Стефан Дичев - Путь к Софии
— Не трогай его, чауш-эфенди! Прости его! — заговорили все вокруг. — Он смирный человек, покорный. Ничего такого за ним не водилось...
— Не трогать его? Да это ж бунтовщик! А ну, ребята!
Чауш сделал знак полицейским, а сам еще раз с размаху ударил Тодора по голове. Тодор скорчился от боли, но, изловчившись, выхватил палку из рук турка.
— Ты кого бьешь, а? За что бьешь, а? — кричал теперь уж он сам, устрашающе размахивая палкой.
Глаза его потемнели от ярости, лицо налилось кровью. Но прежде, чем он успел ударить чауша, тот с перепугу выхватил из-за пояса пистолет и, не целясь, выстрелил. Попал он или нет, никто не понял, потому что полицейские набросились на Тодора и повалили его на землю. Поднялся шум. Кто подошел поближе, кто побежал прочь.
— Пустите его! — крикнул не своим голосом Андреа и кинулся на выручку Тодору, но бай Анани загородил ему дорогу и изо всех сил вцепился в него.
— Стой! Уймись! — то шипел, то кричал он, стараясь справиться с Андреа и оттащить его подальше.
— Лазар, Димо! Держите его. Он с ума сошел!
— Отстаньте! Убирайтесь! — вырывался Андреа, не понимая, что происходит и куда они его тащат.
Рядом с Димо и Лазаром мелькнуло горбоносое лицо Косты, но и брат не помог ему высвободиться, и тот его удерживал.
Шум вокруг усиливался. Из соседних траншей все бежали и бежали люди, толпа росла. А кто-то расталкивал толпу и орал по-турецки:
— Расходитесь! Дайте дорогу!
— Дорогу дайте, стрелять будем...
И снова гулкий выстрел раскатился по холму. Толпа на мгновение замерла, колыхнулась и отхлынула назад.
Побежал и бай Анани с сыновьями.
— Скорей бежим! — потянул брата Коста. — Скорей!
Но Андреа отмахнулся от него и продолжал стоять, раздумывая, как быть, — туда, где лежал в грязи Тодор, подбежали еще несколько полицейских. Рябой чауш что-то объяснял подошедшему офицеру и как доказательство показывал палку, которой опять завладел. Прибежавшие сюда в суматохе иностранные техники растерянно и удивленно смотрели на происходящее и не могли ничего понять.
— Свяжите его! — распорядился офицер.
— Не надо! Отпустите его! — крикнул Андреа, придя в ужас от своего бездействия.
— Не суйся не в свое дело, гяур! — осадил его офицер.
— Он не виноват, эфенди. Он...
— Тебя не спрашивают. Может, хочешь составить ему компанию?
— Он ведь только хотел передохнуть! Чауш на него накинулся…
— А! Я тебя узнал! — обрадовался рябой чауш и замахнулся на Андреа палкой. — Ты тоже был с ним! Тот кричал, чтобы не работали. Хулил падишаха и веру, а этот был с ним заодно, эфенди, он такой же!
— Возьмите тогда и его! — приказал офицер.
Полицейские окружили Андреа, оторвали от перепуганного Косты и поволокли к Тодору.
— За что вы его? За что вы моего брата? Отпустите его! Что он вам сделал? — молил Коста полицейских чуть не плача.
— Вяжите их обоих! — приказал офицер.
А в это время фаэтоны уже подъехали к месту происшествия. Капитан Амир спрыгнул на землю.
— Что здесь происходит? — спросил он.
— Этот гяур, бей-эфенди...
Амир бросил быстрый взгляд на лежавшего на земле человека и на Андреа, наполовину заслоненного полицейскими, и сердито уставился на офицера.
— Болван! Разве не видишь, что едут иностранцы? Консулы!
— Он смуту поднимал среди людей!.. чтоб не работали, бей! — объяснил офицер. — И этот тоже... Угрожал нам!
— Отвезите их в тюрьму. И доложите полковнику Джани-бею!
Амир был раздосадован тем, что происшествие это случилось именно тогда, когда он сопровождал важных иностранцев, но, почувствовав на себе взгляд миссис Джексон, он испытал и какое-то тщеславное довольство.
— Что там случилось, капитан? — спросила она его.
— Неприятный инцидент, сударыня, — ответил он громко, чтобы слышали и в других фаэтонах. — Какие-то московские агенты подстрекали горожан не работать.
— О! — воскликнула она. — Неужели? — И, тотчас вынув блокнот, принялась что-то в нем писать.
Леге, Позитано и Сен-Клер сошли с фаэтона, чтобы размяться и выяснить, что, собственно, происходит.
— Капитан! — вдруг воскликнул Позитано, — поглядите на того человека!
Амир увлекся разговором с дамами и не слышал его. Маркиз тогда обратился к Сен-Клеру и Леге.
— Господа, посмотрите... этот юноша, справа... которого пинают... Ведь это наш друг! Посмотрите!
— В самом деле. Это же господин Будинов! — узнав Андреа, воскликнул изумленный Леге. — Нет, как можно! Это уж слишком, господин Сен-Клер! — сказал он дрожащим от возмущения голосом, глядя англичанину прямо в глаза, словно говоря: «И это после ваших уверений, что будет соблюдаться законность, гуманность».
— Я сейчас выясню, — успокоил его Сен-Клер. — Капитан Амир!
Молодой офицер тотчас покинул дам. Сен-Клер отвел его в сторону.
— Распорядитесь, чтобы немедленно отпустили брата доктора Будинова, — сказал он тихо.
— Разве это брат доктора? — удивился капитан Амир.
— Да, тот, что справа. Лучше всего вообще освободите его от работ, — сказал Сен-Клер. — Его знают консулы... И вообще надо соображать!
Амир внимательно выслушал его и заверил, что все будет улажено. Он был убежден, что разбирается в большой политике.
Сен-Клер вернулся к консулам, сказал, что он все выяснил, что произошло недоразумение и молодой Будинов будет освобожден.
— А теперь поедемте дальше, — предложил он.
Но Леге посмотрел на часы.
— Мы задержались, скоро одиннадцать. Я должен вернуться, — сказал он озабоченно, вспомнив, что в двенадцать часов его вызывает на телеграф Константинополь.
— Вы успеете осмотреть укрепления, — настаивал Сен-Клер.
Ему хотелось продолжить разговор о войне в надежде, что в конце концов он сломит упорство консулов и убедит их посылать своим правительствам по возможности благоприятные для турок доклады.
Андреа спускался напрямик по холму, время от времени поглядывая в сторону города. Останавливался передохнуть и опять шел дальше. Тодора, избитого и связанного, увезли на телеге. А он шел домой. Работавшие с ним люди проводили его насмешливыми, недобрыми, завистливыми взглядами — ему казалось, что и сейчас эти взгляды вонзаются ему в спину. «Чего они от меня хотят? Трусы, — думал он. — Я сделал, что мог, и меня ожидала такая же судьба, как Тодора. Разве я повинен в том, что за меня заступились? Были бы они на моем месте, неужели сказали бы: не отпускайте нас!.. Я их хорошо знаю, я их вижу насквозь!.. Но почему мне все-таки сейчас стыдно перед ними?»
Он сам не заметил, что уже спустился на дорогу, огибавшую укрепления. «Бедный Коста, вот кого мне жаль!» — подумал Андреа о брате. Он представлял себе его лицо — то смертельно испуганное, когда его схватили, то счастливое, когда он был освобожден. Коста обнял его и расплакался на радостях, как женщина. А Тодора увозили в тюрьму. Чему было радоваться? И Андреа опять стал себя успокаивать: «Я сделал все, что было в моих силах!»
Он зашагал быстрей, энергичней. Навстречу попадались телеги, нагруженные бревнами, досками, камнями. «Нет, ни за что не останусь больше в городе! — размышлял он. — Это невыносимо. Как-нибудь переберусь к русским. Подыщу товарищей, соберем дружину. А лучше всего вступить в русскую армию, раз я все равно буду там!» И только он представил себе, как будет выглядеть в русском мундире, с ружьем и с саблей, как звон бубенцов у него за спиной спугнул его мысли.
Он посторонился. И увидел знакомый консульский фаэтон, запряженный белыми лошадьми. На козлах между развевающимися флажками восседал Калимера, сзади, откинувшись на спинку и заложив ногу за ногу, сидел Леге. Он заметил Андреа, узнал его и велел вознице остановиться.
— Садитесь! — предложил он ему.
Садиться! Не хватало еще после всего въехать в город в консульском фаэтоне!
— Я испачкаю сиденье!
— Ничего, ничего! Садитесь!
И Леге покровительственно указал ему на место рядом с собой. Но Андреа сел напротив.
— Что там произошло?
— Ничего особенного, — сказал Андреа, не глядя на него.
— Но капитан Амир упоминал о каких-то московских агентах?
— О московских агентах? Вот скотина! Простите! Все, кто не хочет им покоряться, — московские агенты. Впрочем, если вдуматься, у них есть основания так считать.
Консул кивнул. Они замолчали, незаметно приглядываясь друг к другу.
«Симпатичный юноша, — думал Леге. — Тогда, на приеме, он показался мне остроумным и с темпераментом. А он еще и смелый! Да, смелый, раз отважился схватиться с этими озверевшими невеждами… Надо рассказать маме: ее кавалер связан турками! Как она его называла? Фараон! Он тоже помог мне ее убедить. Теперь все по-другому — я безмерно счастлив, что она оценила Неду! Как хорошо, что он дал мне возможность реабилитировать себя в собственных глазах. Но я ничего не сделал для другого арестованного, — вспомнил Леге. — Надо опять поговорить с Сен-Клером. Или, если будет случай, с Джани-беем? Пожалуй, лучше с Джани-беем. У майора как будто испортилось настроение: понял, что его усилия безрезультатны!»
