Петер Фёльдеш - Драматическая миссия (Повесть о Тиборе Самуэли)
Полковник отказался сесть, и потому Лайтош и другие офицеры, будучи ниже его но чину, тоже продолжали стоять. Фехер смерил их пристальным взглядом, словно на утреннем смотру.
— Капитан Лайтош поставил меня в известность о проведенном вами розыске.
— Это была замечательная операция, ваше высокоблагородие, — вставил капитан. — Казалось, ниточка совсем оборвалась, но эти господа, проявив проницательность, распутали клубок.
Фехер заговорил отрывисто, как будто слова, которые он произносил, причиняли ему физическую боль:
— Многое рушится вокруг нас, А что у вас на душе, господа? Чем объяснить такое поведение? Вы напали на след красного вождя. И вдруг колеблетесь?..
— Разрешите объяснить, господин полковник, всего два слова… — робко кашлянув, заговорил один из старших лейтенантов. — Политическая обстановка такова, что крайне рискованно… Как бы вам сказать? Все может обернуться против нас…
Полковник даже не взглянул на говорившего.
— Разумеется, вы можете высказывать свои соображения. Но это напрасная трата времени. Допускаю, что создавшаяся ситуация может побудить отдельных господ офицеров заниматься политикой… Но для меня слово «политика» — пустой звук. Я знаю одно: красные — враги родины, из-за них мы проиграли мировую войну. С молоком матери впитал я простую истину: врагов родины нужно уничтожать! Ежели вы, заговорщики (пусть не смущает вас это слово), колеблетесь, предоставьте мне спасти честь офицерского корпуса. Я никогда не видел этого человека и не знаю его. Но я войду в его комнату в этом самом, как его… Приюте и, не колеблясь, застрелю его. Не из личных мотивов, а по убеждению.
Белесые глаза полковника подернулись дымкой, но рука, которой он сделал решительный жест в сторону Лайтоша, не дрогнула.
— Вот, господин капитан, что я хотел сказать и ради чего просил устроить встречу с господами офицерами.
Яркая краска залила лица офицеров, глаза возбужденно и виновато блестели. Они так вытянулись перед полковником, что, казалось, мундиры их вот-вот лопнут на груди. Лайтош, устремив испуганный взгляд на высокий блестящий лоб гостя, пролепетал:
— Я не сказал вам, ваше высокоблагородие, еще кое о чем. Мы не знаем, как поведет себя охрана Приюта, а что до инвалидов, так подавляющее большинство их на стороне красных. Там несколько сот человек, господин полковник. Костыли — это тоже оружие.
— Полно-те, капитан! — вспылил полковник. — Речь идет об офицерской чести! Меня ничто не остановит. Нынешнее правительство уволило меня в отставку, у меня даже нет оружия. Но я выполню свой долг! — И, повернувшись к офицерам, продолжал: — А посему попрошу одолжить мне заряженный пистолет.
Офицеры, как по команде, стараясь опередить друг друга, потянулись к кобуре.
Полковник не спеша, со знанием дела выбирал, рассматривая тупорылые револьверы. Неожиданно распахнулась дверь, и в комнату вбежал капитан Герцог.
— Послушайте, господа… — запыхавшись, проговорил он. — Потрясающие новости!.. Я к вам прямо из Министерства обороны!..
Не снимая фуражки и лить сдвинув ее на затылок, Герцог упал и кресло и начал, захлебываясь, рассказывать:
— Несколько часов назад представитель Антанты вручил венгерскому правительству поту. Не просто ноту, а наглый ультиматум. Грубый приказ поверженной стране. Будет оккупирована треть оставшейся территории. Ну, может быть, немного меньше, но это не меняет дела, — он небрежно махнул рукой. — Во всяком случае, оккупации подложит Дебрецен! Правительство в безвыходном положении. Ему не на кого опереться. Если же оно примет ультиматум, то будет сметено всеобщим возмущением. Президент Каройи заявил, что уступает власть социал-демократам. А те отказываются, боятся ответственности в столь щекотливой ситуации. Правда, некоторые социал-демократические лидеры считают возможным взять власть, но при условии, что в правительство войдут коммунисты, поскольку за ними стоят рабочие…
— Какова позиция старых офицеров из военного министерства? — спросил капитан Лайтош. Лицо его стало землисто-серым. О полковнике все забыли.
— Э… дрянь дело! — с шумом выдохнул Герцог. — Тошно станет, если узнаете. Статс-секретарь Штромфельд и подполковник Томбор настаивают…
Имре Фехер, услышав знакомое имя, сунул револьвер в карман и подошел к разговаривающим.
— Мнение полковника Штромфельда, старого генштабиста, для меня кое-что значит. Каково оно?
— Он заявил правительству, — неприязненно бросил Герцог, — что единственная организованная сила, способная в столь трудных условиях защитить страну, — это рабочие. А единственным нашим союзником в борьбе против Антанты может быть не кто иной, как Советская Россия!.. И представьте, его мнение разделяют многие офицеры из министерства!
— Красные? Неужто красные придут к власти?! — в отчаянии воскликнул Лайтош.
— Но самое печальное — ну и дрянь же дело! — что я сам, несмотря на свое отвращение к красным, придерживаюсь такого мнения… — с этими словами Герцог нахлобучил фуражку на глаза. — А где другой выход, господа? В городе ходят упорные слухи о готовящемся восстании рабочих. Правительство должно уйти. Кто придет на его место? Антанта? Мы? Нет, нас ничтожная горстка.
Все молчали, ошеломленные. Тишину нарушил резкий голос старшего лейтенанта:
— Да… камрады… лучше синица в руках… Что ж, пусть повоюют с Антантой… Пусть большевики и красные обороняют страну. Придет время, и мы вырвем у них Венгрию! А пока я предпочитаю отсидеться в Вене.
— Офицер покидает родину в годину испытаний! Ну, знаете, господа… — взорвался полковник Фехер.
Лайтош неопределенно пожал плечами:
— Едва ли возможно сохранять прежние принципы и представления в нынешних изменившихся условиях… — процедил он.
— И вы так считаете? — Имре Фехер вопросительно взглянул на молодых офицеров. — В таком случае не сочтите за труд ответить еще на один вопрос: в изменившихся условиях и все такое прочее, когда защитить родину способны только рабочие, а значит, и вожди рабочего класса и все такое прочее… есть ли смысл убивать того человека?
— При любых обстоятельствах! — поспешно ответил Лайтош.
— Разумеется! Несомненно!
— Ах, дрянь дело! Да перестаньте вы хорохориться, черт вас возьми! — вспылил Герцог, вскакивая с кресла. — Сейчас каждый должен позаботиться прежде всего о себе: обзавестись заграничным паспортом, замести следы… Итак, абтрэтэн![15]
— Верно, верно… — заторопились офицеры и, с лихорадочной поспешностью накинув шинели, выскочили за дверь. Вслед за ними неторопливо вышел и полковник Фехер, сжимая в кармане заряженный пистолет.
Он не спеша шагал к Буде, погруженный в свои беспокойные думы. «Мир непостижим… — размышлял он. — Итак, родину могут спасти только рабочие вожди, то есть красные и все такое прочее… И поскольку Самуэли есть вождь рабочих, красных и все такое прочее…»
На середине моста Франца-Иосифа он остановился и, прислонившись к парапету, стиснул руками голову. «Ежели отчизну могут спасти только рабочие, и к тому же только вместе с коммунистами, кто в таком случае враг? К какому выводу можно прийти?» От напряжения у него разламывалась голова.
Лицо полковника побагровело, он неторопливо вынул из кармана руку и перегнулся через парапет. Тупорылый черный револьвер полетел вниз. Небольшой круг разбежался по воде, но спокойные дунайские волны тотчас стянули его…
13
21 марта во второй половине дня в Приют пришла Йолан, разгоряченная быстрой ходьбой, разрумянившаяся. Она принесла радостные вести.
— На улицах — ни одного полицейского. На каждом углу прохожим раздают прокламации. Люди с жадностью читают воззвание. По городу идут слухи, что правительство собирается уйти в отставку. Новая нота Антанты содержит неслыханные территориальные притязания! Все понимают: надвигается гроза… В воскресенье мы обязательно победим!
Тибор слушал ее, затаив дыхание. Хаваш, Лиза, Габор еще не вернулись из города, связные тоже не появлялись, газеты не выходили со вчерашнего утра: рабочие типографий бастовали. Тибора не покидало гнетущее чувство, что он стоит в стороне от событий. Слова Йолан рассеяли это ощущение, он снова вместе со всеми. Как хорошо, что она пришла! И все-таки он сказал:
— Милая, тебе необходимо уйти отсюда. Не медля ни минуты!
— Почему?
Он запнулся.
— …Мне нужно поработать.
— Но до сих пор я никогда не мешала тебе, — возразила Йолан.
А он уже раскаивался: «Зачем солгал? Лучше сказать начистоту: в эти решающие часы оставаться здесь опасно. Но как скажешь? Она опять будет волноваться за мою жизнь».
Тибор ощутил горечь во рту.
— Сядь на минутку, — ласково сказал он. — Пойми, тебе нельзя оставаться здесь, нельзя приходить завтра, послезавтра, словом, до тех пор, пока мы не победим… Ты помнишь, что случилось с Карлом Либкнехтом и Розой Люксембург?
