Владислав Глинка - Дорогой чести
Войдя в канцелярию, за которой находился кабинет графа, Сергей Васильевич тотчас его увидел. Тыча перстом в бумагу, Аракчеев что-то приказывал тому чиновнику, с которым дважды объяснялся Непейцын. На неровный Сергеев шаг повернул голову и не дал сказать фразу официального представления.
— А, здорово, Славянин! Только о тебе спрашивал. Как освобожусь, с тобой потолкую. Стул его высокоблагородию!
Он произнес последнюю фразу, не повышая голоса, но несколько чиновников и писарей сорвались с мест, и около Непейцына оказалось два стула. А граф направился к лестнице, ведшей в верхний этаж.
— В строевую часть пошли-с, — пояснил чиновник. — Во все вникают. Вчерась под вечер прибыли, а ноне к вам курьера послать наказали… Шинельку позвольте. Рядом с моей повесим. В зале восемь превосходительных приема ждут, но они, видно, с вами желают беседовать…
Через четверть часа граф вернулся и, подхватив Непейцына под локоть, повел с собой, бросив на ходу:
— Список в Сенат не отправлять!
В гулком кабинете в глаза бросилась большая карта империи. Многие города были отмечены разноцветными бумажками на булавках. Аракчеев сел за стол, указал место напротив. Спросил ворчливо:
— Чего ж не ехал, когда тебя ждал? Аль сдача роты не гладко шла? Капитан придирки строил, отступного торговал?
— Нет, сдача в три дня прошла, а отъезд мой, уж готовый, нежданной смертью кучера расстроился, — ответил Непейцын и рассказал, как помер Фома и что впервой в жизни ехал почтовыми. Потом поблагодарил еще раз за награды.
— Сие, чтоб подсахарить отставку от строя, — осклабился Аракчеев. — А какую же должность надумал просить?
— Как надумать было, ежели не знаю, что за места имеются?
— Тогда я за тебя надумал после доклада последнего его величеству. Изволили мне жаловаться, что городничие не умеют толком на постой войска развести, лекарям с гошпиталямн помочь, соломой для постелей, кормами для раненых снабдить. И рекрутским партиям не содействуют: не обогреют, не обсушат, когда в полки идут.
— Помилуй, Алексей Андреевич, городническая должность самая гражданская, главное там дело — обывателями править, а я все ж таки, окромя военного, ничего не смыслю…
— Должность сия по силе монаршего указа, — разом одеревеневшим голосом заскрипел Аракчеев, — замещается в первую голову господами заслуженными и от боев увечными офицерами, многие из коих находятся под особым покровительством капитула ордена святого великомученика и победоносца Георгия. Военное министерство и в его числе департамент, коим я правлю, ежегодно представляет список весьма немногих на сии места кандидатов в Правительствующий Сенат, где их рассматривают наряду с представленными от губернаторов и, утвердивши, распределяют по вакансиям. Иного места тебе предложить не могу, оттого что в комиссариатские и авдиторские, полагаю, пойтить не пожелаешь.
— Ну, когда так, — сказал Непейцын, разом приняв решение, — то прошу ваше сиятельство исходатайствовать назначение городничим в Великие Луки, близ которых проживает родич, коий отца мне с измальства заменил, и где, осведомлен, ноне вакансия открыта.
— А ты, хитрец, я вижу, и сам про то же смекал! — воскликнул Аракчеев и выпустил сквозь узкие губы нечто похожее на смешок. Он позвонил в колокольчик и сказал склонившемуся на пороге чиновнику: — Пиши вдобавок к представлению в Сенат отдельную бумагу, что я, я, — ударил он на повторенное местоимение, — прошу назначить подполковника Непейцына, в сем списке первым поименованного и мне издавна известного, городничим в Великие Луки Псковской губернии, где, как мы слышали, открылась вакансия. Да затем напиши, что как он есть тяжело раненный и числиться станет воинским чином, то жалованье прошу положить не городническое в триста рублей, а подполковничье в шестьсот. Понял? Да, слышь ты, не спутай город: Великие Луки! — И когда чиновник с поклоном исчез, вставая, добавил ворчливо: — Всё путают, коль не вдолбить! — Он шагнул к карте и продолжал уже доброжелательным тоном: — И мне, братец, то любо, что решили в прямое исполнение монаршей воли, а сей город — вот он! — столь близок к вельми возможному театру войны, что там особо расторопный городничий надобен. Вот, гляди, ежели французы ломить на Петербург вздумают, так Полоцк, Невель, Луки суть прямая операционная линия. Ведь так? И упреждаю: содействие в помещении запасных магазинов и гошпиталей на тебя возложится… — Он сел к столу. — А дяде сколько ж годков?
— Шестьдесят восьмой. Когда видел его три года назад, был еще крепок, однако всё старик и одинок…
— А я матушку как могу покою. Родителя давно схоронил. Он в детстве моем говаривал: «Тебе б, Алеша, до майора дослужить — и в отставку». Сам-то лишь поручика достиг, от раны катульской до смерти страждал… А я вот не сполнил его завета, служу много доле, раз государь грехам терпит… — Аракчеев пожевал губами. — Ну, дела… — Он снова встал: — Ты где ж квартируешь?
— На Выборгской, около Сампсония.
— Покойно ль? Чисто?
— Отменно хорошо — просторно, чисто, недорого.
— А то и у меня диван сыщется с постелей, по старой дружбе.
— Благодарю покорнейше.
— Так жди от нас вестей. Полагаю, не замедлятся. В Сенате есть мне доброхоты, может в просьбе не откажут. — Граф обошел стол и подставил Непейцыну щеку, явно еще ввалившуюся со времени свидания в Туле.
Надев шинель в канцелярии и продиктовав чиновнику теперешний адрес, Сергей Васильевич вышел из департамента.
«Может, нужно было хоть заикнуться про Витебск или Псков? Вдруг бы там какое место предложил? — говорил он себе. — Или все решено уже было? В списке, готовом для Сената, значился, да еще первым нумером… Ну и фарисей! Как он про государя, ровно про бога, что грехам его терпит!.. Сплавил меня из артиллерийского ведомства. Не встретимся, поди, больше. Добро ли мне сделал? Или лучше бы служить до сего дня в Туле, пусть вечным капитаном?..»
Прошла всего неделя, и верховой привез на Сампсониевский записку от начальника департаментской канцелярии, в которой стояло: «По приказу инспектора всей артиллерии его сиятельства господина генерал-лейтенанта графа Аракчеева честь имею известить ваше высокоблагородие, что назначение ваше городничим в город Великие Луки состоялось пятого сего марта. За указом о таковом и относящимися до сего распоряжениями начальства надлежит вам явиться в 1-й департамент Правительствующего Сената».
«Не то что в тысяча семьсот девяносто первом году! — сказал себе Непейцын. — Все знают, что граф в первые персоны империи вышел. Или, может, на бумаге гладко, а там помурыжат еще? Надо пяток золотых захватить для ускорения…»
Но нет, в Сенате незамедлительно выдали копию указа и прогоны, сообщив при этом, что одновременно посылается извещение псковскому губернатору тайному советнику Ламсдорфу, которому отныне подчинен и должен представиться по дороге к месту служения.
На обратном пути на Выборгскую Сергей Васильевич заехал в генерал-губернаторскую канцелярию за подорожной и в Артиллерийский департамент. Приличие требовало благодарить графа за назначение. Но писаря опять сидели обычным, вольным манером и сказали, что его сиятельство вчерась снова отбыли в действующую армию.
«Да, этот себя не жалеет, — подумал Непейцын и тут же усомнился: — Или перед царем деятельным выказывается?»
Из департамента заехал проститься к Верещагиным. С отъездом нужно торопиться, пока дороги не распустило. Застал одну Марию Кондратьевну, генерал учил своих инженеров. В гостиной пахло туалетным уксусом — у хозяйки с утра болела голова, оттого что плохо спала. Вчерась было письмо от Сонечки: бригада Мертича встала на квартиры около Юрбурга, и она решилась пробыть до весны с мужем. А старушка-то размечталась, что к ним приедет погостить. Уговаривала дождаться Николая Васильевича, но Непейцын видел, что недомогает, наскоро пересказал свои дела и откланялся.
Воротясь домой, приказал Федору начинать укладываться, а завтра сходить на почтамт прописать подорожную, заплатить поверстные деньги и заказать лошадей. После обеда ушел в Катенькину комнату и сел за письма. Филе и Нениле советовал очень подумать, ехать ли в захолустные Луки. Там заказов на хорошую мебель не дождешься. А дяденьке написал, что надеется на его наставления и чтоб выслал лошадей во Псков, где, верно, задержится дня на два.
Вот и все на сегодня. А завтра к мальчикам, проститься с Громеницким, потом с Ивановыми. А к Лужкову? Нет, не так живет человек, чтобы ездить с учтивостями. Вот и конец двухмесячной жизни в Петербурге. Когда же снова сюда? Может, никогда Весьма вероятно умереть великолуцким городничим, как Догадчиков.
В дверь постучали, Сергей Васильевич откликнулся. Вошел Петя.
— Чего тебе? Говори, я без дела сижу.
