Грегор Самаров - Адъютант императрицы
При последних словах Зораида медленно подняла на пажа взор; их взгляды встретились, ее рука дрогнула в его руке, и лица обоих зарделись ярким румянцем. Она хотела отнять руку, но Николай Сергеевич удержал ее в своей, с мольбою во взоре взглянул на нее, медленно опустился перед нею на колени и сказал:
— Да, Зораида, быть вашим братом я не могу, это невозможно; как ни могущественна государыня, но против природы она не может идти, не может создать между нами родственную связь; но она не в силах также разорвать связь, приковавшую мое сердце к вам навеки более сильно, чем то могла бы сделать родственная связь. Только супруг может видеть лицо жены, — продолжал он, — а я, Зораида, видел ваше лицо так часто, что ваш образ запечатлелся в глубине моей души, и поэтому я имею право надеяться, что вы со временем позволите мне жить для вас и в вас одной находить счастье жизни; без вас я все равно не могу жить, и другого счастья Мне никогда не найти на земле.
Щеки молодой турчанки зарделись еще сильнее, чем до сих пор. Николай Сергеевич горячо прижал ее руку к своим губам; она не отняла руки и не опустила глаз, но только печально покачала головой и тихим, жалобным голосом проговорила:
— Ах, я знаю, что вы не можете быть моим братом!.. Так брат не смотрит на сестру, и у сестры, — прибавила она чуть слышно, — так не бьется сердце, когда оно заслышит голос брата. Я чувствую, что существует связь более прочная, более теплая и неразрывная, чем кровная связь, но…
— Разве это — не счастье, не огромное счастье?! — воскликнул Николай Сергеевич, заключая ее в свои объятия и целуя ее влажные, обращенные на него глаза. — Но я попрошу государыню, чтобы она дала мне такое место, где я мог бы достичь славы и почестей; мы молоды, времени у нас впереди много — и я чувствую себя достаточно сильным, чтобы добиться всего самого наивысшего; государыня добра и милостива, и тогда, Зораида, я попрошу у нее того, что имеет для меня наивысшую цену в жизни, если, конечно, вы, — прошептал он ей на ухо, — дадите мне разрешение на это.
Как очарованная, глядя ему в глаза, Зораида склонила голову на его плечо, Николай Сергеевич наклонился к ней еще ближе, их губы встретились в первом нежном и вместе с тем горячем поцелуе.
— О, Николай, — сказала она наконец, слегка отстраняясь и глядя ему в лицо, — что мы сделали? Это несчастье, большое несчастье, но все же так должно было случиться. Это — судьба, кисмет, неумолимо руководящий жизнью человека; то, что дремало в моей душе, проснулось. Я люблю только тебя, Николай, но все‑таки ты никогда не будешь моим, и я умру от тоски, как умирает соловей, когда сорвут розу, к которой были обращены его песни!
— Почему несчастье? — спросил Николай. — Почему ты не можешь быть моею? Государыня могущественна и добра, и я сделаюсь достойным тебя!
— О, ты достоин самого наивысшего! — сказала Зораида, обвив его руками и еще раз целуя. — Но я не принадлежу султанше твоего государства; она сама сказала, что я не буду рабыней, а отец не пожалеет никаких сокровищ в мире, чтобы выкупить меня; я принадлежу моему отцу, я возвращусь к нему, и ему я должна повиноваться. Я часто слышала, как его люди шепчут между собою о том, что он жесток и суров, но я этому не верю; если бы это даже было правдой — ко всем другим, но ко мне он был всегда добр и ласков, каждое мое желание он исполнял, и я, в свою очередь, обязана любить и почитать его и быть послушной его воле.
— Государыня, — воскликнул Николай, — никогда не отпустит тебя, Зораида, в твою варварскую отчизну, где женщины — рабыни и безвольно подчиняются прихотям своих повелителей; она обучает тебя христианской религии; я знаю, она оставит тебя при себе и не откажет тебе в счастливом устройстве твоей жизни.
— Нет, Николай, нет! — возразила Зораида. — Если государыня любит меня, она возвратит меня отцу и даст мне возможность исполнить святой долг, долг детей по отношению к родителям. Я внимательно слушала, что говорил ваш священник и что объяснила мне сама государыня. Я разучилась презирать христиан, как то делают на моей родине, и мое сердце бьется сильнее при ученье о милостивом, любящем Боге, перед Которым я преклоняю колени. Но разве я не принадлежу своему отцу? Разве он не проклял бы меня, если бы я отвернулась от его веры? Нет, нет, Николай, это — несчастье, что я не могу относиться к тебе, как к брату, любовь, расцветшая в моем сердце, — несчастье — ей суждено завянуть так же быстро, как этой розе.
И, вздыхая, она стала обрывать лепестки с цветка, который держала в руке, и рассыпала их по бассейну.
— Любовь — не единичный цветок, Зораида! — воскликнул Николай. — Моя любовь подобна крепкому стволу, который дает жизнь ветвям и приносит всегда новые цветы, как эти вот! — Он поспешно нарвал столько роз, сколько мог захватить, бросил их Зораиде на колени и, привлекая ее к себе и прижимая ее руки к своей груди, воскликнул: — Вот, моя дорогая, картина нашей будущности! За каждый цветок, который осыпается и увядает, я буду приносить тебе все новые и новые!
Хотя Зораида все еще недоверчиво качала головой, но ее унылый взор становился яснее и яснее, когда она смотрела в его лицо, на ее губах появилась милая улыбка.
— Ты надеешься, Николай, — прошептала она, — а я не могу преодолеть страх, но ведь страхом и надеждой живет любовь!
— А любовь — счастье! — воскликнул он, любуясь девушкой. — Для любящих сердец даже небо склоняется к земле и становится достижимо!
Зораида смотрела на него, ласково улыбаясь. Ручей журчал, розы благоухали; молча сидели рядом эти дети; они смотрели друг другу в глаза, читали в них пленительную поэзию любви и ничего в мире не желали более.
Громкие аплодисменты и крики «браво» донеслись издалека в тихий уголок пальмового грота. Николай встрепенулся.
— Императрица! — испуганно воскликнул он. — Я забыл о ее приказании, она послала меня за тобою.
— О, Боже мой! — воскликнула Зораида. — Я надеялась, что она забыла обо мне. Ах, если бы я могла укрыться в уединении!
— Мы должны повиноваться! — сказал Николай. — Я и то замешкался. Слышишь?
Он стал прислушиваться; в покоях раздавались голоса, звали Николая Сергеевича.
— Пойдем, пойдем, Зораида! — сказал он, увлекая девушку за собою. — Мы не должны сердить государыню, она так добра и милостива!
Зораида спустила покрывало, в котором были лишь небольшие отверстия для глаз, и под руку с Николаем направилась через зимний сад в театральный зал.
Государыня посмотрела на них обоих с улыбкой и сказала:
— Тебе много потребовалось времени, Николай Сергеевич, чтобы найти Зораиду!
— Она сидела под пальмами, — смущенно ответил паж.
— Ну, иди, садись ко мне! — сказала Екатерина, взяв девушку за руку. — Поставь табурет рядом с моим стулом! — приказала она пажу. — Ну, а теперь долой это покрывало!.. Ты не должна бояться показывать свое лицо, и я желаю, чтобы все любовались моей красивой воспитанницей!
Она протянула руку, чтобы откинуть покрывало с лица Зораиды.
Девушка быстро отпрянула и с мольбою подняла руки.
— Я хочу, чтобы ты оставила старые предрассудки и привыкла к европейским нравам, — строго сказала Екатерина Алексеевна. — Сними покрывало!
Зораида отстранилась и еще крепче прижала обеими руками свое покрывало к лицу.
Николай подошел, чтобы поставить табурет рядом со стулом императрицы.
— Ваше императорское величество, — сказал он смутясь, однако твердо, — я обещал мадемуазель Зораиде, что ей не придется открывать покрывало, и тем только побудил ее прийти сюда.
— Вот как? — сказала государыня удивленно, но все же благосклонно глядя на пажа. — Ты обещал ей это? А если бы ты не был уверен, что я соглашусь на такие условия?
— Тогда, ваше императорское величество, — воскликнул Николай, — я не нашел бы мадемуазель Зораиды и, клянусь, не выдал бы ее убежища!
Зораида схватила Николая за руку, как бы прося его защиты.
Ропот неудовольствия послышался в рядах придворных. Но Екатерина Алексеевна, улыбаясь, сказала:
— Ну, так как ты возлагал такое упование на меня, то придется мне подтвердить твое обещание. Останься под покрывалом, Зораида! Ход пьесы убедит тебя, что открытая красота больше восхищает и победоноснее защищает себя, а главное, она успешнее покоряет мужчин.
Она села на свое место.
Зораида еще раз пожала руку Николая и села на низенький табурет позади императрицы.
Занавес поднялся, и представление снова продолжалось.
XI
Представление «Тартюфа» окончилось. Во время последней сцены вошел генерал–фельдцейхмейстер князь Григорий Григорьевич Орлов. Вместо мундира на нем был довольно простой костюм из темного цветного шелка — его обычное одеяние, когда он появлялся в небольшом кружке императрицы, как бы желая тем подчеркнуть, что он здесь как дома и не находит нужным стеснять себя. Волосы Орлова, только слегка припудренные, были перехвачены простым бантом и свободными локонами ниспадали по плечам. На простом костюме сияла богато украшенная брильянтами звезда ордена Святого Андрея Первозванного, широкая голубая лента украшала его грудь, а на шее висел портрет императрицы в брильянтовой оправе.
