Слав Караславов - Низверженное величие
Обзор книги Слав Караславов - Низверженное величие
Слав Христов Караславов
Несколько слов об авторе и романе
Роман «Низверженное величие» — первый том тетралогии, которая задумана как грандиозное сказание о болгарском народе, охватывающее его новейшую историю. С. Хр. Караславов — один из лучших эпических писателей сегодняшней Болгарии, автор широко известной трилогии о великих славянских просветителях Кирилле и Мефодии, — на этот раз взялся за еще более сложный и ответственный труд.
Роман, написанный в остродраматическом ключе, читается с интересом. Тон задается с первой страницы: неожиданно умирает царь Борис, правивший страной с 1918 года до лета 1943 года, и это событие вызывает волнение и конфликты в стране.
Напряженное читательское внимание вызывают переплетения исторических и психологических драм, скрытые мотивы и пружины, определяющие поведение людей — от царского окружения до простых граждан. Жизнь всех основных слоев болгарского общества освещается в различных ракурсах. Автору претит односторонняя подсветка истории и человеческого бытия в любом их ракурсе — от официально-государственного до интимно-личного.
Советский читатель откроет для себя много нового, неожиданного в Болгарии и болгарине. Безусловная удача Караславова — образы представителей нескольких поколений рода Развигоровых, в которых воплотились коренные свойства и особенности болгарского национального характера. И хотя он с симпатией повествует о Развигоровых, однако вовсе не отождествляет свою позицию с их линией жизненного поведения, предпочитая оставаться «за кадром».
Судьба самой Болгарии дана на фоне всемирно-исторической битвы между Германией и Советским Союзом, которая определяла в то время движение истории и судьбу многих европейских и азиатских народов. Показав вторую мировую войну с точки зрения роли в ней Болгарии, Караславов сумел «сплести» мировые события с событиями болгарской жизни в плотный органический узел исторических противоречий. В итоге перед читательским взором возникает картина мощного единого хода общечеловеческой истории и общечеловеческой судьбы.
А. КосоруковНизверженное величие
(Роман)
Часть первая. Все смертны
«ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО ЦАРЬ БОРИС III ПОСЛЕ КРАТКОЙ И МУЧИТЕЛЬНОЙ БОЛЕЗНИ ОТДАЛ БОГУ ДУШУ СЕГО ДНЯ, 28 АВГУСТА 1943 ГОДА, В 16 ЧАС. 22 МИН., ВО ДВОРЦЕ СОФИЯ, ГДЕ СОБРАЛИСЬ ЧЛЕНЫ ЦАРСКОЙ СЕМЬИ…»
Из столичной прессы«ЕСЛИ БЫ ГЛАВЫ ВСЕХ ЕВРОПЕЙСКИХ ГОСУДАРСТВ ОТНОСИЛИСЬ К НОВОМУ ПОРЯДКУ С ТАКОЙ ЖЕ ИСКРЕННЕЙ СИМПАТИЕЙ, НИЧТО НЕ СТОЯЛО БЫ НА ПУТИ БУДУЩЕЙ ЕВРОПЫ».
Геббельс«МНОГО УСИЛИЙ ЗАТРАЧИВАЮТ ГЕРМАНСКИЕ АГЕНТЫ, ЧТОБЫ ВОЗВЕЛИЧИТЬ ЦАРЯ БОРИСА. ОНИ ПРИПИСЫВАЮТ ЕМУ ТО, ЧЕГО У НЕГО НЕ БЫЛО: БОЛГАРСКИЙ ОБРАЗ МЫСЛЕЙ И ЧУВСТВ. НЕМЕЦ ПО КРОВИ, ЦАРЬ БОРИС ВСЮ ЖИЗНЬ СЛУЖИЛ НЕМЦАМ…»
Радиостанция «Христо Ботев»Царь умер…
Царица Иоанна и княгиня Евдокия, молчаливые, потрясенные, стоят на коленях у его смертного ложа. Послеобеденная августовская жара, необычайно душная, тяжело навалилась на них, и от нее не спасают даже плотные оконные занавеси. Крупная муха, оказавшаяся между двойными стеклами, назойливо жужжала и билась, словно она одна только не хотела примириться со смертью монарха. Доктор Зайтц, стоявший у самой постели, нервно ощупывал руками стетоскоп, принявший последние удары царского сердца и последнее тепло его тела. В изголовье возвышалась установка для переливания крови. В сущности, не возникло необходимости ее использовать. Лицо царя было спокойно, с характерным налетом желтизны, и только черные усы под орлиным носом, казалось, обрели еще более темный оттенок. На их концах виднелись несколько волосков, совсем белых и оттого бросавшихся в глаза. Они побелели в последние дни, словно бы для того, чтобы подчеркнуть черноту усов, и теперь лежали поверх посиневших губ.
Врачи, наши и иностранные, в белых халатах, окружили смертное ложе и с плохо скрываемой иронией наблюдали за нервными пальцами доктора Зайтца, который не мог себе простить поспешного заключения. Были минуты, когда он, уверенный в том, что спасет царя, пытался внушить свой оптимизм другим.
Доктор Зайтц прилетел из Берлина специальным самолетом и уже при первом осмотре категорически отверг диагноз, поставленный придворным врачом вместе с его коллегами. Строгая немецкая аккуратность вызывала их уважение, но в его суждениях они чувствовали пренебрежение, недооценку и даже что-то унижающее их, отчего пропадало всякое желание помогать ему. И все же в глубине души они признавали его правоту. Еще при первом осмотре немец сосредоточился на области сердца, хотя они думали, что плохое состояние царя надо связать с желчным пузырем. Развитие болезни подтвердило диагноз доктора Зайтца; теперь они мысленно упрекали себя за ошибку, утешаясь, однако, тем, что хваленый немецкий специалист не смог спасти Его величество — вопреки своему оптимистическому настрою. Если бы они прислушались к самому монарху, который не раз говорил им, что умрет от грудной жабы, они не уклонились бы так сильно в сторону от истинной причины болезни. Боль в грудине, острые покалывания в плече, тошнота — признаки, достаточные для постановки другого, более верного диагноза. Теперь они молчаливо переглядывались, едва скрывая под личиной мнимой скорби свои мысли и мелкое злорадство.
В стороне от них стояли князь, один из царских советников, военный министр и премьер-министр Богдан Филов, в татарских глазках которого притаилось замешательство. Лишь советник Севов взирал на все с холодным равнодушием.
Филов поднял голову и посмотрел в застывшее лицо царя. Он не привык видеть его таким отрешенным. Всегда, когда царь приглашал его, оказывалось, что он заранее обдумал и вопросы, и развитие разговора. В политике царь ходил на цыпочках. Все, что надо было осуществить, осуществлял, но получалось так, будто другие высказывали его собственные идеи и намерения, а он одобрял их, причем с большими колебаниями. Эта предусмотрительность всегда пугала премьер-министра, и теперь у него было такое чувство, будто царь делает вид, что умер, а сам в любое мгновение может подняться и начать свои хитрые ходы со многими недомолвками, колебаниями и в то же время точно устремленные к заранее намеченной цели. Филов взглядом скользнул по темным царским усам с белыми нитями волос на концах и удивился, что нос стал таким большим. Смерть постепенно заостряла черты лица, моделируя их одну к другой с каким-то суровым упорством, и только нос, острый, с легкой горбинкой и побелевшими ноздрями, торчал как бы сам по себе. Чистая шелковая простыня укрывала почившего до самого подбородка, и под ней еле-еле угадывались очертания тела. Царь не отличался богатырским телосложением, все в нем было маломерным, стиснутым, даже его мысли. Тут премьер-министр предусмотрительно оглянулся, словно кто-то мог понять, какой мерой он меряет царя, но быстро успокоился, и его лицо приняло печальное выражение, такое же, как у других. Он попытался вписаться в окружение, но мысли упорно возвращались к мелкому хитроумию царя. До сих пор Филов верил, что пребывал в тени монарха и был лишь исполнителем его воли и желаний, но теперь, глядя на вытянутое под простыней тело, на заострившийся нос, начал понимать, что сам монарх держался в его тени, чтобы оттуда дергать его за ниточки своих предпочтений и намерений…
Богдан Филов отошел в сторону, пропуская князя. Этот бонвиван как раз шагнул вперед, чтобы поцеловать почившего брата в лоб и в руку. Премьер-министр подошел вслед за князем, поцеловал смуглый лоб монарха, дотронулся до безжизненно лежащих пальцев и вышел в коридор. Там уже были царица и сестра царя. Царица закрывала лицо ладонями и пестрым платочком, слегка приглушавшими ее плач. Кто-то шел по коридору и говорил о похоронах. Царица наклонилась еще больше, и плечи ее заходили от рыданий. Она поздно узнала о болезни царя. Ее не хотели беспокоить, все казалось, что болезнь пройдет. Когда же ее вызвали из Царской Бистрицы, царь был уже без сознания. Она долго стояла на коленях около его ложа, безмолвно ожидая минуты просветления. Царь приподнялся, погладил ее руку и медленно, с тяжелой одышкой опустился на спину. И ничего больше.
С этой минуты ее не покидало чувство, что она всеми оставлена и забыта. К ней приходил лишь один из приближенных — Константин Развигоров. Он старался быть рядом, успокаивал ее, сообщал самые незначительные добрые вести, стремясь ее ободрить, но радости от этого было мало. Сквозь боль и ожидание чего-то плохого царица наблюдала, как царедворцы, которые еще позавчера старались попасться ей на глаза, вдруг стали избегать ее, искать князя, чтобы он обратил на них внимание. Они наперебой давали самые различные советы. Кто-то предложил привести ясновидящего прорицателя, и, хотя все знали ее отношение к этому лжепророку, она вдруг увидела его сидящим перед спальней царя — небрежно одетого и уверенного в своем могуществе. Несмотря на скорбь, она не забыла спросить, кто дал указание привести его. Оказалось, на этом сильно настаивала сестра царя. Ее поддержал Севов, самый доверенный из приближенных царя, который не выносил Развигорова и часто пытался оговорить его перед монархом.
