Слав Караславов - Низверженное величие
Филов вернулся домой, обойдя перед этим кварталы, подвергшиеся бомбардировке. Около зоологического сада все было разрушено, бушевали пожары и болтались на ветру искромсанные крыши, доски, провода. Люди плакали, женщины проклинали его. Большое несчастье разрушило сословные и прочие барьеры. Для многих людей мир уже перестал существовать, к другим несчастье пришло только сейчас. И никто не был уверен, что бомбардировки не повторятся. Две бомбы попали в германское посольство на улице Патриарха Евтимия. На бульваре имени Царя Фердинанда было разрушено много больших жилых домов. Бомбы упали и во дворе регентства. Сильно пострадала церковь святой Софии. Древнее здание, гордость и символ столицы, стало похоже на изъеденный коренной зуб, и Филов впервые испытал чувство, похожее на угрызение совести. Во всем этом была и его доля вины, но, так как в нем выработалась привычка всегда оправдывать себя, он тут же переложил вину на мертвого царя. Если б тот не договорился предварительно с немцами, Филов не должен был бы ехать в Вену. Хорошо, Вена Веной, спорил с ним некий внутренний голос, но кто вас побуждал объявлять войну Англии и Америке? Тут голос затих, ожидая ответа, но Богдан Филов притворился, что ничего не слышал. В этот момент он думал о себе. О том, как он чуть не погиб.
Бомбардировка застала его в регентском кабинете на заседании. Обсуждение продолжалось, но мысли и слова путались, обрывались, а внимание сосредоточилось на том, что происходило снаружи. Несмотря на страх, отразившийся на лицах, все изображали из себя героев. Особенно князь и генерал Михов, одетые в военную форму, не должны были показать своего испуга, хотя каждому из них хотелось поскорее побежать вниз, в подвал. В регентстве не имелось настоящего бомбоубежища, но подвал был прочен и к тому же дополнительно укреплен бетонной плитой. Чтобы сохранить их воинское достоинство, Богдан Филов встал первым:
— Господа, пора спуститься вниз.
Это приглашение оказалось очень своевременным. Они еще не дошли до подвала, как услышали страшное сотрясение. Вначале показалось, что бомба упала на здание сверху, но, поскольку их не засыпало, стало ясно, что и на этот раз опасность миновала. Они дождались отбоя и поднялись наверх. Шляпа Богдана Филова была в регентском кабинете. Там же остался и портфель. Войдя в кабинет, он, пораженный, застыл на месте. Громадный осколок, наверное от бомбы, влетел через окно и разрезал кожаное кресло, на котором он обычно сидел. Его рука сама собой поднялась, и он осенил себя крестом в присутствии обоих регентов. К худу или к добру, но провидение в очередной раз сохранило его.
Богдан Филов шел среди развалин и думал о том, что случилось. Задержись он на считанные секунды, его теперь не было бы в живых. Возле мертвого царя и он стал фаталистом. Счеты царя с неизвестностью были уже сведены. Теперь пришла очередь других. Хорошо бы не из числа близких. Кое-кто из них остался без дома, но все уцелели. Кита взяла к себе дядю по материнской линии. Удивительно, что ни квартира Филовых, ни дом на улице Такворяна не пострадали, тут только двери разболтались да несколько окон вылетело вместе с рамами, но спальня была в полном порядке. Все стояло на своих местах. Так же как и в холле, и в столовой.
Ужинали как-то нехотя. Радио тихо звучало, словно некий уцелевший голос пытался вдохнуть в них силу и надежду жить. Они решили подняться наверх, в спальню. Богдан Филов поглядел на часы. Было девять часов. И вдруг — он еще не успел произнести и слова — свет погас, радиоголос оборвался. Прежде чем они сдвинулись с места, раздался грохот. Ад начинался снова. Мадам Филова потеряла рассудок, Филову и слуге пришлось ее укрощать. А она была крепкой. Двое мужчин едва-едва сумели ее усадить. Она непрестанно металась. Бомбоубежища у них не было. Лишь три ряда тонких бетонных плит защищали их головы. Этот дворец превращался в проклятье. Они с трудом затащили ее в подвал. Там уже были полицейские, которые охраняли покой господина регента. Госпожа забилась в угол и принялась молиться. Ее молитва походила на протяжный вой, который сливался с разрывами бомб. И вдруг тишина. Но временная. Полицейские осторожно выглянули наружу, и по их лицам можно было понять, что они там увидели. Страшный огненный вихрь охватил все вокруг. Разрывы снова сотрясли дом. Этажи скрипели, потрескивали, словно собирались рухнуть. Еще вчера мадам Филова мечтала услышать наверху шаги элегантных дам, показать высшему обществу простое убранство, которому оно позавидовало бы, ожидала возникновения любовных романов, подобных случаю с Маджистрати и скромной супругой доктора Х… В этом было что-то забавное, легкое, неземное, была жизнь, но теперь среди сущего ада она молилась лишь о том, чтобы остаться живой. Все ее мечты об эфирной музыке, о таинственном шепоте, об условленных встречах оказались сказкой из «Тысячи и одной ночи». Вместо блеска золотых драгоценностей золотые языки страшных пожаров слизывали дом за домом — погибает уют, погибает столица, созданная с таким трудом, умирает иллюзия о некой победе. Победе? Но каким образом? И все же в глубине ее души усиливался голос, который мешал ей так думать. Немцы! Новое оружие… Не может большевизм захватить Европу. Напрасно эти англо-американцы ожесточают народ и толкают его в объятия коммунистов. Госпожа Филова встала из угла и принялась неистово креститься. Ее успокоили, уложили в кресло, и она затихла, лишь губы ее шептали:
— Не убий!.. Культурные англичане! Не убий!.. Набожные американцы!..
Взлелеянная мечта о танцах и приемах умерла…
Перевод А. КосоруковаЧасть вторая. Быть нам или не быть…
«БЫТЬ ИЛИ НЕ БЫТЬ — ВОТ КАК ИСТОРИЯ ПОСТАВИЛА СЕЙЧАС ВОПРОС ПЕРЕД БОЛГАРСКИМ НАРОДОМ И ЕГО РУКОВОДИТЕЛЯМИ. ВРЕМЯ НЕ ЖДЕТ. РЕШЕНИЕ ЭТОГО ВОПРОСА НЕЛЬЗЯ ЗАТЯГИВАТЬ, ЕСЛИ БОЛГАРИЯ ХОЧЕТ ЖИТЬ И РАЗВИВАТЬСЯ КАК САМОСТОЯТЕЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВО В ОБЩЕСТВЕ СВОБОДОЛЮБИВЫХ НАЦИЙ».
Георгий Димитров. «Кризис в Болгарии»«23 ИЮЛЯ 1944 Г. ВОСКРЕСЕНЬЕ. В 10 ЧАС. ВСТРЕЧА С МИНИСТРОМ-ПРЕДСЕДАТЕЛЕМ. ДОКЛАДЫВАЛ ПО ВОПРОСУ О ШУМКАРЯХ[13]. ВОЙСКА СНОВА ПРИСТУПАЮТ К ОПЕРАЦИЯМ… НА СЕЙ РАЗ БАГРЯНОВ МНЕ ОЧЕНЬ ПОНРАВИЛСЯ…
…ПОСЛЕ ПОЛУДНЯ Г. СТАНИШЕВ ОТКРОВЕННО ГОВОРИЛ С Г. ФИЛОВЫМ. ОЧЕНЬ ОБЕСПОКОЕН РОСТОМ ПОДПОЛЬЯ…»
Из дневника регента, генерала Михова«27 ИЮЛЯ 1944 Г. ЧЕТВЕРГ. В 9 ЧАС. МЫ, ТРОЕ РЕГЕНТОВ, ВСТРЕТИЛИСЬ С МИНИСТРОМ-ПРЕДСЕДАТЕЛЕМ ИВАНОМ БАГРЯНОВЫМ…
…РЕШИЛИ ПОСЛЕ ПОЛУДНЯ СОЗВАТЬ СОВЕЩАНИЕ. ГЕН. РУСЕВ, Д-Р СТАНИШЕВ, ГЕН. ТРИФОНОВ, ГЕН. ПОПОВ, ГЕН. ДИМИТРОВ. ЖАНДАРМЕРИЮ ПОДЧИНИТЬ ВОЕННОМУ МИНИСТЕРСТВУ ДЛЯ БОРЬБЫ С ПОДПОЛЬЩИКАМИ. ДО КОНЦА АВГУСТА ПОКОНЧИТЬ С НЕЛЕГАЛЬНЫМ ДВИЖЕНИЕМ…»
Из дневника регента, генерала Михова«ЗА НЕМЕДЛЕННЫЕ И СМЕЛЫЕ ПОВСЕМЕСТНЫЕ ДЕЙСТВИЯ, НА РЕШИТЕЛЬНУЮ БОРЬБУ ЗА СВОБОДНУЮ, НЕЗАВИСИМУЮ И ДЕМОКРАТИЧЕСКУЮ БОЛГАРИЮ! НЕМЦЕВ — ВОН ИЗ БОЛГАРИИ!»
АВГУСТ, 1944. ИЗ ДОКУМЕНТОВ ЦК БОЛГАРСКОЙ РАБОЧЕЙ ПАРТИИПосле бомбежки десятого января София опустела. Кто мог уехать, спешил убраться подальше от неприятностей, пожаров, смерти. Развигоров долго думал, куда вывезти семью. В Чамкории у него была скромная дачка, но власти отвели ее для нужд немецкого посольства. Хорошо еще, что Бекерле она не понравилась. Решение властей Развигорова очень задело. Когда нужно было предоставить регенту Михову один из принадлежащих Бурову домов, к банкиру ходила целая делегация, а его, Развигорова, даже спросить не соблаговолили, словно и не он был хозяином дачи. Но гнев — плохой советчик. Константин Развигоров часто говорил это своим детям, а сейчас повторял сам себе. Поначалу, обиженный и злой, он решил не показываться в Чамкории, но раздумал — туда хотели ехать жена и дочери. Он-то сгоряча собирался отправить их на север. Там у него мельница и довольно сносный дом, правда несколько запущенный, но он знал, что Александра будет возражать. Ее привлекала Чамкория, а он не хотел усугублять и без того неважные отношения с семьей и приказал готовиться к отъезду в Рилу[14]. Это вынужденное переселение никого, однако, не радовало. Когда он сказал жене и Александре, что надо собирать вещи, они словно и не услышали его. Пришлось напомнить еще раз. Он послал служанку посмотреть, что они делают, узнать, почему не готовятся к отъезду. К его удивлению, Елена сама пришла к нему в кабинет. Бледная и подавленная.
— Что случилось? — поднялся Развигоров.
— Плохо, Косьо, — пожаловалась она.
Развигоров содрогнулся — вдруг Борис или Михаил погибли при вчерашней бомбежке?
— Ну, говори же!
— Александра…
— Что — Александра?..
— Ну… У них с Эриком… Они с Эриком… в общем… попались…
