Петер Фёльдеш - Драматическая миссия (Повесть о Тиборе Самуэли)
— Сядь на минутку, — ласково сказал он. — Пойми, тебе нельзя оставаться здесь, нельзя приходить завтра, послезавтра, словом, до тех пор, пока мы не победим… Ты помнишь, что случилось с Карлом Либкнехтом и Розой Люксембург?
Сказал и почувствовал острую боль. Либкнехт как живой предстал перед ним. Поблескивают стеклышки пенсне, серебрятся на висках волосы. Умное, доброе лицо. Последний раз они встретились под Берлином в загородном ресторанчике. Кивнув на шуточный плакат «Заплати по счету!», Либкнехт сказал, улыбаясь: «Полицейский думает о счете, который приносит официант. А я уверен: все будет так, как мы понимаем!»…
Вместе с ними за столиком сидела Роза Люксембург, она негромко добавила: «Пришло время заплатить по счету, который предъявляют рабочие и трудящиеся всего мира. И мы заставим заплатить!..» Но вышло иначе: правые социал-демократы сговорились с реакционными офицерами и учинили зверскую расправу над Карлом Либкнехтом и Розой Люксембург.
И сейчас, вглядываясь в обеспокоенное лицо Йолан, Тибор чувствовал, как страх за нее закрадывается в его сердце.
— Я давно подозреваю, — сказал он, — что они выследили меня. И сейчас, когда мы объявили открытую войну правительству, можно всего ожидать. Винце Надь не станет арестовывать меня, но кто поручится, что, следуя примеру Носке, он не выдаст меня на расправу офицерам.
И увидев, как разом побледнела Йолан, он добавил:
— Это жестоко с моей стороны так говорить. Но ты должна понять — я революционер, а стало быть, могу в любой момент погибнуть.
— Спасибо за то, что ты сказал мне правду, — твердо сказала Йолан, вставая и пересаживаясь к столу. Сжав в руке увесистое пресс-папье, она продолжала: — Я коммунистка, и никогда ни от чего не стану тебя удерживать.
— Но если ты начнешь плакать…
— Слез моих ты не увидишь.
— О-о, ты настоящая революционерка, — сказал он, ласково погладив ее по голове. — А теперь ступай… И не тревожься ни о чем. В понедельник мы снова встретимся.
— Никуда я не пойду! — упрямо заявила Йолан. — Пусть только посмеют сунуться! — ее тоненькие пальцы все крепче сжимали пресс-папье.
Он улыбнулся.
— Это хорошо, что ты такая смелая. И все-таки лучше уйди. Одному мне не страшно встретить опасность, а за тебя я буду бояться… У меня есть оружие, в охране надежные люди. Иди, любимая…
Но Йолан, казалось, не слышала Тибора. Лицо ее выражало твердую решимость.
В коридоре послышался шум. Он нарастал, приближался. Тибор сунул руку во внутренний карман пиджака. Вот уже у самых дверей раздался топот ног. В дверь громко и настойчиво постучали.
Первым ввалился в комнату Антал Габор, лицо его расплылось в радостной улыбке. А следом за ним — много людей, возбужденных, шумных, восторженных. Почти у всех в петличках алели красные банты.
— Товарищ Самуэли, нас прислали за вами. Правительство приказало долго жить! Партии объединились. В пересыльной тюрьме подписано соглашение. Вас просят объявить народу о нашей победе!
Все во главе с Тибором двинулись вниз. У подъезда к Тибору с трудом пробился связной от партийного руководства.
— Сейчас в прежней палате депутатов проходит теоретический диспут рабочих столицы и членов кружка Галилея, — быстро сказал он. — Второй состав ЦК, занявшийся разрешением неотложных дел, просит вас, товарищ Самуэли, объявить участникам диспута о нашей победе. А потом сразу же вас ждут в Центральном Комитете, на Вишеградской улице.
У ворот Тибору преградила дорогу толпа инвалидов. Его приветствовали восторженными возгласами. Новая весть уже облетела Приют: господин Краузе — по кто иной, как сам Тибор Самуэли. На улице его поджидал автомобиль. С трудом протиснувшись сквозь толпу, Тибор наконец сел в машину, и она тут же тронулась. Кто-то окликнул его, — за автомобилем, размахивая руками и громко смеясь, бежал Дюла Ковач. Он только сейчас понял, кого так настойчиво агитировал вступать в партию.
По Фехерварскому шоссе группами шли рабочие. Узнав о радостном событии, они остановили станки и вышли на улицу, чтобы приветствовать пролетарскую диктатуру. Над рядами демонстрантов алели флаги и лозунги.
Безбрежное красное море знамен.
Человеческий поток залил мостовую, и автомобиль двигался еле-еле. Никто не шарахался от машин, — люди ничего не боялись, они безраздельно овладели улицей. Изнуренные, голодные, в изношенной одежде, — вот они, новые хозяева.
От их победных криков дрожат оконные стекла.
Неужели свершилось?!
На улицах, примыкающих к центральной части города, народу значительно меньше, шофер прибавил скорость, и через некоторое время машина остановилась у подъезда.
— Здесь подождать вас, товарищ? — спросил шофер.
— Да. Я скажу всего несколько слов и поедем дальше.
Давно Тибор не произносил речей, давно не ходил свободно по улицам. Кик это прекрасно — ходить с непокрытой головой и чувствовать себя в полной безопасности!
Лестница, ведущая в палату депутатов, пустынна, значит, сюда еще не докатилась весть о победе.
Тибор появился на трибуне, и в зале возникло оживление, отовсюду послышались возгласы: «Да это Самуэли!», «Сам Тибор Самуэли!», «Самуэли!»
Зал встал, аплодируя. Вождь партии, скрывавшийся в глубоком подполье, открыто появился на трибуне. Что же произошло?
— Говорите!
— Мы слушаем вас!
— Да здравствует…
— Товарищи… — начал Тибор, всем существом своим чувствуя, что наступила самая счастливая минута в его жизни. Никогда не испытывал он столь беспредельной гордости за свое поколение, на долю которого выпала великая миссия… Он вскинул руку навстречу притихшему залу.
— Дорогие товарищи! — повторил он. — Мне выпало великое счастье объявить вам о победе…
Книга вторая
Драма
Выбыл из строя Тибор Самуэли — стойкий, неустрашимый революционный вождь, каких было немного в истории пролетарской революции.
Бела КунГлава первая
Народный комиссар
«Человечность» и «сентиментальность»— понятия отнюдь не тождественные.
Анри БарбюсНаступил вечер. В здание партийного центра социал-демократов один за другим входили представители двух рабочих партий. Собираясь группами, они оживленно разговаривали, угощали друг друга дешевыми сигаретами, прохаживались по просторному залу, на стенах которого висели знакомые лозунги. Многие заметно волновались. Исторический момент! Здесь, за дверью смежного с залом кабинета, готовилось воззвание о провозглашении Венгрии Советской республикой и список членов нового правительства. Кое-кто опасался, как бы в водовороте событий не произошло еще чего-нибудь неожиданного. Были и такие, кто до сих пор не мог поверить, что свершилось наконец то, о чем предсказывал Маркс. Свершилось сейчас, а не через столетия, как пророчили некоторые.
Коммунисты держались особняком. Негромко разговаривая, они с трудом сдерживали радость одержанной победы. Но успех не кружил головы. Они вели себя скромно, ничем не выказывая своего превосходства над членами социал-демократической партии, признавшими свое поражение. Понимали — это будущие соратники по борьбе. А те даже в собственной штаб-квартире чувствовали себя стесненно, словно в гостях. Иногда кто-то убегал в комнату, где стоял телефонный аппарат, а потом, вернувшись, громко рассказывал последние новости. Сообщепие вызывало возгласы одобрения, а порой даже и овации.
— Товарищи! Главное управление полиции добровольно присоединяется к нам!
— Президент республики Михай Каройи не станет чинить нам препятствий. Он во всеуслышание заявил: дабы не допустить захвата власти кровавой реакцией, вручаю бразды правления венгерскому пролетариату!
Да, вести приходили одна радостнее другой, но волнение в зале не утихало.
Краснощекий социал-демократ, секретарь партийной организации крупного предприятия, держа в зубах дорогую сигару, переходил от одного к другому и спрашивал:
— Как поведут себя офицеры? Ведь у них оружие! Не станут ли совать нос в наши дела махровые реакционеры, вроде графа Фештетича или заводчика Фридриха?
За окнами хлестал по-летнему теплый дождь. Но вот все заглушил рев тяжелых грузовиков и громкое солдатское «ура». От гула задребезжали оконные стекла. «Офицеры!»— испуганно вскрикнул краснощекий социал-демократ. А между тем над кабинами проносившихся грузовиков развевались красные флаги — солдаты приветствовали пролетарскую диктатуру в Венгрии громким «ура».
— Бескровная революция! — негромко произнес кто-то в наступившей тишине.
В зал вошел Самуэли. Почти одновременно с ним появился и Вильмош Бём — бывший министр обороны. Бём вышел из кабинета, где велись переговоры о формировании Советского правительства, явно раздосадованный. Все складывалось совсем не так, как ому бы хотелось. Первым, кого он увидел, войдя в зал, был Самуэли — бледнолицый молодой человек, в суконной военной тужурке. Бём хорошо знал, что именно он прослыл в коммунистической партии незаурядным военным специалистом и остается работать но военной линии. Вот почему Бёму достался портфель сугубо гражданского наркомата. Он отнюдь не собирался мириться с новым назначением, надеясь, что рано или поздно снова возглавит министерство… или, как бишь его теперь именуют?.. Народный комиссариат по военным делам. Однако не мешает сблизиться с этим Самуэли, — ведь он, хотя ещо и не знает об этом, уже назначен одним из руководителей Народного комиссариата по военным делам. Ловкий и хитрый, Бём тут же придумал эффектный ход, который, как ему казалось, должен был произвести благоприятное впечатление на соперника.
