Грегор Самаров - Адъютант императрицы
Императрица говорила тоном, не допускающим возражения.
— Ваше императорское величество, — произнес Панин, — ваше намерение великодушно и возвышенно, и я уверен, что и Сенат выразит вам свое восхищение, но все‑таки я нахожу полезным предложить ему, чтобы сначала лучшие врачи нашего государства исследовали это дело, и уже после результатов его…
— Все врачи Европы до сих пор были бессильны в борьбе с оспою, — перебила его государыня, — и их суждение не имеет в моих глазах никакой цены. Если же Сенат помнит свои обязанности, то он должен последовать моему примеру. Доктор Димсдаль, готовы ли вы?
— К вашим услугам, ваше императорское величество! — ответил доктор, вынимая из кармана небольшой футляр с хирургическими инструментами.
Крик ужаса пронесся по залу. Цесаревич бросился к своей матери с распростертыми руками, Панин загородил дорогу врачу, а Потемкин, забыв в этот миг все правила этикета, схватил императрицу за руку.
Екатерина Алексеевна тихонько освободила свою руку, гордо выпрямилась и заговорила таким строгим тоном и с таким повелительным взглядом, что все присутствующие робко замерли:
— Я объявила о своем решении — кто осмелится противиться воле государыни? Григорий Александрович, подайте мне кресло!
Потемкин молча придвинул ей кресло.
Императрица села и легким, грациозным движением откинула кружевной рукав платья. Доктор Димсдаль вынул из футляра маленький граненый флакончик с жидкостью, омочил ею кончик длинного, тонкого ланцета и затем, к ужасу всех присутствующих, погрузил блестящее острие в белую и полную руку императрицы.
По залу пронесся лишь один глубокий вздох.
Панин стоял пораженный, скрестив руки на груди; ландграфиня Гессенская в изнеможении оперлась на руки дочерей; Дидро, высунувшись вперед, с любопытством следил за операцией; цесаревич схватил руку Разумовского и, дрожа от страха, глядел на императрицу; Потемкин опустился на одно колено и поддерживал руку государыни, между тем как доктор вторично смачивал острие ланцета.
— Я думала, что это причинит боль, — заметила императрица с ясной улыбкой при виде маленькой, едва заметной капли крови. — Продолжайте, доктор!..
При гробовом молчании окаменевшего от ужаса общества доктор Димсдаль погрузил еще семь раз ланцет в руку императрицы. Затем он отступил с молчаливым поклоном.
Государыня поднялась с места, опустила рукав и осведомилась:
— Сколько времени надо ждать действия прививки, доктор?
— Восемь или девять дней, ваше императорское величество, — ответил Димсдаль.
— А какой мне следует вести образ жизни, пока оспа не выйдет наружу?
— Соблаговолите, ваше императорское величество, пока продолжать ваш обычный образ жизни, в дальнейшем достаточно будет ограничиться простой диетой и некоторыми средствами для уменьшения жара.
— Хорошо! — сказала Екатерина. — Я надеюсь, — прибавила она, гордо оглянувшись кругом, — что сегодня я ценою лишь нескольких капель крови выиграла сражение в борьбе с врагом, дотоле непобедимым и в продолжение столетий бывшим бичом своего народа.
— Клянусь Богом, ваше императорское величество, — воскликнул Дидро, улыбаясь и со свойственной ему непринужденностью дотрагиваясь до плеча императрицы, — я удивляюсь вам; сознаюсь откровенно, у меня никогда не хватило бы мужества так смело играть со смертью.
— Итак, — ответила императрица, — вы убедились здесь, в России, что и монархини, о которых вы, к сожалению, кажется, не слишком блестящего мнения, иногда обладают сознанием долга и мужеством исполнить его.
Цесаревич сжал руку Разумовского и дрожащим голосом прошептал:
— Я никогда не решился бы на это, Андрей Кириллович, никогда, Бог свидетель! Неужели же мне оспаривать престол у такой женщины, которая вдобавок моя мать? Даже древние великие герои, которыми мы восторгаемся, не могли бы совершить больший подвиг! — И, целуя руку матери, он воскликнул: — Благодарю вас, ваше императорское величество, благодарю от лица моей родины. Теперь же да будет и мне дозволено сделать опыт, дабы моя доблестная родительница не слишком превзошла меня в своем великодушии!
— Нет, нет, сын мой! — возразила императрица. — Я не могу подвергнуть опасности твою жизнь, за которую так трепещет граф Панин, до тех нор, пока не обнаружатся результаты произведенного надо мною опыта; моя жизнь возместима, твоя же нет.
— Что же касается меня, ваше императорское величество, — воскликнул Потемкин, — то я желаю немедленно произвести над собою этот опыт, я требую этого как доказательство милости вашего императорского величества. Операция может произвести в мужском организме иное действие, и если вы, ваше императорское величество, желаете вполне обезопасить жизнь цесаревича, то разрешите произвести этот опыт над мужчиною.
Он засучил рукав мундира и приблизился к доктору Димсдалю.
Последний вопросительно посмотрел на императрицу.
— Исполните его желание, — продолжала Екатерина Алексеевна, — генерал привык рисковать своею жизнью в борьбе против всех врагов моего государства; он заслуживает почетного места наряду со своей государыней.
Доктор Димсдаль быстро и уверенно совершил операцию.
— Мы с вами — товарищи по оружию, — произнесла императрица, улыбаясь и подавая руку Потемкину. — Теперь же, — весело продолжала она, — мы уже достаточно занимались оспой; пора успокоить нервы этих кавалеров и дам и предоставить им более отрадное зрелище, — присовокупила она, бросив насмешливый взгляд на шептавшихся придворных. — Нас ожидает спектакль, мы увидим представление «Тартюфа».
Она взяла под руку все еще дрожавшую ландграфиню и направилась через ближние покои в маленький театральный зал Эрмитажа.
Цесаревич следовал за ней с принцессой Вильгельминой. Последняя задумчиво и серьезно шла под руку с высоконареченным женихом, склонив голову и тихо шепча про себя:
— Она прибыла сюда бедной и одинокой принцессой, а теперь она — всемогущая властительница; мужество и сила воли служили ей оружием. Я тоже чувствую в себе мужество и силу воли.
Потемкин тоже впал в задумчивость и мрачно поглядывал на шествовавшую впереди него государыню. Его губы слегка шевелились, шепча слова:
— Она не знает чувства страха! Может ли женская любовь пересилить в ней монархиню?
X
В те времена в Эрмитаже еще не было того законченного блистающего роскошью и изяществом театра, который сейчас помещается в значительно расширенном здании и служит для придворных спектаклей.
Императрица выбрала для театра один из наиболее обширных салонов, в котором приказала воздвигнуть невысокие подмостки для сцены, отделенной от зрительного зала раздвигающимся по сторонам занавесом. Легкие полотняные кулисы и почти такой же фон представляли примитивную декорацию; несколько рядов стульев составляли места для зрителей. Посередине, на первом плане стояло золоченое кресло с двуглавым орлом, предназначенное для императрицы; рядом с ним помещалось несколько других более простых кресел с легкими подлокотниками. Эти предназначались для ландграфини, цесаревича и принцесс.
После того как императрица и владетельные особы заняли свои места, гофмаршал подал знак к началу представления.
Французские актеры с необычайной уверенностью и мастерством справлялись с нелегкой задачей, играя на импровизированной сцене в столь непосредственной близости к зрителям, высокое общественное положение которых, казалось, должно было вселять в них смущение, и едва ли знаменитая комедия Мольера когда‑либо была разыграна лучше, нежели здесь, перед северной властительницей и ее избранным придворным кругом.
Дидро и здесь, к ужасу всего общества, продолжал нарушать строгие правила этикета. Он несколько раз с живостью принимался аплодировать и кричать «браво», причем императрица каждый раз с улыбкою следовала его примеру, и таким образом весь двор принужден был аплодировать по инициативе скромного философа.
Среди артистов выделялась Аделина Леметр в роли Эльмиры, благодаря своей живости, грации и правдивости исполнения. Волнение придавало ее игре известный подъем; ее мимика, речь, все движения так удивительно подходили к характеру изображаемой роли, что Дидро поминутно разражался восторженными знаками одобрения, и даже сама государыня несколько раз ясно произнесла: «Браво, Эльмира!» — после чего и восторг толпы достиг крайних пределов энтузиазма.
Первый акт кончился, все столпились около императрицы, стараясь услышать какое‑нибудь ее замечание, чтобы по возможности приукрасить его и выдать за свое.
— Я привыкла восхищаться вашим национальным гением, — обратилась императрица к Дидро, — и как жаль, что этот блестящий творческий дух, который некогда сияющим ореолом окружал трон вашего великого короля, в настоящее время, по–видимому, совершенно угас в высших слоях вашего общества.
