Слав Караславов - Низверженное величие
Чугуну пришлось оставить партийную работу в этих местах и уехать в Софию. Там по доносу хозяйки его арестовали во время облавы и отправили в концлагерь, где он и познакомился с некоторыми арестованными депутатами Рабочей партии. Нарушение депутатского иммунитета на известное время превратило их в героев, но жизнь становилась все хуже и драматичнее, и их героизм потонул в общей беде. Плохо было, что Красная Армия отступала, планомерно или нет, но отступала, и в сердце узников поселилась боль. Немцы продвигались все дальше и дальше. Пропаганда, наша и немецкая, не скупилась на восхваление побед рейха. Лагерные надзиратели часто посмеивались над уверениями заключенных, что все равно победит Красная Армия. Вначале подобные разговоры не запрещались, но, когда пришел новый начальник концлагеря, все круто переменилось. Он распорядился усилить охрану лагеря, обнести его еще двумя рядами колючей проволоки. Он даже попросил прислать с какой-либо заставы пограничных собак. Тут чувствовался гитлеровский почерк. Заключенных стали под конвоем выводить на дорожные работы, где они дробили камни. Палящее солнце, ветра, грубое обращение постепенно изживали интеллигентские привычки Чугуна, приобретенные во время учения.
На табачных складах он работал около трех лет. После окончания гимназии стал заочно изучать право. Первый год прошел хорошо, но затем пришлось прервать занятия. Его брат тоже учился, но больше всех нуждалась в высшем образовании сестра. Отец, учитель, зарабатывал мало. Мать умерла молодой. Хорошо, что у них был огород за домом, он их очень выручал. Они с Дамяном договорились чередоваться — один учится, второй работает, но дела пошли так, что Чугун, старший, последним закончил учебу. Он вкалывал на табачном складе. Три года дышал никотином, скручивал патроны к сигаретам, завязывал мешки. Когда сестра закончила учение, шел третий год его работы.
И тогда ему было предложено стать членом одной из боевых групп — вначале техническим исполнителем, а затем руководителем. Он служил в армии, знал оружие и за хорошую службу имел даже отличия. Эти знания теперь пригодились. Группа состояла из четырех человек. Она не участвовала ни в одной акции — по разным причинам. Однако его арестовали — совсем случайно. На следующий день после убийства генерала Христо Лукова хозяйка, вдова банковского чиновника, усомнилась в своем квартиранте. Полиция налетела неожиданно, перевернула весь дом, но ничего не нашла. В день убийства он был у соседей, где часто сиживал за игрой в карты. Чугун давно знал эту слабость бывшего старшего полицейского Антова и потому не упустил случая констатировать свое алиби. Однако алиби не стало для него полным спасением, потому что в результате проверок всплыла одна старая история. Кто-то когда-то записал в его дело, что еще в юности он был задержан по подозрению в ученической конспиративной работе. Тогда его арестовали вместе с братом, но, несмотря на избиения, мучители ничего от них не узнали. Его исключили из школы, и потому среднее образование он был вынужден завершать в другом городе. Эта история усилила подозрение к нему, искали, к какому процессу его пристегнуть, а потому не освобождали из-под ареста.
Пока его держали в четвертом полицейском участке, боевые группы нанесли второй удар, осуществив нападение на секретаря генерала Лукова — Николая Цонкова. Пистолет ли заело, или еще что, но рана оказалась несмертельной. Он понял это по репликам суетящихся полицейских. Его как раз вели на допрос, когда их подняли по тревоге. В сущности, ему повезло: не надо было ничего рассказывать. Пока его допрашивали, товарищи хорошо сделали свое дело. Сотир Янев был застрелен перед своей адвокатской конторой на улице Царя Калояна. Чугун не раз ходил в эту контору, прикрываясь именем доктора юридических наук Ивановского. По сути, это было его первое задание — изучить местоположение, осмотреть район нападения. Когда он узнал о покушении, ему пришла в голову мысль, не принять ли яд. Как же скверно получилось, и все эта дура, хозяйка, устроила ему: боевая группа совершила нападение без него. Паника в полицейском участке всех подняла на ноги. Они блокировали квартал, но никого из нападавших не нашли. И лишь он стоит тут, обвиненный в намерении на покушение.
Так показала хозяйка. Она будто бы даже слышала имя премьер-министра Богдана Филова. Плохо во всем этом то, что в словах старой ведьмы есть доля истины. Накануне вечером к нему случайно зашел один из членов боевой группы, хотя это было запрещено. Конспирация требовала, чтобы они даже не знали друг друга. А прибывший пытался ему внушить, и не в первый раз, что не стоит заниматься Сотиром Яневым. Этот отъявленный фашист, демагог и злостный антикоммунист казался ему мелкой рыбешкой. Вечером, нарушив правила конспирации, он пришел, чтобы сказать: лучше, мол, будет, если мы ликвидируем премьер-министра Богдана Филова. Чугун встретил его неприветливо и, едва выслушав, отправил обратно. Он строго сказал ему: не умничай. Есть другие люди, которые думают о таких делах. От него требуется одно: исполнять и соблюдать дисциплину, а он уже нарушил одну из заповедей конспирации — не вмешиваться в дела других. Чугун выпроводил его так быстро, что не дал даже присесть. Как выследила их хозяйка, где подслушала разговор — Чугун недоумевал, но понял, что снова подтвердилась давняя мудрость: и стены имеют уши. В полиции она сказала, что уже на следующий день позвонила домой господину Филову, сообщила его жене то, что услышала, и даже попросила мадам Филову принять ее, если это возможно. Супруга премьера не назначила ей время — наверное, подумала, что кто-то зло шутит. К счастью, никто, кроме хозяйки, не заметил прихода неожиданного посетителя. Чугун только что возвратился от соседа, который сам предложил прервать игру, потому что было уже поздно. «Полпервого», — сказал он и посмотрел на часы. Чугун не знал, что старуха утверждала, будто гость к ее квартиранту пришел в полдвенадцатого вечера. Один из двух ошибался, и это был старший полицейский. Как бы то ни было, но разница в один час давала Чугуну железное алиби, подтвержденное соседом, который стоял на своем: они сели играть в карты в девять тридцать, встали в полпервого и игры не прерывали. Следователь полиции не мог не верить бывшему сотруднику. Кажется, власти каким-то образом все же вышли на мадам Филову, потому что в ходе одного допроса стало ясно, что действительно какая-то доброжелательница звонила ей по телефону. Эта запутанная история должна была все же чем-то закончиться, и потому после длительного раздумья власти решили отправить Чугуна в концлагерь. Они надеялись, что он им понадобится. Не может быть дыма без огня.
Таким образом член боевой группы по имени Чугун оказался в Еникёй. В концлагере собрались интересные люди, которые гордо носили свои поседевшие головы и всем своим поведением внушали оптимизм. Чугун попал в большой университет страданий и знаний, но и тут не задержался. Однажды утром ему приказали собираться в дорогу. Его затребовали из Софии. Это было в конце мал. Двое полицейских конвоировали его в наручниках. Приказ гласил: «Для справки». Полицейские, деревенские парни, постоянно выглядывали из окошка купе и рассуждали об урожае. Каменистая земля вдоль линии не вселяла большой надежды. Хлеба были малорослые, пожелтевшие, и они хвалили только табак. Он не капризен. Хотя бы от него хозяин получит доход. Немецкие фирмы спешили закончить предварительные сделки. Чапрашковы, Тамасян, Картел, большие и маленькие фирмы уже воевали между собой. Полицейский пониже ростом, с грубым, обветренным лицом, думал взять отпуск. Жена без него не сможет убрать поле. Дети ей помогают, но от них толку что от кур на навозной куче. Другое дело — мужская сила. Второй, который, кажется, не так уж любил сельскую работу, молчал, хмуря брови. Когда ему надоело слушать рассказы своего товарища, он глубокомысленно изрек:
— Работу ты мне не хвали. Если будет что-то хорошее, господа первые этим попользуются, не так ли? — И он заговорщически подмигнул Чугуну.
— Работа для трудолюбивых, — неопределенно отозвался Чугун.
— Выкручиваешься… Вы, ученые, все выкручиваетесь, и потому мы не можем набрать силу.
— Как «не можем»… У нас есть все… Полиция… Концлагеря…
— Хватит! Хватит! — оборвал его высокий.
— А разве государство может быть без полиции? — усмехнулся другой.
— И я то же говорю…
Паровоз, покачивая вагоны, мчался вперед, солнце садилось за горами, заалели встречные холмы. Дрема навалилась на всех троих. Чугун нарочно зевал широко и шумно.
— Ну ты и раззявил пасть, — сказал высокий. Вскоре, однако, и он начал позевывать.
— В наших краях есть такая поговорка, — сказал низкий, — не зевай в людях, на всех позевоту нагонишь.
— В наших краях тоже, — кивнул Чугун.
