Александр Юрченко - Фёдор Курицын. Повесть о Дракуле
Закончив разговор с Мартынкой, Курицын отпустил слугу и остался один в светлице. Темнело, но свечу зажигать не хотелось. Огни на головах новгородцев ещё долго стояли в глазах его. Дикие, нечеловеческие крики звенели в ушах. Боже Праведный, есть ли хоть частица милосердия у того, кто придумал такую расправу над человеками?
Об инквизиции Фёдор Васильевич знал не понаслышке. Однажды в Буде, столице Венгерского королевства, на костре сжигали ведьму, которая хотела наслать порчу на Матфея Корвина. Курицын не стал задерживаться на площади, где совершалась казнь. Не видно было и короля – говорили, что венценосец наблюдал сцену из окна дворца. Народ же сбегался поглазеть на костёр со всех концов города. Намного ли такой государь лучше валашского господаря Дракулы, о котором по всей Венгрии рассказывали страшные легенды? А ведь венгерский король слыл покровителем науки и искусств, собирал при своём дворе поэтов, историков, учёных мужей из многих стран латинских. Где всё же межа между справедливостью и жестокостью в делах иного правителя? Не важно какого – немецкого, венгерского, польского. Пишут святые старцы, что государю позволительно быть жестоким, потому что власть ему дана Богом. Так зачем делать из Дракулы исчадие ада, когда другие властители ничем не отличаются от него в своих подвигах? Знал Курицын, что Иосиф Волоцкий и Геннадий Новгородский осуждали государя Иоанна Васильевича, писали в письмах о несогласии с его деяниями. Однажды государь показал ему такое письмо. Было это незадолго до расправы над новгородскими еретиками. Как бы поступил другой государь, будучи на месте Иоанна Васильевича? А тот только запретил Геннадию приезжать в Москву.
Вспомнил Курицын историю о Дракуле и двух латинских монахах. Почему не нашёл он места для неё в своей повести?
– Вот сейчас сяду и запишу, – решил Курицын. – А завтра снесу в Кремль на подворье монастыря Кирилло-Белозёрского. Пусть монахи переправят её Ефросину, а он занесёт в сборник.
Курицын взял перо и вывел первые строки нового довеска к повести своей.
– Пришли как-то к Дракуле два латинских монаха просить милостыню. Он повелел развести их порознь и призвал одного. Выведя монаха во двор, показал ему многих людей посаженных на кол и колесованных.
– Верно ли я поступил, и что это за люди, посаженные на кол? – спросил Дракула.
Монах отвечает:
– Нет. Зло ты творишь, казня без милосердия. Должен государь быть милостивым. А те люди, что на кольях – мученики!
Призвал Дракула другого и спросил о том же. Отвечал тот:
– Ты – государь. Богом поставлен казнить злодеев и награждать добродетельных. А люди эти творили зло, по делам своим и наказаны.
Дракула же, призвав первого монаха, сказал ему:
– Зачем ты вышел из монастыря и из кельи своей и ходишь по великим государям, если ничего не смыслишь в жизни?
Сам же сказал, что эти люди мученики, вот я и хочу тебя тоже мучеником сделать, будешь и ты с ними в мучениках.
И повелел посадить его на кол. А другому велел дать пятьдесят золотых дукатов, говоря: «Ты мудрый человек». И велел его в колеснице с почестями отвезти до рубежа Венгерской земли.
Рано поутру Курицын был срочно вызван к государю по важным делам, да так, впопыхах, с бумагой и подался. Хотя, кто знает? Может, и специально свиток при себе держал, чтобы его о нём спросили.
– Что это в руках у тебя? – подивился Иоанн Васильевич.
– Да так, – замялся Курицын. Однако пришлось показать. С государём шутки шутить нельзя.
– Опять ты Дракулой балуешься, – отчитал дьяка Иоанн Васильевич. – Виноват, государь, – склонил дьяк голову. – Божьей милостью рассуждение пришло в голову о праве венценосцев казнить и награждать по усмотрению своему. И не дело подданных судить о делах и свойствах государевых. Тем паче, монахов. Больно видно им из келий своих? Хорошо ещё, что иноземные иноки, а коли свои судачить берутся?
– Твоя правда, Фёдор, – Иоанн Васильевич нахмурился. – Мягок я с ними. Да всё грозятся страшным судом и концом света. А ты, знаю, не веришь в россказни эти.
– Не верю, Иоанн Васильевич. Никто не знает, когда наступит он.
– Ну ладно, и я не верю, – улыбнулся Иоанн Васильевич. – Вот посылаю в Пермский край на реку Печору двух немцев-рудознатцев искать серебро. Мы то привозим его морем из далёких краёв. А слыхивал я от новгородцев, что там, за Печорой, руда такая может найтись. Будем из своего злата-серебра монету чеканить.
Иоанн Васильевич вдруг остановился и хитро взглянул на Курицына:
– А чего я тебя вызвал, мил человек, ты не знаешь?
Курицын только руками развёл, смотрит растерянно.
Великому князю только того и надо, любит он загадки загадывать.
Потёр лоб Иоанн Васильевич, будто вспоминает что-то, и молвил наконец:
– Надумал я, Фёдор Васильевич, Кулешина к Казимиру послать. Князь Тимофей Мосальский давеча с челобитной от него прибыл. Жалуются литовцы, что земли их разоряем, народ в полон уводим. А я знаю, что много жалоб с наших рубежей идёт о неправых делах литовцев: жгут деревни, скотину нашу угоняют, дома разоряют. Ты поговори с ним. Он год в Германии провёл, многому у Траханиота научен. Полезен будет, я знаю.
– Так и сделаю, государь. Сейчас же и расскажу ему о негараздах с литовцами.
С дьяком Кулешиным Курицын и сам поговорить хотел. Дело касалось поездки послов в Германию. Сомнения одолевали его, годится ли король Максимилиан в союзники Великому князю, можно ли положиться на немца?
Кулешин встретил Курицына без особой радости. Почему? Догадывался Фёдор Васильевич. Считал Василий, что впал в немилость, раз не послали его в Германию во второй раз. Винил в этом Курицына, правую руку государя по посольским делам. Помнил Фёдор Васильевич недавнюю шутку Кулешина за столом, когда провожали Траханиота с Еропкиным: «Без меня, значит, будете свиные ножки обгладывать». Надо объясниться, подумал Курицын. И повод подходящий.
– Поручение к тебе, Василий, от государя, – сообщил Курицын дьяку. – Хочет послать тебя с Беклемишевым в Краков к Польскому королю.
Лицо Кулешина озарилось счастливой улыбкой.
– Да ты что? – схватил за руку Курицына. – Уж грешным делом подумал, что в опале я.
– Удивил ты меня, – заметил Курицын. – Да ты на лучшем счету. Вспомни, как начинали посольства в страны латинские. Сначала только итальянцы да греки разъезжали: Фрязин, дети Ралевы, Ангелов, Траханиот. Мы только в орду да к татарам ездили. Ты первый в Германию выехал, сейчас Яропкин поедет, потом, может быть, брат мой Иван – зря, что ли, его немецкому языку в Ливонии обучали? Просил Иоанн Васильевич о делах литовских тебе рассказать. Но ты сначала мне о Максимилиане поведай. Читал я ваши записки о Германии, но лучше, чем на словах, не скажешь. Да, и за подарок тебя благодарю. Книги уже все посмотрел, одну дал брату перевод сделать.
Кулешин начал бойко, без раскачки, видно, что время в Германии зря не терял:
– Максимилиан вежлив, обходителен, образован. Языки разные знает: французский, латинский, греческий. Наукам и искусствам покровительствует. Но характер у него нестойкий, склонен к быстрой перемене мнения. То за одно берётся, не закончит ещё, новая идея в голову ударяет, за ту берётся.
Сказывают, в детстве императрица сама его воспитывала, в неге и в мягкости. Фридрих рассердился, отнял у матери. Решил из него не поэта, а рыцаря делать. От резкой перемены у мальчика заикание открылось, которое он и в зрелые годы сохранил. Но под влиянием отца и учителей, рос крепким, сильным, закалённым. Мог, как простой пастух, целый день по горам без устали ходить. В походах и на войне всегда впереди солдат идёт. В рыцарских турнирах всех побеждает, нет ему равных ни в немецкой, ни во французской землях. Любит его народ. Даже легенды о его подвигах слагает.
Курицын слушал внимательно, с гордостью и уважением за Кулешина. Достойных послов они с Иоанном Васильевичем воспитали.
Вечером, когда все в доме спали, раскрыл Фёдор Васильевич манускрипт, привезённый дьяком Кулешиным. Это была книга известного учёного и богослова Тритемия. Тот находился под покровительством короля Максимилиана, видимо, поэтому инквизиция пока ещё не подобралась к знаменитому учёному, которого многие обвиняли в занятиях чёрной магией и астрологией.
Книга называлась «Семь Вторичных Причин небесного Разума, которые управляют миром после Бога». Курицын едва дождался, пока брат Иван-Волк сделает перевод, и теперь с тайным трепетом в груди приступил к чтению. На титульном листе книги значилось: «Посвящение Максимилиану». Далее шло: «Наимудрейший король, этот низкий мир, созданный Первым Разумом, то есть Богом, управляет Второстепенным Умом. Это мнение разделяют те, кто передал нам науку Магию. Они говорят, что есть Семь Духов, стоящих у первоистоков происхождения неба и земли, управители Семи Планет. Каждый из этих духов по очереди поддерживает вселенную в течение периода 354-х лет и 4-х месяцев.
