Скала альбатросов - Альберони Роза Джанетта

Вскоре я оказалась у некрополя. Взглянула на часы, стрелки показывали без четверти восемь. Я осмотрелась, нет ли Виргилии. Но никого не обнаружив, направилась к тому месту, где Стефано показал мне надгробие Диомеда. Присела на камень и стала ждать.

Подняв голову, я увидела перед собой Виргинию. В той же одежде, что и вчера, только на плечи накинута большая красная шаль. В этот момент туча закрыла солнце и подул сильный ветер. Виргилия протянула мне полотняный мешочек. На ощупь казалось, будто в нем лежит сухая трава. Точно такой же мешочек держала и она.

— Пойдем, — сказала она, — сделаем приношения.

Она подошла к надгробию Диомеда и, наклонившись к корням мастикового дерева, подняла с земли какой-то камешек, который я ни за что не отличила бы от других.

— Это кремень. Он отшлифован задолго, очень задолго до того, как сюда прибыли греки и римляне.

Она извлекла из своего мешочка щепотку сухой травы и насыпала на середину камешка, где от времени образовалось небольшое углубление.

— А теперь добавь и ты свое приношение.

Я сделала то же самое.

Виргилия вынула из кармана крохотную костяную лопаточку, смешала обе порции травы, сгребла их в кучку и подожгла. Небольшая, словно из курительной трубки, струйка дыма потянулась вверх. Дыма оказалось совсем немного, и вскоре на крохотном алтаре осталась лишь горстка пепла. Виргилия сдула его в сторону захоронения и поднялась.

— Идем, нужно сделать приношения и его соратникам.

Неподалеку находились другие древние греческие могилы, и Виргилия на каждую из них бросила по щепотке травы. Я последовала ее примеру.

Мы подошли к еще одному надгробию, почти такому же массивному, как и на могиле Диомеда.

— Здесь захоронена Юлия, внучка императора Августа. Ее тоже надо помянуть, — Виргилия бросила еще щепотку травы. — А теперь пойдем вниз.

В лучах заходящего солнца море, казалось, пылало пожаром. Виргилия шла, гордо подняв голову, алая шаль окутывала ее, словно плащом. Все это вместе — некрополь, тишина, скромное жертвоприношение — глубоко взволновало меня. Виргилия представлялась мне теперь не колдуньей, а жрицей. Не нарушая молчания, мы прошли дальше и оказались напротив главной церкви аббатства.

Моя провожатая толкнула дверь и вошла. Здесь тоже никого не было.

Виргилия перекрестилась по-гречески, не склоняя головы. Потом приблизилась к боковому алтарю и достала из ящика две длинные тонкие свечи. Зажгла их и одну протянула мне.

— Видишь мозаику на полу? В центре круг с грифоном. А вокруг четыре разноцветных круга. По углам еще четыре небольших медальона с изображениями альбатросов в сопровождении двух рыб.

Я кивнула.

— Так вот, запомни, мы постоим в каждом из четырех наружных кругов, начиная вот отсюда. Потом, когда пройдем по ним, сделаем четыре шага к центру и остановимся.

Со свечой в руках Виргилия прошла, задерживаясь на мгновение, по всем кругам. Я повторяла все ее движения. Дойдя до центра, она жестом позвала меня, приглашая встать рядом и поднять вместе с ней свечу над головой. Она что-то прошептала, но я не поняла ее. Потом она прошла к главному алтарю и вставила зажженную свечу в подсвечник. То же самое и точно так же молча проделала и я.

— А теперь иди.

Неожиданно я почувствовала, как улеглось нервное напряжение, и решилась наконец задать ей вопрос:

— Что это за травы?

— Какие растут на острове. Хочешь знать, почему я сделала приношения всем без исключения?

— Да.

— Потому что Бог одинаково любит всех. Жизнь — едина, она непрерывно переходит от одного существа к другому. В церкви мы почтили жителей суши, обитателей моря, воздуха и отдали дань нематериальным духам. Потом пришли к центру, куда все стекается и откуда все исходит. Там не существует уже ни пространства, ни времени.

Виргилия заметно спешила. Мы пришли в латеранский дворик. Светила луна. Колонны портика отливали серебром. Обойдя сосновую рощицу, свернули направо. Возле парапета, обращенного к морю, я увидела два кресла-качалки из ивовых прутьев.

— Сядь, — приказала Виргилия, — и включи свой магнитофон. Но ни в коем случае не прерывай меня. С той высоты, откуда я буду говорить, мне трудно расслышать тебя. И нелегко потом возвращаться сюда.

Виргилия сняла просторную шаль с плеч и накинула на голову. Я с испугом смотрела на нее. Мне казалось, она вот-вот потеряет сознание. Она словно оцепенела и заледенела. Несомненно, она вошла в транс. Потом, не шелохнувшись, заговорила. Я включила магнитофон.

Голос ее изменился. Манера речи тоже стала совсем другой. Теперь она рассказывала. Причем так, как это делал бы путешественник, видевший всё собственными глазами. Хотя нет, пожалуй, иначе — рассказывала так, словно сама пережила все события и лично знала людей, о которых говорила.

Что же мне оставалось?

Только одно: записать невероятную историю женщины по имени Арианна, которую поведала мне Виргилия, рассказывая ее несколько ночей подряд.

ПЕРВАЯ НОЧЬ

АРИАННА

Падре [5] Арнальдо работал веслами, не отрывая глаз от Сан-Домино. Он хорошо знал этот остров. Можно сказать, обошел его вдоль и поперек, вглядываясь в каждый камень. Он открыл Арианне легенды каждого утеса, тайны любой пещеры. И тем не менее он не переставал любоваться им.

«Райские кущи» — так окрестили остров монахи еще в стародавние времена. «Он похож на женскую грудь, вознесшуюся со дна океана», — не раз с улыбкой повторяла Арианна. Падре сумел передать ей свое восхищение этим островом, который она называла «Гнездом альбатросов».

Священник бросил взгляд на сверток, лежавший на дне лодки, и улыбнулся. Он не сомневался, что новое платье понравится Арианне. Более того, она так обрадуется, что сразу же наденет его и закружится в танце, с сияющими глазами подбежит к зеркалу и начнет гримасничать, улыбаться, придавать лицу разные выражения — надменности, скуки, нежности, гордости. Наконец бросится к нему и поцелует в щеку.

Сколько раз собирался он упрекнуть ее за пристрастие к нарядам! Но так и не решился. Девушка становилась такой очаровательной, когда была счастлива! Даже Пресвятая Матерь простила бы ей столь наивное тщеславие.

Священник благодарил всемилостивого Господа за то, что тот послал лодку безвестных родителей Арианны к островам Тремити. Он до сих пор помнит, как возле причала увидел ивовую корзинку для винограда. Как едва ли не бегом бросился тогда вниз, привлеченный звуками, похожими на крики альбатросов. Несомненно, то был плач новорожденного. Если только какая-то из птиц не сошла с ума. Обычно альбатросы никогда не кричат при свете дня.

В нескольких шагах от корзинки он уже не сомневался — это и в самом деле оказался новорожденный младенец. Падре Арнальдо приподнял платок, накрывавший дитя, и увидел сморщенное личико. От неожиданного яркого света ребенок зажмурился и перестал плакать.

Боже, какая же это кроха! Он боялся прикоснуться к ней. Девочка была завернута в обрывок простыни, успевший запачкаться и пожелтеть. Священник уже знал, как поступит. Он укрыл девочку платком и, подхватив корзинку, поспешно спустился по нескольким ступенькам к молу. Сел в лодку и энергично принялся грести к Сан-Домино.

Он привез ее к Марии, а не к монахам аббатства, настоятелем которого он стал по воле архиепископа Неаполя. Монахи уговорили бы его отправить малютку в какой-нибудь женский монастырь на материк — в Фоджу или Неаполь.

И он потерял бы ее.

Ему же показалось, что девочка эта — дар, ниспосланный Господом для того, чтобы его жизнь на этом затерянном в Адриатическом море островке обрела смысл. Квартировал тут небольшой военный гарнизон да несколько монахов, ну и совсем немного сельчан и рыбаков — горстка изгнанников, души, отданные ему на попечение.

Прежде чем отправить его сюда, на Тремити, в это забытое людьми место, архиепископ дал ему почетный титул «монсиньор». «Монсиньор Арнальдо Дзола, неплохо звучит!» — изрек он тогда. Почетный титул для ссылки. Сам изгнанник предпочитал, чтобы его называли «падре Арнальдо», как делали монахи и обитатели Тремити. Они были искренни.