Золото Кёльна - Шир Петра

— Что именно они вам рассказывают?

— Скажем так, сведения, — ушел от ответа ван Клеве.

— Рада за вас.

Его спесивость уже начинала действовать ей на нервы.

— Я бы на вашем месте не особо радовался. Не исключено, что вам угрожает опасность, госпожа Алейдис.

— Опасность?

Она с испугом уставилась на ван Клеве:

— Скажем, кто-то может счесть, что именно вы виноваты в том, что наследство было распределено так, а не иначе. Впрочем, основания на то имеются. Ведь Николаи сделал вас главной наследницей после непродолжительного брака и тем самым не только оскорбил брата, но и поразил весь Кельн. Так что при должном старании можно обвинить вас в определенной корыстности. Не говоря уже о том, что и у вас был мотив убить мужа.

— Да что вы такое говорите?

Потрясенная, она вскочила с кресла.

— Вы предполагаете, что я сама убила своего мужа, чтобы унаследовать его имущество? Вы что, из ума выжили?

— Я не обвинял вас в этом, госпожа Алейдис, но вы хорошо знаете, какими злыми могут быть языки в Кельне, и понимаете, как быстро подозрения могут распространиться по городу. К счастью для вас, их легко опровергнуть, поскольку есть достаточно свидетелей, которые видели вас в другом месте в момент убийства и могут подтвердить ваше алиби. А то, что вы могли кого-то нанять для грязной работы, также легко опровергнуть, я бы сказал, особенностями вашей натуры и обстоятельствами иного рода.

Она медленно опустилась на кресло.

— Вы считаете, что я слишком глупа и невежественна, чтобы замыслить, а затем осуществить такое злодеяние?

Он саркастически улыбнулся.

— Полагаете, что вы слишком глупы? Боже упаси, нет. Лично я так не думаю. Но вы слишком мягкосердечная, госпожа Алейдис. Слишком хорошая.

Она уставилась на него, не находя, что ответить.

— Вы не можете ни сказать маленькой девочке, этой, как ее, Марлейн, что ее вышивка на самом деле ужасна, ни выставить за дверь суеверную старуху, которая, как я понял, давно вам надоела.

— Эльз — отличная кухарка.

— Коих в Кельне несчетное множество.

— Ей было бы трудно…

— Найти себе других добрых хозяев с ее-то поганым языком? Я даже не сомневаюсь.

— Она не злой человек. А Марлейн огорчится и обидится, если я отругаю ее за то, что у нее ничего не выходит. Ведь она так старается, и если немного похвалить и направить ее, то однажды из нее может получиться сносная вышивальщица. — От возмущения Алейдис потемнела лицом. — А вы что, подслушивали, господин ван Клеве? Как вам не стыдно?

— О да, мне очень стыдно. Но это помогло мне составить представление о вашей натуре. Что-то я сомневаюсь, госпожа Алейдис, что вы бы Раскрыли ее мне по собственной воле. И если вас это возмущает, учтите, что благодаря подслушанному разговору я исключил вас из перечня подозреваемых.

— О, так я должна быть еще и благодарна вам за это?

— В действительности, было бы неплохо. Потому что в итоге именно я отвечаю за то, чтобы вынести приговор и наказать убийцу.

И правда, это обстоятельство совершенно вылетело у нее из головы.

— Сегодня днем двое шеффенов придут к вам, чтобы подробно допросить каждого члена вашей семьи, а также слуг. Полагаю, вы захотите присутствовать при этом.

— Да, непременно. Катрейн попросила меня присмотреть за ее девочками, чтобы они не испугались.

— Детей вообще не будут допрашивать, госпожа Алейдис. Или вы думаете, что кто-то из них может помочь в раскрытии убийства?

— Нет, конечно, нет.

— Если они заметили что-то, что кажется вам важным, в свое время можете поделиться этим со мной.

— Вы имеете в виду, что я могу сама расспросить девочек?

— Ну вы же не хотите, чтобы это сделал я.

Она бросила на него красноречивый взгляд.

— Вот и славно, значит, это сделаете вы.

— Хорошо. — Алейдис облегченно вздохнула. — Какие еще шаги предпринимаются? Нашли ли свидетелей, которые видели, как мой муж выходил за Петушиные ворота?

— Городские стражи стараются, но найти на такой оживленной улице человека, который запомнил бы, как ломбардец проходил мимо него в одиночку либо бог знает с кем в самый разгар дня…

— Я и сама понимаю, что это бесполезная затея, — она беспомощно опустила взгляд на руки. — Но что еще можно предпринять? Убийца наверняка уже давно спрятал концы в воду.

— Вероятность этого велика. С другой стороны, этот человек может чувствовать себя в такой безопасности, что ему не хочется покидать город.

Алейдис с любопытством подняла голову.

— Почему вы так думаете?

— Есть достаточное количество людей, у кого были веские причины для убийства, но кто не стал бы просто так бросать свое дело или мастерскую. Список в книге, которую вы мне дали, длинный. Даже Длиннее, чем я мог предположить. По крайней мере у половины Кельна есть основания радоваться, что вашего мужа больше нет в живых.

Алейдис с мрачным видом стала теребить перстень мужа, который взяла накануне вечером и теперь носила на серебряной цепочке на шее.

— Из ваших слов следует, что Николаи был чудовищем.

— Не чудовищем, госпожа Алейдис, а не знающим жалости дельцом и человеком, который никогда не останавливался перед тем, чтобы продемонстрировать свою власть.

— Он был умным, любящим, начитанным человеком, обладавшим множеством прекрасных качеств. — Слишком расстроенная, чтобы дать волю поднимающемуся в ней гневу, Алейдис взглянула в лицо жестокому судье. — Я хочу, чтобы убийца понес справедливое наказание. И неважно, сколько людей в Кельне хотели бы станцевать на могиле Николаи.

— Тогда давайте вместе наведаемся к еврею Левину. Как я понимаю, вы знакомы с ним и его женой.

— С Левином-младшим и его женой Сарой. — Она медленно поднялась. — Вы хотите пойти прямо сейчас?

— Поскольку позже у меня есть неотложные дела, сейчас наилучшее время для визита в еврейское гетто. Вы ведь настояли на том, чтобы присутствовать при допросе лиц, которые у меня под подозрением.

— Это мое законное право, господин ван Клеве.

Она выдержала небольшую паузу.

— Вы думаете, Левин действительно может быть причастен к смерти Николаи?

— Неужели всякий раз, отправляясь на встречу с кем-то, упомянутым в книге Николаи, вы будете задавать мне этот вопрос?

Она смиренно пожала плечами.

— Пойду, скажу Эльз, что ухожу, а Зимону — чтобы он нас сопроводил.

— Вы хотите взять с собой евнуха?

— Зимон — преданный и надежный слуга. Я беру его всякий раз, когда иду по делам. — Она с подозрением взглянула на судью. — Надеюсь, вы не против?

— С чего бы мне быть против? Если вы чувствуете себя в большей безопасности, когда рядом с вами Зимон, я не буду вам препятствовать.

— Вы думаете, что я боюсь оставаться с вами наедине, господин ван Клеве?

— А это не так? — В его взгляде, который остановился на ней, сквозила уже привычная смесь насмешки и раздражения.

— Нет, не так, — слишком быстро ответила она. — Но если вас это затруднит, я могу пойти с вами и без Зимона.

— Берите его с собой, госпожа Алейдис. Если мне не придется провожать вас до дома после визи та к Левину, это сэкономит мне кучу времени.

Глава 10

— Да, не сказать, чтобы Левин был рад нашему визиту, — заметила Алейдис, когда они спустя два часа, выйдя из дома еврея в начале Юденгассе, переходили через Обермарспфортенгассе.

— Вас это удивляет? — холодно откликнулся ван Клеве. — Ему придется продать дом и все, чем он владеет, и не позднее октября перебраться в Дойц. Ваш муж, как никто другой, повлиял на решение Городского совета навсегда изгнать евреев из Кельна. И после этого вы ожидали, что он встретит вас с распростертыми объятьями?

— Нет, наверное, — согласно кивнула она. — Я и не подозревала, что Николаи обрек Левина и его отца на такие лишения. Когда они были у нас в гостях, они общались вполне доброжелательно.

— Охотно верю.

Услышав за спиной грохот, судья оглянулся через плечо и жестом приказал ей перейти на другую сторону улицы, чтобы уступить дорогу веренице телег, запряженных волами.