Русская миссия Антонио Поссевино - Федоров Михаил Иванович

— Спать будем по очереди, — сказал он Ласло, — уж больно хозяин подозрителен, хоть и защитил нас. И с этим Михелем он явно хорошо знаком и поддерживает приятельские отношения.

— Хорошо, брат Гийом, — послушно ответил Ласло.

— Тогда я ложусь, а ты разбудишь меня за полночь.

— Когда?

— Когда почувствуешь, что невмоготу.

— Хорошо, брат Гийом.

Монах улёгся на кровать. Он давно выработал у себя умение быстро засыпать и просыпаться в тот момент, который он сам себе назначил. Вот и сейчас коадъютор мысленно разделил пополам отведённое на сон время. На стыке половинок он поставил колокольчик, который должен будет разбудить его, когда минует первая половина. Способ этот использовался многократно и ни разу не давал сбоя. Нигде — ни в лапландской тундре, ни в снежной берлоге русского леса, ни в богатых или бедных домах, в которых ему доводилось ночевать. Правда, почти десять лет от не использовал это своё умение, но вряд ли оно пришло в негодность.

Спустя совсем немного времени брат Гийом спал — тихо, почти неслышно. Если бы не мерно поднимающаяся грудь да едва различимый в тишине звук входящего и выходящего из лёгких воздуха, его вполне можно было принять за мёртвого.

Ласло, убедившись, что монах заснул, прислушался: снизу доносился какой-то шум. Вот явно двигают мебель, потом слышны шаги, что-то говорят. Вот слова стали громче, но ничего не разобрать. Юноша подошёл к двери и, вытащив ключ, приложил ухо к замочной скважине. Всё равно не разобрать. Немецкий язык он знал очень хорошо, правда, здешний диалект немного отличался от того, которым он владел. Но разговор Михеля и хозяина таверны был ему совершенно понятен, разве что слова звучали несколько иначе да звуки были более глухими, чем те, к которым он при-вык.

Ласло снова вставил ключ в скважину и медленно повернул его. Надо отдать должное тавернщику — замок был смазан отлично, как и дверные петли. Поэтому Ласло, не замеченный никем, осторожно выбрался из комнаты и, не выходя на ту часть помоста, что была видна из обеденного зала, затаился. Теперь все слова были слышны прекрасно.

— Прекращай распугивать моих постояльцев, — сердито шипел хозяин таверны, — ты, ничтожный пивохлёб!

— А когда мы приносили тебе добычу, то я не был ничтожным? — раздражённо отвечал Михель. — Отдавали тебе за четверть цены, а сколько ты потом за неё выручал, а?

— Сколько ни выручал — всё моё. Награбленное сбыть — это тебе не череп несчастному путнику проломить. Тут думать надо. Но это не про тебя, пустая голова!

— Вот как ты запел, — не сдавался Михель, — сейчас наши — кто в петле качается, кто едва сбежал, потеряв все деньги. Только ты один в выигрыше. И чистенький остался, и при деньгах.

— Да кто ж виноват, — хохотнул тавернщик, — что я умный, а вы дураки?

Послышалась какая-то возня, пыхтенье. Потом хозяин таверны произнёс:

— Только попробуй. Крикну — мои работники тебя живо отделают. Хоть ты и силён, но их много. И никто не узнает, куда подевался Михель Здоровяк.

— Ладно, — ответил Михель, тяжело дыша. — Завтра я ухожу из этих мест. Но мне нужны деньги. Я возьму их у твоих постояльцев, и больше ты меня никогда не увидишь.

— Конечно, возьмёшь, — согласился тавернщик, — только не сейчас и не здесь. Завтра они отправятся дальше, вот там и делай с ними что хочешь, меня это не касается. Только не ближе, чем за три мили от моей таверны.

— Хорошо, — раздражённо произнёс Михель, — а я ведь всегда говорил, что ты крыса, Вилли. Большая такая, жирная хвостатая крыса.

— Умная крыса, — добавил тавернщик.

— Но крыса.

— Вот и славно. А теперь давай-ка ложись спать. А завтра с рассветом убирайся отсюда, и больше чтоб я тебя не видел. Если увижу — я уже говорил — никто не узнает, куца подевался Михель Здоровяк.

Внизу снова что-то сдвинулось, затопали шаги и всё затихло. Ласло осторожно вернулся в комнату. Опасаться ночного нападения не следовало. Он задумался: что делать — просто лечь спать? Но брат Гийом его завтра за это накажет. Нет, лучше разбудить его и сообщить о ночном разговоре. Он подошёл к коадъютору и осторожно тронул его за плечо:

— Брат Гийом!

И тут же испуганно отпрянул: монах уже не лежал, а сидел на кровати, держа в левой руке стилет, острие которого было приставлено к горлу юного венгра. Пробуждение в незапланированное время у брата Гийома вызывало чувство опасности, на которое он всегда реагировал как на угрозу немедленной смерти, поэтому и выработал у себя эту привычку, несколько раз спасавшую ему жизнь.

Убедившись, что угрозы нет, коадъютор расслабился, но тут же нахмурился:

— Почему разбудил раньше срока? Что-то случилось?

— Нет, брат Гийом, — радостно сообщил ему Ласло, — наоборот, всё хорошо.

И он пересказал ему подслушанный разговор. Коадъютор, выслушав, усмехнулся:

— Говоришь, всё хорошо? Хвалю. У тебя верное отношение к смертельной опасности, тем более что о ней нам стало заранее известно. Ты в очередной раз меня не разочаровал. Ну что ж, этот Михель и вправду дурак, хозяин таверны не ошибся. А теперь, если нам нечего бояться этой ночью, давай спать. Встаём на рассвете.

Он на всякий случай ещё раз проверил, хорошо ли заперта комната, глянул на укрывшегося одеялом Ласло и задул свечу. Затем сам улёгся на ложе, предварительно не забыв перевесить колокольчик с полуночи на рассвет.

Утром, наскоро перекусив холодной похлёбкой и запив итальянским вином из вчерашней бутылки, они выехали из таверны. Заспанный хозяин запер за ними дверь. Михеля нигде не было видно.

Кони шли шагом. Сразу после таверны лежала открытая местность, где были разбиты огороды и поля, на которых уже зеленели всходы. Лес начался, когда они отъехали на полмили. Ещё стояли утренние сумерки, и что таится за густым подлеском, видно не было. Местами кусты подходили совсем близко к дороге, и нападение могло случиться в любой момент. Они старались держаться точно посередине, на равном расстоянии от кустарника с любой стороны. Оба понимали, что Михель решил устроить засаду, но справа или слева — вот вопрос.

Брат Гийом поглаживал левый рукав своей куртки, где в потайном кармане спрятан короткий, с трёхгранным лезвием длиною в пять с половиной пулгад [119], стилет с маленькой крестовиной. Его можно было быстро и незаметно вытащить и ударить нападающего, но со стороны обнаружить его можно лишь при ощупывании одежды, да и то если знаешь, что искать.

Таверна скрылась за поворотом лесной дороги, вокруг лежал мрачный ельник, у подножия деревьев только-только начали распускаться розовые цветки грушовки, белые с жёлтыми тычинками седмичники да плауны с побегами, похожими на колосья. Где-то вдалеке, за полмили, не меньше, раздавался треск дятла, но вокруг них был тихо. Эта тишина вкупе с тяжёлой тёмной зеленью огромных елей действовала угнетающе, но брат Гийом, за свою жизнь исходивший немало лесных дорог в местах куда более глухих, чем имперское пограничье, был бесстрастен. Он оценивающе оглядывал каждый изгиб дороги, каждую раскидистую ель, под нижними ветками которой мог скрыться человек. Вряд ли он будет стрелять, даже не вряд ли, а наверняка не будет. Зачем ему лишний шум — мало ли кто может проходить по торной дороге — здесь же не Лапландия и не русские северные леса, где можно неделями не встретить ни одного человека.

Нет, скорее всего, он попытается убить их ножом или Моргенштерном. В том, что Михель попытается их убить, брат Гийом не сомневался — зачем ему люди, которые могут указать на него как на грабителя? Он, конечно, собрался покидать эти места, но в дороге ведь могут и перехватить, и тогда будет удачей, если его всего лишь отправят гребцом на галеры.

Чуть впереди качнулись ветки, и на дорогу выехал Михель. Поперёк седла лежал неизвестно как попавший на территорию империи шотландский палаш с причудливо отделанной рукоятью. Правая рука Михеля покоилась на эфесе оружия. Брат Гийом остановил лошадь, Ласло последовал его примеру. Михель медленно подъехал к ним и, подняв палаш над головой, с силой рубанул им воздух.