Ильденфонсо Фальконес - Собор Святой Марии
— Ты ее любишь? — спросил он, показывая внутрь часовни.
Жоан задумался.
— Теперь она — моя мать, — ответил он, скорее движимый желанием, чем уверенностью.
Отец Альберт почувствовал, как комок подступает к горлу. Сколько всего он мог бы поведать этому малышу о Богородице! Он хотел было сказать ему об этом, но от волнения не произнес ни слова. Обняв мальчика, священник молчал, ожидая, когда голос вернется к нему.
— Ты молишься? — спросил он, немного успокоившись.
— Нет. Я только с ней разговариваю. — Увидев, что отец Альберт смотрит на него с некоторым удивлением, Жоан пояснил: — Да, я рассказываю ей, что у меня на душе.
Кюре перевел взгляд на Святую Деву.
— Продолжай, сын мой, продолжай. — Он ласково провел рукой по волосам мальчугана и оставил его одного.
Ему было нетрудно добиться этого. Отец Альберт подумал о трех-четырех кандидатах и в конце концов остановился на одном богатом ювелире. На последней исповеди года тот выглядел достаточно раскаявшимся за кое-какие шашни, которые он завел.
— Если ты — его мать, — бормотал отец Альберт, поднимая взор к небу, — то вряд ли будешь возражать, если я воспользуюсь этой маленькой хитростью ради твоего сына. Не так ли, Матерь Божья?
Ювелир не посмел отказаться.
— Речь идет только об одном небольшом пожертвовании, — сказал ему кюре. — Тем самым ты поможешь ребенку и Богу… Бог тебя за это возблагодарит.
Теперь ему оставалось поговорить с Бернатом, и отец Альберт отправился на поиски.
— Я добился того, чтобы Жоанета приняли в школу при соборе, — сообщил он ему, когда они прогуливались по берегу вблизи дома Пэрэ.
Бернат повернулся к священнику.
— У меня нет таких денег, отче, — произнес он извиняющимся тоном.
— Тебе это ничего не будет стоить.
— Насколько я понимаю, школы…
— Да, но это городские школы. В школе при соборе хватит… — «Впрочем, зачем вдаваться в подробности?» — подумал кюре и, продолжая идти по берегу, сказал: — Жоан научится читать и писать. Сначала он будет читать художественные книги, а затем перейдет к тем, в которых есть псалмы и молитвы. — Отец Альберт помолчал. Почему Бернат ничего не говорит в ответ? — Когда ему исполнится тринадцать лет, он сможет пойти в среднюю школу, где учат латынь и семь свободных наук: грамматику, риторику, диалектику, арифметику, геометрию, музыку и астрономию.
— Отче, — глухо произнес Бернат, — Жоанет помогает по дому, и благодаря этому Пэрэ не берет с меня денег за еще один рот. Если мальчик будет учиться.
— Его будут кормить в школе, — вставил кюре, но Бернат, глядя на него, покачал головой, как будто раздумывая над этим предложением. — Кроме того, — добавил священник, — я уже поговорил с Пэрэ, и старик согласился брать с тебя столько же.
— Вы очень беспокоитесь о ребенке.
— Да, а что тебе?
Бернат покачал головой и улыбнулся.
— Представь себе, — продолжил отец Альберт, — что после окончания школы Жоанет сможет поступить в университет в городе Лериде или даже в какой-нибудь зарубежный университет в Болонье, в Париже…
Бернат засмеялся.
— А если бы я не согласился, вы бы разочаровались, не так ли? — спросил Бернат и, когда священник кивнул ему, сказал: — Это не мой сын, отче. Иначе, как отец, я бы не позволил, чтобы один работал за другого. Но раз обучение Жоанета не будет стоить мне денег, тогда почему нет? Мальчик этого заслуживает. Возможно, однажды он действительно посетит те места, о которых вы упомянули.
— Мне бы лучше быть с лошадьми, как ты, — сказал Жоанет Арнау, когда они прогуливались по берегу, там же, где отец Альберт и Бернат обсуждали его будущее.
— Это очень тяжело, Жоанет. Жоан. Я все время чищу и чищу, а потом, когда все блестит и лошадь выходит, все начинается снова. Но это если не появляется Томас с криками и не дает мне какую-нибудь уздечку или сбрую, чтобы я их снова почистил. Первый раз он дал мне подзатыльник, но в этот момент появился наш отец и. Ты бы это видел! Он взял вилы и припер его к стене, чуть не проткнув ему грудь, и тот стал заикаться и просить пощады.
— Вот поэтому мне и хотелось бы работать с вами.
— Ой, нет! — ответил Арнау. — Конечно, с тех пор он меня не трогает, но зато всегда находится что-нибудь такое, что я плохо сделал. Пачкает он, понимаешь? Я это видел.
— Почему же вы не скажете об этом Хесусу?
— Отец говорит, что он бы не поверил мне, ведь Томас — друг Хесуса, и поэтому он всегда будет защищать его. Да и баронесса использует любую зацепку, чтобы придраться к нам: она нас ненавидит. Видишь, что получается: ты выучишься в школе, а я буду чистить лошадей и выслушивать оскорбления. — Некоторое время оба молчали, загребая ногами песок и глядя на море. — Воспользуйся этим, Жоан, воспользуйся, — неожиданно сказал ему Арнау, повторяя слова, которые слышал от Верната.
Жоан сразу пошел на занятия. Он приступил к учебе в тот же день, когда священник, который был учителем, при всех поприветствовал нового ученика. Жоан ощутил приятное волнение, чувствуя, как одноклассники рассматривают его. Если бы мама была жива! Он бы побежал к ней, присел на ящик и рассказал бы, как его встретили. Когда учитель объявил, что он, Жоан, самый лучший, все на него посмотрели. Никогда еще он не был лучшим ни в чем!
Тем вечером Жоан возвращался домой довольный собой. Пэрэ и Мариона слушали мальчика, мечтательно улыбаясь, и просили его повторить фразы, которые Жоан так и не произнес, поскольку ему не хватало слов и вместо них были жесты и восклицания. Когда возвратились Арнау и Бернат, все трое повернулись к двери. Жоан хотел побежать к ним навстречу, но хмурое лицо брата остановило его. Было заметно, что Арнау плакал, и Бернат, который держал руку на плече сына, не переставал прижимать его к себе.
— Что случилось? — спросила Мариона, подходя к Арнау, чтобы обнять его.
Но Бернат остановил ее жестом.
— Нужно потерпеть, — сказал он, не обращаясь ни к кому конкретно.
Жоан пытался поймать взгляд брата, но Арнау смотрел на Мариону.
И они продолжали терпеть. Томас, стремянный, не смел уколоть Берната, но он проделывал это с Арнау.
— Он ищет столкновения, сынок, — пытался успокоить его Бернат, когда Арнау снова начинал возмущаться несправедливостью стремянного. — Мы не должны попасться в ловушку.
— Но ведь нельзя терпеть всю жизнь, отец, — пожаловался однажды Арнау.
— А мы и не будем. Я слышал, что Хесус уже предупреждал его несколько раз. Томас не хочет работать как следует, и Хесус это знает. Лошади, за которыми ухаживает Томас, слишком беспокойные: они брыкаются и кусаются. Уже недолго ждать, сынок, недолго.
Как и предвидел Бернат, события не заставили себя ждать.
Баронесса вознамерилась научить детей Грау верховой езде. То, что этого не умел делать Грау, было допустимо, но юноши должны были хорошо держаться в седле. Поэтому несколько раз в неделю, когда у детей заканчивались занятия, они отправлялись за город. Изабель и Маргарида — в экипаже, которым управлял Хесус, а мальчики, гувернер и стремянный Томас шли пешком, держа одну из лошадей на поводу. На открытой местности, расположенной за крепостными стенами, Хесус давал уроки верховой езды.
Старший конюх брал в правую руку длинную веревку, которую он привязывал к поводьям лошади так, чтобы та ходила по кругу, а в левой сжимал кнут, подгоняя ее. Юные наездники один за другим садились в седло и управляли лошадью, внимательно слушая указания и советы Хесуса.
В тот день Томас сидел рядом с экипажем и следил за тем, как лошадь тянет поводья. Стремянный не отрывал глаз от лошади: нужно было, чтобы она потянула чуть-чуть сильнее, чем обычно. Только один раз… Всегда бывает момент, когда лошадь пугается.
Женйс Пуйг сидел верхом на лошади.
Стремянный перевел взгляд на мальчика. Похоже, у него начиналась паника. Этот мальчик боялся лошадей и в седле вел себя, как истукан. Хесус щелкнул кнутом, требуя, чтобы лошадь перешла в галоп.
Животное сильно дернуло головой и потянуло за веревку.
Томас не мог сдержать улыбки. Что ж, ему не стоило особого труда тайком проникнуть к месту хранения упряжи и подрезать веревку в мушкетоне так, чтобы она едва держалась. Однако улыбка медленно сползла с его лица, когда он увидел, что мушкетон оторвался от веревки и лошадь очутилась на свободе.
Изабель и Маргарида громко вскрикнули. Хесус бросил кнут и попытался остановить лошадь, но все было напрасно. Женйс, увидев, что веревка оборвалась, завизжал и вцепился в шею лошади, а его икры и ступни, словно парализованные, вжались в подвздошные впадины животного. Разнуздавшись, лошадь поскакала галопом в сторону городских ворот, неся на себе Женйса. Когда она перепрыгнула через маленький пригорок, мальчик не удержался, соскочил с нее и, несколько раз перевернувшись, упал лицом в заросли кустарника.
