Каирская трилогия (ЛП) - Махфуз Нагиб

«Он защищает искусство или ценность самих его деятелей?.. Если бы у продавца дынь были способности вести дебаты, он доказал бы тогда, что играет важную роль в жизни человечества. Вполне возможно, что у всякого есть своя ценность по сути, как и возможно также, что такой ценности не может быть. Сколько миллионов человек сейчас, должно быть, испускают свой последний дух?! И одновременно с этим сколько детей плачут, потеряв игрушку, и сколько стонов издают любовники в ночи, передавая муки своего сердца? Смеяться мне или плакать?!»

Камаль сказал:

— Кстати, по поводу мировой полемики идей, о которой ты говорил. Позволь мне рассказать тебе о том, как она отражается в небольшом масштабе в нашей семье. У меня есть племянник — сын сестры — который является одним из членом «Братьев-мусульман», и есть ещё один племянник — но только коммунист!

— Такая картина, должно быть, будет в каждом доме рано или поздно. Мы больше не живём как джинн в запечатанном кувшине. А разве ты не думал о таких вещах?

— Я читал о коммунизме, ещё когда учил материалистическую философию, наряду с книгами о фашизме и нацизме…

— Ты читаешь и понимаешь, как историк без истории. Надеюсь, что день, когда ты выйдешь из этого состояния, ты сочтёшь своим новым рождением.

Камаль был недоволен этим замечанием, ибо с одной стороны оно было язвительно критичным, но и не было лишено истины, с другой. И чтобы избежать комментариев на эту тему, он сказал:

— Ни мусульманин, ни коммунист в нашей семье не обладают твёрдым знанием о том, во что же они верят!

— Вера — это вопрос воли, а не знаний. Даже самый простой христианин сегодня знает о христианстве много больше, чем он знает о христианских мучениках, точно так же и у вас в исламе…

— А ты веришь в какое-либо из этих учений?

— Я, без сомнения, презираю фашизм и нацизм и прочие диктаторские режимы. Но коммунизм может создать мир, свободный от бедствий — расовых и религиозных различий, а также классовых конфликтов. Но моё первостепенное внимание сосредоточено на искусстве…

В голосе Камаля прозвучал дразнящий тон:

— Ну а ислам уже создал такой мир, о котором ты говоришь, более тысячи лет назад…

— Но это религия, а всякая религия — это миф, в отличие от коммунизма, который является наукой.

Затем поправив себя, он улыбнулся и сказал:

— А мы имеем дело с мусульманами, а не с исламом..

Улица Фуад предстала перед ними очень многолюдной и шумной, несмотря на сильный холод. Рияд внезапно остановился и спросил Камаля:

— А как тебе идея съесть на ужин макарон и выпить хорошего вина?

— Я не пью в таких местах, где полно людей, лучше пойдём в кафе Акаша, если хочешь…

Рияд Калдас засмеялся в ответ:

— Как тебе даётся вся эта солидность? Очки, усы, да ещё и традиции! Ты освободил свой разум от всяких оков. Тело же твоё сковано цепями. Ты создан — по крайней мере, твоё тело — чтобы быть учителем!..

Намёк Рияда напомнил ему об одном мучительном инциденте, когда он присутствовал на дне рождения одного из коллег, и все выпили, а затем захмелели. Кто-то стал нападать на него, высмеивая его голову и нос, пока все не расхохотались. Вспомнив о своей голове и носе, он тут же вспомнил и Аиду и те далёкие дни, когда она заставила его стесняться собственных недостатков. Странно, что тогда его переполняла любовь, от которой больше не осталось ничего, кроме этого болезненного осадка на душе…

Рияд потянул его за руку и сказал:

— Давай же выпьем вина и поговорим о рассказах, а затем отправимся в дом госпожи Джалилы в переулке Аль-Джаухари. Если ты называл её своей тётушкой по отцу, то я буду звать её своей тётушкой по матери…

24

В Суккарийе происходили важные вещи, а если быть более точным, то творились они в квартире Абдуль Мунима Шауката. В спальне вокруг постели Наимы собрались женщины: Амина, Хадиджа, Аиша, Зануба. Здесь также была профессиональная акушерка. В гостиной же рядом с Абдуль Мунимом сидели его отец Ибрахим Шаукат, его брат Ахмад, Ясин и Камаль. Ясин дразнил Абдуль Мунима:

— Сделай так в следующий раз, чтобы следующие роды у твоей жены не совпали по времени с твоей подготовкой к экзаменам…

Стоял конец апреля. Абдуль Муним был утомлён в той же степени, что и растроган и взволнован. Из-за закрытой двери спальни доносились крики роженицы, мучающейся от резких схваток, несущих в себе весь смысл боли. Абдуль Муним сказал:

— Беременность сильно истощила её. Она настолько устала, что уму непостижимо. В лице её не осталось ни кровинки…

Ясин облегчённо срыгнул и сказал:

— Это обычные дела, все женщины одинаковы…

Камаль улыбнулся:

— Я до сих пор помню, как родилась Наима. То были тяжёлые роды; Аиша очень мучилась, и я тоже сильно переживал, стоя вот здесь с покойным Халилем…

Абдуль Муним спросил:

— Я так понимаю, что сложные роды являются наследственными?

Ясин, указывая пальцем вверх, сказал:

— Облегчение дарует только Он…

Абдуль Муним сказал:

— Мы привели самую известную во всём квартале акушерку. Моя мать предпочитала вызвать повивальную бабку, которая помогала ей самой при родах, но я настоял на профессиональной акушерке. Она, без сомнения, и чище, и квалифицированнее.

— Конечно, хотя роды в целом это Божий промысел, и Его забота.

Ибрахим Шаукат, зажигая сигарету, сказал:

— Схватки начались у неё рано утром, а сейчас уже около пяти вечера. Бедняжка, она такая хрупкая, словно тень. Да поможет ей Господь наш.

Обведя присутствующих в гостиной своими глазами с поволокой, и остановив взгляд на сыновьях Абдуль Муниме и Ахмаде в частности, он заметил:

— Ох, если бы зародыш помнил боль, которую терпит его мать!

Ахмад засмеялся:

— Как можно требовать от зародыша, чтобы он что-то помнил, папа?

Ибрахим, сурово попрекнув его, ответил:

— Если хочешь признать что-либо прекрасное, не полагайся на одну только память…

Крики прервались, и над закрытой комнатой нависла тишина. Головы присутствующих обратились в сторону спальни. Прошло мгновение, и терпение Абдуль Мунима исчерпалось: он встал, подошёл к двери, постучался. Дверь открылась ровно настолько, что он смог увидеть полное лицо Хадиджи, на которую вопросительно поглядел, однако она оттолкнула его ладонями и сказала:

— Не дал ещё Господь нам облегчения…

— Столько времени прошло. Не могли это быть ложные схватки?

— Акушерка в этом разбирается лучше нашего. Будь спокоен и молись о том, чтобы Господь послал нам облегчение.

На этом дверь перед ним захлопнулась, и молодой человек вернулся на своё место рядом с отцом, который прокомментировал его волнение так:

— Простите его, это же с ним впервые.

Камалю захотелось отвлечься, и он вытащил газету «Аль-Балаг», которая была сложена у него в кармане, и принялся внимательно рассматривать её. Ахмад сказал:

— По радио объявили последние результаты предвыборной гонки…, - тут он насмешливо улыбнулся… — И до чего же смешные эти результаты!..

Его отец небрежно спросил:

— Сколько вафдистов прошло в парламент?

— Насколько я помню, тринадцать!

Ахмад, обращаясь к дяде Ясину, сказал:

— Дядя, вы должно быть, рады, как рад и Ридван?!

Ясин, равнодушно пожав плечами, ответил:

— Он не министр, и даже не депутат. Какое мне до этого всего дело?

Ибрахим Шаукат засмеялся:

— Вафдисты полагали, что эпоха фальсифицированных выборов прошла. Но реформист Шахаб Ад-Дин ещё более коррумпирован, чем его брат!..

Ахмад с раздражением бросил:

— По-видимому, исключение является правилом в Египте.

— Даже Ан-Наххас и Макрам Убайд потерпели поражение на выборах. Разве это не насмешка?

Тут Ибрахим Шаукат с некоторой резкостью заявил:

— Но никто не станет отрицать, что они были невежливы и даже грубы с королём. Короли занимают особое место. Так дела не делаются…

Ахмад сказал: