Золото Кёльна - Шир Петра

— Гизель свободна сегодня вечером?

— Для вас она всегда свободна, господин ван Клеве.

Эльзбет сделала приглашающий жест рукой, указав на один из столов, и они уселись друг напротив друга. В гостиной, кроме них, не было ни души, но с верхнего этажа доносились голоса и отчетливые звуки, недвусмысленно говорящие о том, чем именно там занимались с гостями публичные женщины.

— Геро, скажи Гизель, пусть приготовит одну из ванн для господина полномочного судьи.

Чернокожий слуга, тихо следовавший за ними по пятам, ответив легким кивком, пронесся мимо них и скрылся за занавеской.

Эльзбет одарила Винценца любезной улыбкой.

— Я вижу, вы в добром здравии, и это прекрасно. Как насчет ужина? Вы опоздали, но еще осталось немного жареной свинины, хлеба, масла и вареных овощей. Вы можете отужинать здесь или я прикажу принести все это в купальню, если вы предпочитаете подкрепиться там.

— Отнесите в купальню, — по обыкновению распорядился Винценц, — и добавьте кувшин крепкого пива.

Он развязал кошель, висевший на поясе, и отсчитал несколько монет, которых должно было хватить на еду, ванну и кое-что еще. Хозяйка молча сгребла монеты и высыпала их в бархатный мешочек.

— Говорят, вам поручили расследование убийства Николаи Голатти.

Как только деловая сторона вопроса была улажена, Эльзбет тут же сбросила с себя официальную личину и принялась поигрывать кольцом, которое она носила на серебряной цепочке на шее. Рассказывали, что когда-то оно принадлежало члену Совета и шеффену, чьей любовницей она была. Он хотел узаконить их отношения, но потом по нелепой случайности умер от яда, который его ревнивая сестра предназначала для Эльзбет. Эту историю уже двадцать лет передавали из уст в уста на кельнских улицах. Звучала она настолько невероятно, что Винценц счел бы ее бредом, если бы Тильман Гревероде не убедил его, что все это чистая правда.

Винценцу нравилась Эльзбет. Она была предприимчивой женщиной с мозгами и сердцем, достаточно большим для того, чтобы руководить подопечными девушками твердой, но справедливой рукой и следить за тем, чтобы ни одной из них клиенты не причинили вреда. Она превратила публичный дом «У прекрасной дамы» в первоклассное заведение для состоятельных господ и прилагала много усилий для поддержания его доброй репутации, а также для того, чтобы все, что говорилось и делалось в этих стенах, не выходило за их пределы. Тем не менее, а может быть, именно из-за этого, Винценц ценил особые отношения с Эльзбет. Ведь он знал, что какой бы скрытной хозяйка ни была, за небольшую плату она всегда была рада помочь в расследовании и ответить на вопросы, если они помогали раскрыть преступление.

— Правильно говорят, — отозвался ван Клеве сложив руки на слегка неровной столешнице.

— С чего бы это? И нескрываемым любопытством спросила Эльзбет. — Я полагаю, ни дня кого не секрет, что Голатти не был другом вашей семьи. А теперь его вдова отчаянно требует, чтобы вы позаботились о торжестве справедливости, которой Николаи, конечно же, заслуживает.

— Ты хорошо его знала?

Он решил обойти ее вопрос молчанием.

— Насколько хорошо можно знать мужчину, который бывал тут четыре или пять раз, чтобы расслабиться в ванне? — ответила вопросом на вопрос Эльзбет, пожимая плечами. — После смерти супруги он время от времени наведывался сюда, но потом в конце концов женился на этой хорошенькой куколке, и на этом все закончилось. Ему повезло с женой, насколько я слышала. Сам-то был ну так себе… — Она ухмыльнулась. — Я слыхала, что его супруга, то есть, простите, его вдова, кажется, никогда не жаловалась на нехватку потенции. Наоборот. Из того, что мне рассказывали, я заключила, что она помогла ему снова, как бы это получше выразиться, расцвести. Она ведь и в самом деле прелестное дитя, как вам кажется?

— Бывают и поуродливее.

Эльзбет расхохоталась.

— Какой же вы циник, господин ван Клеве!

— Что ты еще слышала?

— Что она, судя по всему, довольно неглупа и что она вела его бухгалтерию.

— Об убийстве, Эльзбет.

— О, так вы об этом?

Эльзбет вновь посерьезнела.

— Об этом ходят разные слухи и толки. Хотите, чтобы я все их рассказала?

— Было бы неплохо.

— Ну что ж.

Она положила правую руку ладонью вверх на стол.

Винценц снова потянулся к кошелю и достал из него монету.

Когда монета коснулась ладони Эльзбет, та слегка пошевелила пальцами. Он добавил еще одну монету, а за ней еще одну.

— Что-то вы не щедры сегодня.

— Возможно.

На этот раз все три монеты исчезли не в кошельке, а в рукаве платья, где был потайной карман для денег.

— Со своей стороны, после окончания этого разговора я забуду, что вы вообще здесь были, господин полномочный судья.

— Ты хочешь сказать, пока кто-нибудь не предложит тебе больше?

— Нет, до такого я не опущусь. Разумеется, я не буду кусать руку, которая кормила меня в течение многих лет. И я имею в виду вовсе не ваши визиты к девочкам. Если бы я жила лишь на них, давно бы уже умерла с голоду, — улыбнулась она. — Можете быть уверены в моем благоразумии и преданности, господин ван Клеве. Я не веду двойную игру. К подобным штукам у меня стойкое отвращение.

— Очень хорошо, — кивнул Винценц. — Тогда рассказывай.

— Ломбардец вел кампанию за изгнание евреев из Кельна.

— Это уже ни для кого не секрет.

— И поскольку он добился своего в Совете, ходят слухи, что кто-то из евреев, возможно, принял это слишком близко к сердцу и в гневе спровадил его на тот свет.

— Против этой версии есть веские доводы. То, как был убит Голатти, указывает скорее на то, что преступление было спланировано, а не совершено в пылу внезапно вспыхнувшего гнева. «Ломбардец был сперва задушен, затем повешен. Убийца все подстроил так, чтобы все решили, что жертва покончила с собой.

— Но, может быть, убийца все это придумал прямо на месте?

Ван Клеве слегка покачал головой.

— Тогда остается непонятным, почему они встретились у Петушиных ворот. За этим точно стоял какой-то замысел.

— Ну, вторая порция слухов настолько нелепа, что и пересказывать ее стыдно.

Эльзбет отпустила цепочку и провела пальцем по столу, точно изучая текстуру древесины.

— Злые языки болтали, что смерть Голатти на руку семье ван Клеве, особенно вашему отцу. Ведь вы же знаете лучше других, какой у него скверный характер.

— Моего отца подозревают в убийстве?

Винценц ничуть не удивился, но сделал вид, что не собирается подливать масла в огонь слухов.

— Вижу, что вы готовы поручиться за его честь и, вероятно, за то, что во время убийства он находился в другом месте, — заметила Эльзбет.

На самом деле поручиться он за это не мог, но знал парочку достопочтенных господ, кому такая задача была бы по силам. Для него это было большим облегчением. Ему не хотелось самому заниматься этим делом. Едва заметная улыбка Эльзбет говорила о том, что она прочла его мысли по выражению лица.

— Лично я считаю эту версию наименее вероятной. Если бы ваш отец хотел убить Голатти, то сделал бы это давным-давно. Самое позднее, в ту пору, когда Голатти поставил крест на его планах насчет сладенькой дочки де Брюнкера. И разумеется, если бы это сделал, то не оставил никаких следов на теле. Ибо — прошу простить мне мою откровенность — Грегор ван Клеве может быть сколь угодно вспыльчивым, но он, безусловно, человек дальновидный, у которого к тому же есть средства и связи, чтобы не допустить подобных подозрений в свой адрес.

— Да что ты говоришь!

Винценц расхохотался бы от её проницательного наблюдения, если бы не гнетущее чувство тревоги. Отцу уже давно пора научиться держать себя в руках, чтобы его имя не трепали на каждом углу.

— Мне прекрасно известно, какие острые языки у жителей нашего достославного города, — как будто обиделась Эльзбет, но тут же как ни в чем не бывало продолжила: — Некоторое время назад Голатти продавал ткацкие станки.

— Ткацкие станки? — заинтересованно переспросил ван Клеве.