Михаил Садовяну - Братья Ждер
— Гм, возможно, ты и прав, старшина, — усмехнулся господарь, — хотя слишком дерзко говоришь о наших сановниках.
— Не взыщи, государь, — смиренно попросил старшина Кэлиман. — Мы знаем, что приближенные славят тебя. Но куда больше славят тебя простолюдины в наших селах. Так что к тому дню я отправлю в обитель лучших гонцов со свежей форелью.
К сотрапезникам, пировавшим после крестин, присоединился и монах Стратоник. Когда господарь удалился и собравшиеся, выйдя из часовни, расположились за столом на галерее дворца, Стратоник, дождавшись случая, подошел под благословение старших по чину, то есть обоих княжеских наставников.
— Опять явился в Сучаву со своими снадобьями, отец Стратоник? — спросил с благосклонной улыбкой архимандрит Амфилохие.
— Я еще нужен людям, — смиренно ответил инок. — Воссев на осла, я следовал под рукой старшины Кэлимана. И удостоился увидеть издали лик господаря и подойти к тебе, святой отец. Видел я также отца Тимофтея Сырбу. Как бы не пришлось просверлить ему чрево, как бочку, да выпустить лишний груз.
Благочестивый Тимофтей смущенно засмеялся.
— Ох! Ох! Вот она — кручина моя! Каждодневно молю отца небесного и бессребреников целителей — Дэмиана и Козму, отмечаемых ныне, дать мне силу отринуть от себя чревоугодие. Счастлив ты, отец Стратоник. Ты словно весь из тонких прутиков, двигаешься легко, как паук. Постишься пять дней в неделю и черпаешь в сем подвиге духовную радость.
— Постом ум просветляю, — ответил Стратоник, зорко посматривая по сторонам, — и четче узнаю тех, кому надлежит быть под присмотром отца Ифрима-врачевателя. Вот и здесь вижу рядом с княжичем Алексэндрелом некоего человека и дивлюсь, отчего он здесь, а не у нас в бочке.
Благочестивый Тимофтей, уплетавший галушки, посмотрел вокруг выпученными глазами и увидел Ионуца, который сидел между своим господином и старшиной Кэлиманом и смеялся.
— Ты о ком говоришь? О новом отроке-служителе?
— Говорю о сыне конюшего Маноле Ждера.
— Ох, ох! — фыркнул отец Тимофтей. — Мало нам было одного бесенка, так прибавился другой. С каких пор я твержу преподобному Амфилохие, что надо наложить на него покаяние — пост и молитвы.
Услышав эти слова, Маленький Ждер охотно присоединился к разговору.
— Благочестивый отец Тимофтей и благочестивый отец Стратоник, — сказал он с поклоном. — Родитель мои, конюший Маноле тимишский говорит, что мошке положено летать, жеребенку — резвиться, а попу — молиться.
— Конюший прав, — улыбнулся преподобный Амфилохие.
— Я тоже слышал, что конюший — достойный служитель господаря, — ответил, тараща глаза, отец Тимофтей. — Вот бы и тебе стать таким. Верно сказано, что жеребенку положено резвиться, но благородные отроки должны набираться мудрости. А я с тех пор, как ты явился ко двору, напрасно стараюсь научить тебя буквам. Одно знаешь: смеешься, называешь буквы букашками. А дворянину надлежит знать все, чем богат сей мир. А вот сейчас, управившись с этой миской и воздав хвалу вседержителю, попробую усмирить твою гордыню: посмотрим — помогут ли тебе твои шалости ответить на наш вопрос.
— Поспрошай его, попытай, — пусть все увидят невежество и скудоумие его, — наскакивал на Ионуца и отец Стратоник. — Эти баловни — неисправимые ленивцы. Утром их не добудишься, пока не кольнешь чем-нибудь острым.
— Ох! Ох! А я учу его прилежанию, — заверил отец Тимофтей, придвигая к себе новую миску с другого конца стола. Будь проворен, и главное — вставай вовремя. Один человек, поднявшись рано утром и отправившись в Сучаву, нашел на дороге кошель.
— Удивления достойно, святой отец, что ты его за это хвалишь, — ответил Ждер. — Ведь был же другой, который встал еще раньше и потерял кошель.
Отец Амфилохие снова кивнул головой со своей обычной легкой улыбкой.
— Для такого ответа не надобно знать Часослов, отец Тимофтей.
— Как не надобно? — разгорячился наставник. — Надобно. Не для этого, так для другого! И чему смеется этот длинный и сухопарый старшина, поглядывая в мою сторону? Много грешен я — каюсь и слезно молю преподобного Амфилохие испросить для меня прощения; зато знаю все заветы древних мудрецов. И уж твои смешки, юный Ждер, вряд ли помогут человеку, коему надо переправить через реку козла, капусту и волка: коли переправит сперва капусту — волк сожрет козла, переправить волка — опять нехорошо: остается козел с капустой.
— Я в таком случае переправил бы сперва волка, — ответил Ждер.
— Ох! Ох! — развеселился благочестивый Тимофтей. — А что сотворит козел с капустой?
— Отче Тимофтей, — ответил Ионуц, — отец и братья научили меня насаживать кочан на козьи рога. А чтобы прыткий козел не метался и не сбросил его, они посоветовали мне накрепко привязать кочан кушаком. Они же подсказали мне и как поступать с волком. Ведь от волка одна польза — шкура. Мы, охотники, не терпим таких зверей живыми. Сразу приканчиваем их.
Княжичу Александру и Некифору Кэлиману понравился такой ответ. Преподобный Амфилохие тоже одобрительно кивнул головой.
— Я же говорил вам, — напомнил Стратоник, поднимая руку с крючковатыми пальцами, — я говорил вам, что этому буяну тут совсем не место. Отошлите его к нашему лекарю отцу Ифриму, он его посадит в бочку с водой.
Так шутили и потешались люди, собравшиеся вокруг княжича, изощряясь в остротах по поводу мисок, которые придвигал к себе сербский монах. Между тем на другом конце стола кумовья степенно поднимали кружки, не обращая внимания на болтовню господ дворян. Старшина Кэлиман, пододвинувшись к землякам, не преминул помянуть того, кто больше всего заслужил похвалы.
— Хе-хе, — заметил он, — у мальца с малолетства был добрый наставник. Да и теперь, когда он входит в возраст, наставник этот при нем. Ведь именно я, а никто иной, объяснил ему, отчего заяц бежит в гору, а собака несет кость в зубах. Чур тебя, нечистая сила!
— А мне, знаете, понравилось, как юный Ждер распорядился насчет кочана, — молвил преподобный Амфилохие. — Государь тоже порадуется, ибо это доказывает, что сын конюшего будет смелым воином и справится со всякими препонами на своем пути. Если честной старшина позволит, а отец Тимофтей отставит от себя миску с пловом, то я тоже кое-что расскажу. Недавно привиделся мне во сне святой Илья Громовержец, покровитель Штефанова войска. И сказал он мне такие слова: «Брат Амфилохие, чадо мое, нареченное при рождении моим именем, смотри не верь, что я тебе приснился». Так вот, спрашиваю я вас, честной старшина и благочестивый отец Тимофтей, как мне быть? Покориться воле святого? Выходит, я не поверил ни в сон, ни в его слова. Не покориться? Опять плохо — значит, я не послушался его. Тщетно ищу я ответа. В таком же недоумении пребывает и отец Тимофтей, который мечется между покаянием и чревоугодием. Стоит на распутье и наш юный Ждер. Если он станет ученым, то уж не будет таким молодцом, как теперь. Лучше уж оставьте меня между моей Сциллой и Харибдой, а сами будьте такими, какие вы есть. И да благословит вас господь и укажет путь истинный.
Отец Тимофтей сердито отодвинул от себя миску с пловом и, грустно вздохнув, возвел очи горе.
— Прости меня, отец Тимофтей, и не гневайся, — продолжал с улыбкой архимандрит. — Ведь все равно выше своей головы не прыгнешь. Вчера я отправился в храм святителя Иоанна править службу. На обратном пути кто-то случайно либо нарочно вылил на меня из окошка ведро воды. Окатил с ног до головы. А я воздел глаза к небу, вот так, как ты сейчас, и вознес хвалу господу за то, что на мою голову не свалилось еще и ведро.
Старшина Некифор Кэлиман, тряхнув кудрями. недоуменно поглядывал на княжича Алексэндрела, на Ждера и медельничера Думитру Кривэца. «Беда с этими учеными людьми, у них не все дома, — хотелось ему сказать, постучав себя по лбу. — Отец Стратоник не зря ищет при дворе князя больных для своего лекаря. Куда больше мудрости выказывают перед лицом вседержителя мои земляки из нямецкой земли. Поставив колыбель с новорожденным на стол среди кувшинов, они величают крестного отца, и каждый, поднимая чару, изрекает положенные слова, какие говаривали еще деды их и прадеды — такие же добрые бражники».
— Честный медельничер Кривэц, — промолвил старшина Кэлиман, толкая соседа локтем, — до конца своих дней буду остерегаться тех, кто пьет одну воду. Как я вижу, преподобный Амфилохие и не пригубил из своей чаши.
— Отец Амфилохие — муж великой учености, — ответил Кривэц. — Однако ж не без изъяна. Иной раз такое скажет — не поймешь!
— Гм, — пробормотал старшина. — Кружка вина сразу бы прочистила ему мозги. Так уж водится в Молдове.
Прежде чем отправиться в свою келью и встать на молитву, преподобный Амфилохие погрозил медельничеру пальцем.
— А тебе, честной медельничер, ничего не свалилось на голову во время прогулок по городу?
