Михаил Садовяну - Братья Ждер
Узнав княжича, она сразу успокоилась. Слуги, сбежавшиеся было со всех сторон, отошли, посмеиваясь. Нет, то не шляхетский отряд, не татарский наезд. В гости пожаловал сынок господаря Штефана; помнит волк, где задрал овцу. Волчонок воротился к своей зазнобушке.
Хорошо, что приехали в такой знойный день. Придется княжне Тудосии выставить вина служителям князя; а уж часть его достанется и местным холопам.
Алексэндрел торопливо поднялся на крыльцо. Боярыня Тудосия отошла на мгновенье, желая удостовериться, приличен ли ее наряд для приема высокого гостя. Простирая руки, она двинулась затем на встречу княжичу и, поклонившись, облобызала его руку. Лицо девушки, мелькнув за окном, мгновенно скрылось.
— Боярыня Тудосия, — проговорил Алексэндрел-водэ, хмуря брови. — Рады ли гостям в этом доме? Мы едем в Хотин, где княжеский стан, и ночь застала нас в пути.
Княгиня усмехнулась про себя: ехали из Сучавы в Хотин, а оказались в Ионэшень! Нечего сказать, хорош крюк! Вслух же она заявила, что рада такому высокому и дорогому гостю. Медельничера Кривэца она помнит еще с того первого счастливого случая, когда его светлость изволил остановиться в их доме. Так что она кланяется медельничеру и рада снова увидеть его. Кажется, на этот раз нет постельничего Жоры. Зато она видит впервые другого боярского сына.
— Это мой друг Ионуц Черный, — надменно и с некоторым нетерпением ответил Алексэндрел.
— Доброго ему здоровья, — поклонилась княгиня в сторону Ждера. — От чистого сердца прошу вас отобедать и отдохнуть у нас.
— Благодарствуем, боярыня Тудосия, за все, чем соизволишь нас попотчевать. Мы не очень проголодались и не слишком устали. Дозволь только призвать служителей и одеться поприличнее. Скакать пришлось в пыли и духоте. А уж затем мы желаем поклониться княжне Насте.
— Ах, батюшки мои, медельничер Кривэц, — вздохнула хозяйка усадьбы, обращая к приближенному княжича все еще красивые глаза, — а я — то думала, что государь забыл про нашу дочь. Что помнит только обо мне, верной своей слуге.
Медельничер Кривэц хлопнул в ладоши и громко позвал княжьих служителей, стоявших в глубине двора.
— Господи помилуй и спаси нас! — жалобно протянула княгиня. — Не срами нас, батюшка, у нас хватит слуг, чтобы достать хоть десять ведер воды из колодца. Цыганки мои порядки знают; тут же принесут в покои ваших милостей тазы и кувшины с водой. А уж потом, государь, — продолжала она приятным голосом, — коли дозволишь, дочь наша своей рукой поднесет тебе вазу с вареньем.
Слушая торопливый разговор, Ждер нетерпеливо покусывал губы, переминаясь с ноги на ногу. В комнатах зашелестели сборчатые юбки цыганок. Улыбаясь, сверкая белыми зубами, они внесли медные тазы. Казалось, вода — драгоценнейшее достояние этих мест, так медленно и бережно наливали они ее в тазы.
Юноши молча приводили в порядок одежду и подправляли волосы у висков и за ушами. В зале послышался голос княгини Тудосии. Она вошла, поставив на поднос вазу с вареньем и хрустальные стаканы с водой.
— Не изволь гневаться, государь, — взмолилась она, заметив разочарование княжича. — Дочка моя, сам знаешь, еще глупенькая. Робеет. Боится, что в прошлый раз ты разгневался на нее и не хочешь ее видеть.
— Я ведь сказал, что хочу видеть ее, — сухо возразил Алексэндрел.
— Сделай милость, не сердись, мой батюшка, — улыбнулась боярыня с притворным смиреньем. — Раз не угодно тебе принять из моих рук это розовое варенье, привезенное из Царьграда, пусть Наста поднесет его твоей милости. Она тут, за дверью.
Княгиня хлопнула в ладоши. Цыганка толкнула дверь. Княжна робко вошла, приличия ради прикрывая лицо рукой. Но тут же оживилась и, взяв из рук матери поднос, подала его с поклоном высокому гостю.
Ждер, окаменев, глядел не дыша на это нежное существо с тонким станом. Наста взглянула на него украдкой, и что-то кольнуло его в сердце. Он полюбил ее с первого взгляда. Радость вспыхнула в нем ослепительным заревом. Он понимал, что суждена она другому, и все же с наслаждением смотрел на нее, — она была именно такой, какой представлялась ему в сокровенных грезах. Он не мог не заметить, что девушка взглянула украдкой в его сторону, поднимая поднос с таким расчетом, чтобы Алексэндрел не видел ее лица. Решив, что это немой приказ, Ионуц стал жадно ждать второго взгляда, но она как будто больше и не замечала его.
Княжич едва прикоснулся к варенью и отпил глоток воды. Затем, взяв из рук девушки поднос, поставил на соседний столик. Когда же Алексэндрел сжал ее запястье, она скривила губки, словно он причинил ей боль. Страстное томление, изобразившееся на лице княжича, его раздувавшиеся ноздри, вызвали у нее улыбку. Она высвободила руку и взглянула на Алексэндрела без тени робости. Потом провела ладонью по гладко причесанным волосам, разделенным ниточкой пробора.
— Мы тосковали по тебе, государь, — молвила она, но в ее голосе не было ни волнения, ни печали.
Княгиня Тудосия хитро улыбнулась и тут же вспомнила, что пора распорядиться насчет обеда. Ждер попросил дозволения проверить, не забыл ли медельничер накормить служителей.
Княгиня Тудосия вышла первой.
Когда Ионуц проходил мимо княжича, девушка смело остановила его.
— Это Ждер, мой друг, — пояснил Алексэндрел.
— Пусть останется, — попросила княжна.
— Оставайся, друг Ионуц, — кивнул княжич.
— Его зовут Ионуцем?
— С твоего дозволения, именно так, княжна, — улыбнулся Алексэндрел, обнажая редкие и острые зубы. — Ионуц — мой побратим. Ему я открыл свою любовь, о которой не смог сказать тебе. Он — советчик мой, у него я почерпнул решимость.
Казалось, Насту не очень взволновал страстный порыв Алексэндру-водэ.
— Да зачем тебе эта решимость, государь? Ведь я беззащитная девушка, дочь вдовы, и, если тебе угодно будет бесчестить меня, где же мне противиться? Ведь в твоих руках я бессильная игрушка.
Алексэндрел покачал головой.
— Мне нужна решимость, чтобы сказать тебе о своей любви. Я не хочу ни бесчестить тебя, ни сломать, как игрушку.
— Не понимаю, — молвила девушка.
— Я хочу знать, люб ли я тебе, — горячо проговорил княжич. — Без этого старанья мои напрасны.
— Коли хочешь знать, государь, могу ответить: ты мне люб. Только молю тебя, сжалься надо мной. Отец мой был достойный боярин, видный господарев советник. Откройся матушке, проси у господаря Штефана дозволения; не то как бы не кинуться мне в тот самый колодезь, откуда цыганки достали воду, которой вы запивали розовое варенье.
Княжич сжал руками виски.
— Ну чего ты боишься? — проговорил он, отрезвев. — Все будет так, как тебе угодно. Прими только мою любовь. И дозволь мне поцеловать тебя, как мне хотелось однажды в лунную ночь. С той поры я сохну, не знаю покоя.
— Целуй, государь.
Алексэндрел крепко обнял ее за плечи и приник долгим поцелуем к ее полураскрытым устам, затем устало отпустил.
— Повтори, что я люб тебе.
— Люб, государь.
— И дозволяешь еще приехать?
— Государь, не стану лукавить: речи твои радуют меня. Если дозволишь, я пойду успокою матушку, что нет для нас опасности. А то, может, ты сам наберешься смелости и скажешь ей. Только не ходи за мной, не то заробею.
Алексэндрел снова нежно обнял ее.
— Что ж мне сказать княгине Тудосии?
— Не знаю, государь. Коли не находишь нужных слов, я сама скажу ей. Скажу, что люба тебе и хочу, чтобы ты еще приехал. И что господарь, родитель твой, непременно об этом узнает. А теперь прошу твоего друга Ионуца открыть дверь, а то боязно мне идти одной в темноте. Сейчас мы позовем вас к столу.
Ждер молча слушал это странное объяснение. Он еще не умел разбираться в людских отношениях, не искушен был и в любовных делах, но понимал, что Наста по-женски лукаво ограждала себя от притязаний княжича и что чувства ее к нему далеко не пылкие. Он поспешил отворить дверь. Когда он заслонил собою Насту, она снова метнула на него быстрый взгляд. В темном проходе девушка тихо сжала ему руку. В комнату Ионуц вернулся с бьющимся сердцем.
Алексэндрел притворялся счастливым, но на самом деле испытывал какую-то странную усталость. По всему было видно, что Наста готова покориться ему. Он спросил мнение Ионуца. Ждер тоже полагал, что друг его стоял на пороге самого большого счастья молодости. Но как же устранить последнее сопротивление Насты? — спрашивал княжич. Ждер мудро посоветовал другу набраться терпения. Абрикосы в этом саду еще не созрели. Лучше вернуться сюда немного погодя, и тогда они будут спелые, в самом соку.
— Возможно, ты и прав, — вздохнул княжич. — Но меня словно недуг сжигает.
— В таком случае проси положенного задатка, государь, — рассмеялся Ждер. — Я видел, ты ловок по части объятий и поцелуев.
Алексэндрел рассмеялся этим словам и посмотрел косящим взглядом куда-то в сторону. Внутренний голос шептал ему другое: «Ты ведь князь и можешь требовать всего, что хочешь. Князья любви не просят, а добиваются ее силой». И все же он страшился суровости своего отца и повелителя и надеялся достигнуть успеха, проявляя мягкость и послушание.
