Охота на либерею - Федоров Михаил Иванович

— Я знаю, Егорка, знаю.

— Что ты знаешь? — тихо, почти шёпотом спросил он.

— Знаю, что у меня будет братик. Знаю, что ты готовишься в битву. Знаю, кто победит.

— И кто победит?

— Мы. И ты останешься среди живых, только раненый. Или больной. Но погибнут многие.

Егорка тряхнул головой и огляделся по сторонам. Наваждение пропало. Рядом хихикнула Варя:

— Ты что такой чудной?

Егорка с подозрением посмотрел на неё, но Варя лукаво щурила левый глаз, будто насмехаясь, не забывая при этом дожёвывать последние крошки пастилы. Он огляделся по сторонам. Всё было как обычно.

— Ты сейчас что-то говорила?

— Ну да. Говорила, что мы победим и что ты придёшь раненый, а может, больной. Но скоро поправишься.

— А-а-а-а, ясно.

— А потом мы с тобой поженимся.

Егорка аж поперхнулся от неожиданности и закашлялся.

— Не скоро, конечно, — рассудительно произнесла Варя, — через пять лет. Или через шесть. Я ведь маленькая ещё. Как подрасту — так сразу и поженимся. И уйдём с тобой отсюда далеко-далеко. Туда, где много простора и воли, где нет и никогда не будет холопов. Да, всё так и случится.

Варя старательно похлопала его ладошкой по спине.

— Прекращай кашлять.

— Интересно, где это сейчас холопов нет? — спросил Егорка. — В райских кущах, что ли?

— Сама пока не знаю, — вздохнула Варя, — наверное, потом узнаю, попозже.

Они дошли до последней телеги в ряду. С неё торговали изделиями из бересты.

— Ну вот и всё, — произнесла Варя. — Пора возвращаться.

Они развернулись и пошли в обратном направлении.

— Акинфий Дмитриевич добрый? — спросил Егорка.

— Ты же сам видишь, — ответила Варя, — был бы злой, мама бы за него не пошла. Я думала, что таких добрых и не бывает. Оказывается, бывают. У него семья в пожаре погибла. Вот он на маме и женился. А дочке его лет было, как мне. Он иногда на меня посмотрит — чуть не плачет. Мама говорит, что он меня балует, хотя я и неродная.

Егорка вспомнил про пастилу и мысленно согласился с Вариной мамой.

— Я рад, что у вас всё так хорошо. Если бы ещё бы дед Кузьма с вами был!

— Не хочет он в городе жить. Говорит, тесно.

— А вы где живёте?

— Да тут недалеко. На берегу Неглинной. Старый дом в прошлом году сгорел, так Акинфий Дмитриевич новый отстроил. Говорит, что у каждого должен быть свой дом. Чтобы было куца прибыток нести. Он почти все свои сбережения на строительство потратил, вот сейчас и торгует по-малому. Но у него всё будет хорошо. Я знаю.

Они подошли к телегам, с которых торговал Акинфий Дмитриевич, и остановились рядом. Тот как раз продавал крестьянину два топора. Взяв деньги, спрятал их в мошну у пояса и подозвал Варю:

— Ну что, доченька, погуляли?

— Благодарю за пастилу, Акинфий Дмитриевич. Очень вкусно. Я и Егора угостила.

— Благодарю, — вставил Егорка.

— Акинфий Дмитриевич, — сказала Варя, — мы с Егором проходили мимо телеги, так там продают овёс. За десять четвертей [101] просят двадцать пять рублей. А в Сергиевой обители готовы платить по тридцать пять. А тут и езды-то всего ничего.

Егорка снова чуть не закашлялся. Верно, они проходили мимо телег, гружённых овсом. Но о цене никого не спрашивали. Как она узнала?

— Хорошо, Варенька, умница ты моя. И как это я пропустил?

— Они, наверно, только что подошли, вот ты и не увидел, — сказала Варя.

— Ты с Егором здесь постой, я пойду с торговцем по рукам ударю, а деньги отдадим, как свой товар сбудем. Да и телеги порожними будут.

Он отправился к торговцу овсом договариваться о сделке, а Егорка только дивился: когда это Варя успела всё разузнать? Она дёрнула Егорку за рукав:

— Ну Егор, ну что ты такой? Просто когда мы там проходили, как раз какой-то крестьянин к овсу приценивался.

Я и запомнила. А в Сергиевой обители Акинфий Дмитриевич, когда мы там в последний раз были, разговаривал с отцом Алексием про овёс и цену называл.

Варя стала рассказывать, как они жили в Сергиевой обители после отъезда Егора. Как они с мамой готовили еду на всех, нашедших там приют, как дед Кузьма показывал ей искусство ловли рыбы голыми руками.

— Я и сама пробовала ловить, — взахлёб рассказывала Варя, даже два раза рыбку рукой задела. Чуть-чуть. Но поймать не получилось.

— Ничего, — сказал Егорка, — мы с тобой сходим на Яузу и там вместе попробуем ловить.

Варя внезапно погрустнела и даже носом зашмыгала:

— Нет, Егор. Ты скоро из Москвы уйдёшь. Сейчас не получится рыбу руками ловить.

— А когда?

— Потом. Осенью, наверное. Или на следующий год.

Вскоре вернулся радостный Акинфий Дмитриевич. Он поторговался с продавцом и сумел скинуть цену на два рубля с десяти четвертей.

— Овса много, на наши телеги не влезет. У него только на торге десять четвертей, а во дворе — ещё десять. Завтра едем к нему в усадьбу, надо будет пять подвод приготовить. Варенька, сейчас собираемся домой.

— Как скажешь, Акинфий Дмитриевич.

Егорка понял, что пора уходить.

— Ладно, пошёл я. Потом встретимся. Я сюда буду часто приходить.

— Всё будет хорошо, Егор, — сказала Варя. — Встретимся в конце лета. Я к тебе приеду.

И помахала ему рукой.

Егорка повернулся и пошёл к воротам под Фроловской башней. Отойдя шагов на тридцать, он остановился. Как будто кто-то гладил его по голове большой, сильной и доброй рукой. Он оглянулся. Варя смотрела вслед, осеняя его крёстным знамением.

Глава 13

ДЕД КУЗЬМА

Сергиева обитель, начало лета 1572 года

После того как Анна вышла замуж за Акинфия Дмитриевича и вместе с Варей ушла с ним в Москву, дед Кузьма заскучал. Уходить вместе с дочерью и внучкой он не захотел, считая, что в обители ему будет спокойнее и свободней.

Он по-прежнему просиживал днями на колокольне, хотя особой надобности в этом не было: татар в это время ещё не ждали, а других врагов в окрестностях не водилось. Разве что забредёт разбойничья ватажка, но её ведь с колокольни не разглядишь — чай, не воинство. Разбойники больше всё тайком да тайком, а уж Сергиеву обитель грабить и самый дерзкий атаман не решится. И не потому, что место святое — что разбойникам та святость! А потому, что уж больно много в ней воинских людей — то привезут чего, то увезут. Так можно и головушку свою буйную сложить.

Чтобы не быть обители совсем уж в тягость, начал дед Кузьма корзины плести. Натащит на колокольню ивовых прутьев — и сидит целыми днями, работает. А как закончатся — идёт в лес, благо разведал он в полуверсте от обители на берегу речки Кончуры богатые заросли ивняка.

Как будто их нарочно кто-то для прутьев готовил: густые, обильные, прутья срезать удобно и подойти легко, даже ног не намочив. Натащит дед Кузьма прутьев за день, а потом неделю корзины плетёт. Отец Алексий даже ворчать начал:

— И куда столько корзин? Без надобности они нам в таком числе. На торг разве что?

— Да хотя бы и на торг, — отвечает дед Кузьма, — всё прибыток, а не убыток. А лучше пусть в чулане лежат. Авось пригодятся.

— Авось, авось, — передразнил его отец Алексий, — только место занимать будут.

Но в душе, видимо, с дедом Кузьмой согласился, потому что больше ничего не сказал, а корзины и впрямь начали выставлять на торг, когда окрестные мужики съезжались к монастырю на воскресный базар.

Дарья после того, как Анна с Варей ушли в Москву, так и осталась при поварне. Она давно там освоилась, и Марфа, старшая повариха, нарадоваться не могла, что у неё такая усердная и расторопная помощница.

Со времени последнего набега прошёл уже год, и народ, спасавшийся за мощными стенами Сергиевой обители, разбрёлся кто куда: кто в свои сёла да деревни — отстраивать сожжённые дома, кто в войско, а малое количество осталось при монастыре. Работы у поварих было теперь не в пример меньше, чем в прошлое лето. Кроме Марфы и Дарьи были здесь ещё три бабы, да каждый день отец Алексий присылал кухонных мужиков из числа паломников да трудников для всякой тяжёлой работы — дров наколоть, воды натаскать или ещё для чего, что бабам делать несподручно.