Михаил Садовяну - Братья Ждер
В трепетном сиянии летнего полдня уходили к Днестру безлюдные просторы. Скитальцы отдали земной поклон, славя великого государя. Затем все двинулись в сторону холмов и лесов, отмечая рубежи; а у дальнего дуба над кручей князь коснулся посохом затылка сына. Старики возили за собой детей, голубоглазых, вихрастых, и у каждого межевого знака, опустив на землю, били их прутьями, дабы они, омывшись слезами, навсегда запомнили увиденное.
В тот же день в лесу застучали топоры пришельцев, отбиравших себе бревна и стояки для хат и землянок. Княжеский поезд повернул на север. Ждер держался около княжича, дожидаясь минуты, когда Штефан обратит на него благосклонный взор.
Господарь был погружен в глубокую задумчивость. Когда они достигли берегов Прута, служители приготовили ему колымагу. Гонец из Сучавы доставил Штефану грамоту, которую он, хмуря брови, тут же внимательно прочитал. Затем колымага быстро покатила к месту следующего привала. За ней скакал княжич с конным отрядом. К заходу солнца Штефан поднял глаза. Словно яркий свет озарил его изнутри: он улыбался.
— Ты здесь, Алексэндрел? — спросил он.
— Здесь, государь.
— Есть вести из Кафы [40].
— Добрые вести, государь?
— С божьего соизволения, добрые. И от крымского хана прибыл гонец.
Алексэндрел не осмелился задать вопрос.
Князь встряхнул головой.
— Где младший Ждер?
— Тут я, государь, на этой стороне, — смиренно вздохнул сын конюшего.
— Расскажи мне, Ждер, как читает ваш тимишский поп житие святых царей Константина и Елены.
— Пресветлый государь, мне не рассказать так, как это делает родитель мой, конюший. Я только знаю, что отец Драгомир, прозванный прихожанами Чабаном, с великим старанием служит свои молебны. Так что наши люди довольны. Все у него выходит ладно, только он жаловался моей матушке на счет этих «чертовых житий». И еще укорял он как-то моих земляков, что живут они целый век и все ни зовут его на похороны. «Может ли жить пастырь, когда никто из его паствы не умирает?»
— Каждый добивается своей правды, — мягко заметил господарь. — В крепости меня еще дожидаются сеньор Антонио, зодчий, который завершает строительство Путненской обители, и отец Мартиниан Афонский, искусный в настенной росписи. В Кафе мастера изготовили для нас церковную утварь и ризы. Теперь их изделия в пути. Любезный сын мой Алексэндрел, изволь спросить у своего служителя, чему он улыбается.
— Государь, — ответил с поклоном Ионуц, — отец мой конюший радуется, что Молдова обрела хозяина. Раньше, сказывает он, страна была что ножны без сабли.
Князь рассмеялся. Всю дорогу до Сучавы он был в добром расположении духа.
Самые удивительные новости из всех, которые предстояло узнать Штефану, содержались в грамоте, привезенной посланцами крымского хана Менгли-Гирея.
«Мы, Менгли-Гирей, солнце и повелитель мира, могущественнейший и славнейший из всех князей Ордынских, гроза Востока и Запада, истинный наследник Чингисова и Батыева престола; угоднейший Аллаху делами нашими и родителя нашего Хаджи-Гирея, отписываем тебе, Штефану Молдавскому, дабы ты ведал, что пес Мамак, сын шлюхи, свивший вонючее гнездо свое за Волгой, намеревается наслать грабительские орды в Ляшскую страну и Молдову. Известно нам от купцов наших, а также из дел твоих с королем Матяшем, что ты усерден и не дремлешь; так зорко блюди рубежи и остерегайся. И знай, что разбойник сей готовится погнать в сторону заходящего солнца свои войска, словно дикие табуны; ибо, хоть мы и развеяли их в пыль и прогнали в пустыню, он собрал кочевников из Азии и снова обрел силу. И покуда не восстанем мы и не растопчем его копытами наших коней, остерегайся его набега и разорения. И да будет тебе ведомо, что мы о том оповещаем и ляшского короли Казимира, дабы он тоже подготовил каштелянов и ратников. Да ниспошлет тебе Аллах здоровья и победы».
В канун праздника Иоанна Нового, покровителя Молдавского господарства, князь Штефан достиг стольного города. Исповедавшись в алтаре митрополиту Феоктисту, он преклонил колена у раки с мощами святого, прося у него заступничества перед Иисусом Христом и богородицей и сил в тяжких испытаниях, предстоящих стране. И неожиданно, словно божье откровение, явилась ему мысль, отвечавшая его неусыпным раздумьям. Когда он стоял в большой печали, преклонив колони и глядя широко открытыми глазами на раку святого, было ему видение: возник перед ним белгородский мученик, указующий перстом в сторону прибрежья. Затем, поднявшись во весь рост, святой повел рукой вверх по течению Днестра по направлению к Сорокским степям. Великомученик стоял, словно страж, в пронизанном сиянием воздухе, и князь между тем видел, как ордынцы, по своему обычаю, с молниеносной быстротой мчатся в сполохах пожаров, сея гибель, орудуя саблями, копьями и арка- нами. И снова пошевелился Христов воин Иоанн и рукой сделал движение, как бы охватывающее ногайские полчища. Смиренно поднявшись и получив благословение митрополита, Штефан собрал в крепости всех своих тайных советников для принятия решений, но не обмолвился ни словом о своем видении.
Гонцы поскакали с приказами к пыркэлабам крепостей. В Хотине правил Влайку, дядя господаря, в Белгороде — боярин Станчу, в Нямце — Албу. Ворники [41] Исайя и Юга разослали служителей по областям, с приказом боярам и льготным селам готовить к назначенному сроку рэзешскую конницу и отряды пеших ратников. Сразу после жатвы подняться всем, имея при себе оружие и припасы. Сам князь так рассчитал свои поездки, чтобы в дни жатвы очутиться в приднестровских землях — в Сороках, Оргеева и Лэнушне, где лесные тропы и тайные проходы были ведомы одним лишь местным жителям. Княжичу Алексэндрелу было заранее указано отправиться в города Бырлад и Ботошани. Вот тут-то княжич и решил, что ему удастся, выполняя поручение князя, уладить и свои любовные дела. Что же до младшего Ждера, то и в суматохе тех горячих дней он все надеялся, что Алексэндрел пошлет его в Тимиш за охотничьими собаками и ястребом, как было обещано. Но в Тимиш он собирался отправить своего слугу Георга Татару, а сам намерен был помчаться в другую сторону. Изредка, между делом, он по настоянию медельничера Думитру Кривэца, наведывался в харчевню к прельстительной ее хозяйке, жене Иохана Рыжего.
До чего же словоохотлива и любопытна была корчмарша Мина! Ждеру никак не удавалось избегнуть ее расспросов об ионэшенских событиях.
— Наш повелитель Алексэндрел-водэ приехал оттуда радостный, — тайком шепнул он пани Мине.
— Иезус Мария! — воскликнула та, воздевая руки и глаза к потолку. — Теперь он проторит туда широкую тропку.
— Не думаю, пани Мина, у нас немало трудных дел.
— Ох, пан Ионуц, есть ли дела важнее этих? Что до нас, женщин, то мы считаем их самыми важными. Как мне, к примеру, приятно видеть тебя хотя бы раз в неделю, так и Алексэндрелу захочется бывать там хотя бы раз в месяц. Вот бы узнать, когда он туда соберется. Правда, для меня в ваших поездках мало радости: почему, сам знаешь.
— Тебе скучно будет без медельничера, пани Мина?
— Боже, ничего не смыслят эти юноши в женской душе, — жалобно проговорила корчмарша, — На что он мне, твой медельничер! Его милость силен больше по части вина.
По прошествии сорокадневного срока, назначенного господарем, в Сучавскую крепость прибыли крестьяне из нямецкой земли для крещения младенца, нежданно родившегося у стен обители в день праздника вознесения. Возглавлял шествие старшина Кэлиман. Князь, улучив свободную минуту, вышел к ним и коснулся рукою лба новорожденного.
— Светлый государь, — проговорил с низким поклоном старшина Кэлиман, — еще я привез и сдал на кухню для преславного кума и крестного отца корзины с форелью.
— Благодарствую, старшина Кэлиман, — ответил с задумчивой улыбкой князь. — Привези еще такую добрую добычу и на пир после жатвы, и особенно на праздник освящения новой обители, возведенной нами.
— Твое повеление будет исполнено, светлый князь, — поклонился старшина. — А на освящение Путненской обители непременно явлюсь. Постараюсь дожить, чтобы побыть в том раю, в сиянии славы нашего господина. Не взыщи за глупость, государь. Хорошо здесь, в крепости, где воинов полно и на стенах, и в ратных службах, когда же во дворе собирается скопище бояр и попов, это уж скорее похоже на ад. А вот в святой обители Путне будет истинный рай: там мы увидим, как снизойдет на тебя благословение Христа.
— Гм, возможно, ты и прав, старшина, — усмехнулся господарь, — хотя слишком дерзко говоришь о наших сановниках.
— Не взыщи, государь, — смиренно попросил старшина Кэлиман. — Мы знаем, что приближенные славят тебя. Но куда больше славят тебя простолюдины в наших селах. Так что к тому дню я отправлю в обитель лучших гонцов со свежей форелью.
