Александр Юрченко - Фёдор Курицын. Повесть о Дракуле
– Что думаешь, Фёдор? – обратился к Курицыну государь, закончив читать послание Поппеля.
Дьяк недоумённо пожал плечами.
– Всего ожидал, государь: предложения о союзе против турок, вопроса о секретной дружбе против Польши, просьбы разорвать договор с Венгрией. А тут выдать дочь. Да за кого? Не за особу королевской крови, а за какого-то маркграфа Баденского. Что велишь отвечать, государь?
Иоанн Васильевич улыбнулся.
– Передай Поппелю так: «Выслушав посла императорского, государь Всея Руси, Великий князь московский Иоанн Васильевич отпускает его обратно, а к цесарю своего посла пошлёт, так как любви и дружбы он с цесарем желает».
– Так и передам, государь, – Курицын низко поклонился. – А как с отпускной встречей? Не обидится ли цесарь, Иоанн Васильевич, что посла его ты не принял самолично? Просится Поппель на приём. Чую, что-то не договаривает немчина.
– Приму, Фёдор. Повременим пока. Пусть ждёт, рыцарь. Ты объяви ему мою волю, посмотри, как воспримет её. Если всё терпеть будет, значит, вправду, цесарь дружбы с нами желает. Но, боюсь, не понимают немцы величия державы нашей.
Поппель бесновался в приёмной избе. Шпагой все стены исполосовал, обед со стола смахнул, слуг по щекам отхлестал, рубашку на себе в клочья изорвал, остановился только тогда, когда клок рыжих волос вырвал на макушке. Но это после было. А при Курицыне же был тих и покладист, смиренно принял слова государя, откланялся молча и молча же удалился в сопровождении свиты своей.
Как быть? Что делать? Поппель лежал на деревянных полатях, уперев взгляд в потолок. Злоба на всех и вся душила его. Первый раз в жизни события шли наперекор воли его. Не было такого ни в Англии, ни в герцогстве Люксембургском, ни в Кастилии, ни в Гранаде, ни в Барселоне, ни в Париже. Что возомнили о себе московиты? Ни балов тебе куртуазных, ни рыцарских турниров, ни соколиной охоты. Одни загадки загадывают, на которые нет ответа. Как быть, если не примет его государь московский? Что скажет он Фридриху? Утратил император почти все земли свои: Венгрию, Чехию, Нижнюю Австрию. Враги по пятам наступают. Ночует Фридрих то в монастыре, то в крестьянском доме. Сын, Максимилиан, не слушает его, не понимает, что отчину свою теряет, родной дом, где вырос. Увяз в войне с Людовиком французским за Бургундское наследство. Но и в Бургундии нет поддержки. Любили там Марию, молодую жену его, но не Максимилиана. В Брюгге полонили его горожане. На выкуп вся казна имперская и ушла. Нечем императору за лошадей и слуг расплатиться. «А тут я ещё о сдаче Вены неприятелю проговорился». Застонал Поппель от отчаяния. От бессильной злобы хотелось на стены лезть, на луну выть. Только на ком сорвать её, злобу?
Под утро, разметав подушки и покрывала, наконец, заснул рыцарь, и приснился ему… рыцарский турнир в славном городе Нюрнберге.
Трубят трубадуры, собирается на поединки весь цвет рыцарства. Из Испании, Фландрии, Англии, герцогств Люксембургского и Бургундского гости приехали. В ложе – император Фридрих, рядом сын его Максимилиан, курфюрсты всех земель немецких.
Прекрасная Маргарита, руки которой добивается Поппель, бросает ему носовой платок с вышитым вензелем изящным. Он налету подбирает платок, Маргарита шлёт ему воздушный поцелуй. Поппель скачет на коне вдоль ложи, бросает девице алую розу. Почётные гости, сраженные его галантностью, хлопают в ладоши.
Начинается поединок. Бойцы разъезжаются в стороны. А противник у Поппеля – маркграф Баденский Альбрехт, за которого наш рыцарь сватал дочь Иоанна, государя Московского.
Начинают рыцари съезжаться и, о горе, конь Поппеля на дыбы вздымается, и Альбрехт лёгким касанием копья выбивает славного рыцаря из седла. Мало того, нагибается к поверженному сопернику, открывает забрало на шлеме, даёт щелчок по носу, срывает с запястья платок Маргариты и бесстыдно хохочет во весь рот, показывая корни гнилых зубов и бугристую малиновую гортань. По ложе проносится позорное «у-у-у», плачет Маргарита, верный конь, выпучив глазища, нагибает голову, касается толстыми скользкими губами его лица, жалостливо выпуская добрую порцию горячей лошадиной слюны. А хохот Альбрехта всё громче: на уши давит, из глаз рыцаря горючую слезу позора выбивает.
Проснулся Поппель, за нос схватился – на месте, бока – не помяты, кости целы. Ох, ведь это сон только! Да не вещий ли? Холодный пот прошиб рыцаря, но решимости до конца довести начатое дело только прибавилось. Потому на встречу с боярами напросился и повёл с ними новый разговор, будто понял сам, что с маркграфом Баденским незадача вышла.
– Великий князь, – сказал он боярам, – имеет двух дочерей: Елену и Феодосию. Если не благоволит выдать ни одну из них за маркграфа Баденского, то император может предоставить других женихов. Для одной – одного из знаменитых Саксонских принцев, сыновей курфюрста Фридерика, для другой – Сигизмунда, маркграфа Бранденбургского, коего старший брат есть зять короля Польского.
И на сие предложение нет ответа. Закручинился рыцарь, ждёт последней встречи, с самим Иоанном Васильевичем, после чего посольство восвояси отпущено будет. Не сватовства ждали в Москве от имперской власти. Поймёт ли славный рыцарь ошибки свои?
Наконец наступил день, так ожидаемый Поппелем. Не прошло и месяца, устроил Иоанн Васильевич прощальную встречу послу немецкому. Пригласил рыцаря в Набережные сени, где в окружении знатных бояр являл иноземцам мудрость, мощь и силу земли русской. Тут – то измученный долгим ожиданием Поппель и решил задать Иоанну Васильевичу главные вопросы. Начал всё же со старого. Попросил показать дочь, чтобы описать её портрет возможным женихам. Потом неожиданно завёл разговор о ливонских делах.
– Жалуется магистр Ливонский, – сказал Поппель, – что жители Пскова захватывают земли и воды, принадлежащие Ордену. Немцы Ливонские есть поданные цесаря нашего и под защитой оного проживают.
Иоанн Васильевич удивлённо поднял глаза на посла. Как – то не вязались предложения «о любви и дружбе» между государем московским и императором с заявлением о патронате имперском над ливонскими землями. Поднял Иоанн Васильевич перст свой вверх, попросил посла остановить речь свою, пошептался с Курицыным. И вот дьяк с ответным словом выступает перед послом:
– Государь всея Руси, господин Великий князь Иоанн Васильевич отвечает тебе по первому слову твоему: «Того у нас обычая в земле нет, чтобы нам вперёд дела вид своей дочери являть». По второму слову так молвил господин мой государь: «Наша отчина Псков держит земли и воды по старине, потому как жили наши люди на этих землях пред тем, как немцы ливонские стали там обитать».
Пошатнулся славный рыцарь, словно на турнире неожиданный удар пропустил, но выстоял, собрался с силами и бросился в бой с последним желанием. Попросил Великого князя разрешить говорить речь наедине. Мол, секреты она большие содержит.
Согласился Иоанн Васильевич. Но, поскольку не хотел Поппель присутствия толмача, списал Курицын его заготовленную речь на чистый лист и государю предоставил. Отступил Иоанн Васильевич от бояр, только Курицына при себе оставил, как ни пытался возразить славный рыцарь на это.
– Без дьяка моего, иноземными делами ведающего, не могу ни с кем говорить я, – сказал Иоанн Васильевич немцу и стал читать послание его.
«Молю о скромности и тайне. Ежели неприятели твои, поляки и богемцы, узнают, о чём я говорить намерен, то жизнь моя будет в опасности». – Прочитал Иоанн Васильевич первые строчки, усмехнулся краснобайству Поппелеву и продолжил дальше. – «Мы слышали, что ты, государь, требовал от папы Римского королевского достоинства. Но знай, что не папа, а только император жалует в короли, принцы и рыцари. Если желаешь быть королём, предлагаю быть верным служебником твоим перед цесарем, чтобы испросить для тебя титул королевский. Единственно, скрыть надлежит просьбу сию от монарха польского, который боится, чтобы ты, сделавшись равным ему, не отнял у него древних земель русских. Был я два года назад у Казимира и уже тогда видел, как волнует его вопрос, что земля русская может от него отойти и твоей милости станет послушна».
Посоветовался Иоанн Васильевич с Курицыным. И снова дьяк вперёд выступает, слова государя свого предаёт:
«Благодарим тебя, славный рыцарь, что готов нам услужить. А что еси нам говорил о королевстве, или нам любо от цесаря хотеть кралем поставлену быть на своей земле, так мы Божию милостью государи на своей земле изначала, от первых своих прародителей. Поставление сие имеем от Бога, как наши прародители, так и мы, и просим Бога, чтобы дал Он и нашим деткам и до века в том быти. Постановления же на своей земле в государи, как наперёд сего не хотели ни от кого, так и ныне не хотим».
