Каирская трилогия (ЛП) - Махфуз Нагиб

— Наша страна нуждается в сильной дозе грубости по отношению к королям, чтобы проснуться наконец от долгой спячки…

Камаль сказал:

— Но эти собаки возвращают нас к абсолютистскому правлению, которое скрывается под маской фальшивого парламента. И в конце этого эксперимента мы обнаружим, что Фарук настолько же силён и деспотичен, как и Фуад, если не ещё больше. И всё это происходи по вине некоторых сынов отчизны…

Ясин засмеялся, как бы проясняя и комментируя его точку зрения:

— Камаль даже несмотря на то, что был юным, уже тогда был поклонником англичан, как и Шахин, Адли, Сарават-паша и Хайдар, но потом он стал вафдистом…

Камаль серьёзным тоном, глядя больше всего на Ахмада, сказал:

— Выборы сфальсифицированы, и любому человеку в нашей стране это хорошо известно, но вместе с тем они официально признаны, и страной будут управлять именно эти люди. А это означает, что в помыслах людей закрепится мысль о том, что их представители — воры, которые украли свои депутатские кресла, как и министры, укравшие свои посты, да и всё правительство фальшивое и мошенническое, а кражи, мошенничество и обман официально санкционированы законом. Так не будет ли оправданием простого человека, если он не верит в высокие принципы морали, а верит в обман и оппортунизм?

Ахмад пылко заявил:

— Да пусть они правят. Даже в любом зле есть положительная сторона. Нашему народу лучше, если с ним поступают несправедливо, чем одурманивают властью, которую он любит и которой доверяет, хотя эта власть не выполняет его истинных чаяний. Я уже давно думал над этим, так что даже стал питать больше признательности к тиранам вроде Мухаммада Махмуда и Исмаила Сидки…

Камаль заметил, что Абдуль Муним не принимает участия в разговоре как обычно, и желая привлечь его, спросил:

— А почему бы тебе не высказать своё мнение?

Абдуль Муним как-то бессмысленно улыбнулся и произнёс:

— Позвольте мне сегодня только слушать…

Ясин засмеялся:

— Приободрись, чтобы новорождённый не застал тебя в таком мрачном виде, и не подумал о том, чтобы вернуться туда, где он находился…

С этими словами Ясин сделал движение, как будто собираясь придумать повод, чтобы уйти, не оставшееся незамеченным Камалем: пришло время отправляться в кофейню и провести там весёлый вечер по своему раз и навсегда заведённому распорядку, которому он никогда не изменял. Камаль подумал о том, чтобы удалиться вместе с ним, поскольку не было надобности в его присутствии в доме. Он принялся пристально наблюдать за ним, готовый вскочить с места в любую минуту. Но в этот момент из комнаты Наимы донёсся отчаянный резкий крик, несущий в себе всю глубину человеческих эмоций. За ним последовало ещё несколько таких же резких криков, и все взгляды устремились на дверь спальни. Воцарилась тишина, пока Ибрахим не прошептал в надежде:

— Может быть, это будет последняя схватка, Иншалла…

Но так ли это было на самом деле? Крики следовали один за другим, так что все присутствующие приуныли, а Абдуль Муним даже изменился в лице. Вновь наступила молчаливая пауза, хотя и не надолго. Крики боли возобновились, но теперь уже они были какими-то гулкими, словно извергались из охрипшей гортани или груди, разрушенной агонией. Состояние, в котором пребывал Абдуль Муним, указывало на то, что ему срочно нужно одобрение, и потому Ясин сказал ему:

— Всё, что ты слышишь, обычно происходит при любых сложных родах…

Дрожащим голосом Абдуль Муним спросил:

— Сложных?!.. Сложных?!.. Но почему они сложные?…

Дверь раскрылась; Зануба вышла и закрыла её за собой. Взгляды обратились на неё. Она приблизилась, и встав перед Ясином, сказала:

— Всё в порядке, но акушерка ради пущей предосторожности просит вас послать за доктором, господином Мухаммадом…

Абдуль Муним встал и спросил:

— Без сомнения, её состояние требует его присутствия. Скажите нам, как она?

Зануба произнесла спокойно и уверенно:

— Всё в порядке. И если хотите, чтобы мы были ещё более спокойны, то поспешите привести врача…

Абдуль Муним не стал терять времени и прошёл к себе в комнату, чтобы полностью одеться. Ахмад пошёл за ним, затем оба вышли, чтобы привести доктора. Тут Ясин сказал:

— Что там происходит?

Зануба, на лице которой впервые отразилась тревога, ответила:

— Бедняжка очень утомлена. Да поможет ей Господь.

— А акушерка? Она так ничего и не сказала?

Зануба покорно вымолвила:

— Она сказала лишь, что нужен врач…

Зануба вернулась в комнату, оставив после себя тяжело нависшую тень тревоги…

Ясин задался вопросом:

— Этот врач далеко отсюда?

Ответ дал Ибрахим Шаукат:

— В том же здании, что и ваша кофейня в Аль-Атабе, сверху.

Раздался оглушительный крик, и все притихли. Неужели снова вернулись мучительные схватки? И когда же придёт врач? Снова крик, от которого напряжённость лишь возросла. Тут Ясин в ужасе воскликнул:

— Это же крик Аиши!

Все напрягли слух, и признали голос Аиши. Ибрахим встал и постучал в дверь спальни, и когда побледневшая Зануба открыла ему дверь, нетерпеливо спросил:

— Что у вас происходит? Что с госпожой Аишей? Не лучше ли было бы ей покинуть комнату?

Глотая слюну, Зануба произнесла:

— Нет… Положение критическое, господин Ибрахим…

— Что случилось?!

— Она… внезапно… поглядите сами…

Меньше чем за секунду трое мужчин уже стояли у двери, уставившись в комнату. Наима лежала, укрытая одеялом до самой груди. Вокруг её постели были тётка, бабушка и акушерка, а мать стояла посреди комнаты, издали уставившись на дочь разбегающимися глазами, будто она потеряла рассудок. Глаза Наимы были закрыты, а грудь вздымалась и опускалась, словно она утратила контроль над остальным неподвижным телом. Лицо же её было мертвенно бледным. Акушерка закричала:

— Доктора!

Тут и Амина тоже закричала:

— О Боже!

Хадиджа взывала страшным голосом:

— Наима, вернись к нам!

Аиша же не вымолвила ни слова, как будто всё происходящее её не волновало.

Камаль спросил:

— Что здесь происходит?

Его брат также был ошеломлён:

— Что здесь такое?

Но никто не отвечал. «Какие сложные роды!», подумал Камаль. Он перевёл взгляд с Аиши на Ибрахима и Ясина. Сердце его упало. Это могло означать только одно…

Все вместе они вошли в комнату. Это уже не было родильным отделением, иначе бы они просто не стали туда входить. Аиша была в чрезвычайном отчаянии, но никто не обратился к ней ни словом. Наима открыла глаза, которые казались остекленевшими, и пошевелилась, словно желая сесть. Бабушка усадила её и обняла. Девушка только прохрипела и издала глубокий стон. Затем вскрикнула, как будто прося о помощи:

— Мама… Я ухожу… Я ухожу…

И голова её упала на плечо бабушки.

Комнату заполнили крики. Хадиджа колотила себя по щекам; Амина произносила перед лицом внучки свидетельство о том, что Аллах един, и посланник Его Мухаммад; Аиша же глядела из окна, выходившего на Сахарную улицу. Во что вонзился её взгляд? Затем прозвучал её голос, похожий на предсмертный хрип:

— Что же это, Господи? Что же Ты делаешь? За что? Я хочу понять…

Ибрахим Шаукат приблизился и протянул к ней руку, но она нервно оттолкнула его и сказала:

— Не трогайте вы меня. Оставьте меня, оставьте…

Окинув их взглядом, она произнесла:

— Прошу вас, уйдите. Не говорите со мной. Разве ваши слова могут мне чем-то помочь? Не стоит говорить. Как видите, Наима умерла. Она была всем, что оставалось у меня, и больше ничего у меня нет в этом мире. Уйдите, пожалуйста…

Когда Ясин и Камаль возвращалась по пути обратно в Байн аль-Касрайн, стояла непроглядная тьма. Ясин говорил брату:

— До чего тяжело мне будет сообщать отцу эту новость!

Вытирая глаза, Камаль ответил:

— Да…

— Не плачь. Мои нервы больше не выдерживают…

Глубоко вздохнув, Камаль сказал:

— Она была очень дорога мне. Я очень расстроен, братец. И ещё бедная Аиша!..