Каирская трилогия (ЛП) - Махфуз Нагиб
Исмаил сказал, улыбнувшись, будто пытаясь скрыть своё неудовольствие:
— Я не сомневаюсь в его дружбе, но потребую с него отчёта, чтобы он не забыл о дне своей свадьбы!
Камаль улыбнулся:
— Мы друзья обеих сторон, и если жених про нас забудет, то невеста уж точно этого не сделает…
Он сказал это только для того, чтобы доказать самому себе, что ещё жив. Жив, хотя и испытывает боль, сильную боль. А приходило ли ему на ум когда-нибудь, что его любовь однажды закончится как-то по-другому?.. Нет. Но вера в то, что смерть неизбежна, не умаляет нашу тоску, когда она приходит. То была дикая боль, не знавшая логики и пощады. И если бы он мог видеть её воочию, то знал бы, где она скрывается или благодаря какому микробу появляется!.. Между чередованиями боли просачивались апатия и вялость…
— А когда день свадьбы?
Исмаил спросил о том, о чём думал и сам Камаль, словно был выразителем его мыслей, но и сам Камаль не должен был молчать. Он заметил:
— Да. Это очень важно, чтобы нас снова не застали врасплох. Когда состоится церемония?
Хусейн Шаддад весело спросил:
— Зачем вы оба так спешите?!.. Давайте дадим жениху насладиться остатком холостяцкой жизни…
Хасан с привычным спокойствием сказал:
— Я должен узнать сначала, останусь ли я в Египте или нет…
Хусейн Шаддад пояснил:
— То есть назначат ли его в прокуратуру или в дипломатический корпус…
«Хусейн, кажется, рад этой помолвке, и даже могу заявить, что я возненавидел его, пусть и на какой-то краткий миг. Он словно предал меня. Предавал ли меня кто-нибудь? Всё так переплелось вокруг меня, но этим вечером я побуду один…»
— А которое из двух вы предпочитаете, доктор Хасан?
Да пусть он выберет что захочет. Прокуратура… Дипкорпус… Судан… Сирия, если будет возможность…
— Прокуратура это унижение. Я предпочитаю дипкорпус…
— Лучше тебе это как следует втолковать отцу, чтобы он сосредоточил свои заботы на том, чтобы направить тебя в политику…
Эта фраза тоже случайно слетела с его языка? Без сомнения, она достигла своей цели. Ему следует следить за своими нервами, а не то он окажется втянутым в открытую ссору с Хасаном. И ещё ему стоит следить за тем, что чувствует Хусейн Шаддад, так как отныне они одна семья. До чего же жестокий удар!
Исмаил покачал головой, словно сожалея, и сказал:
— Это твои последние дни с нами, Хусейн. Спустя все эти годы! До чего же грустный конец!..
«Какая глупость! Он считает, что грусть может тронуть сердце, что свободно пасётся в оазисе возлюбленной».
— Это и самом деле грустный конец, Исмаил…
«Ложь на лжи, как и твои поздравления ему. В этом равны и сын торговца, и сын судьи верховного суда».
Камаль спросил:
— Означает ли это, что ты проведёшь всю свою жизнь за границей?
— Это то, что как раз и ожидают. Мы будем видеть Египет только изредка…
Исмаил удивился:
— Странная жизнь! А вы не думали о том, какие трудности ожидают ваших детей?!
«Бедное моё сердце! Разве красиво так играть со смыслом? Неужели этот негодяй думает, что возлюбленная забеременеет, её живот раздуется и вырастет как шар, а затем после тяжких страданий она родит?! Помнишь Хадиджу и Аишу в последние месяцы беременности? Но это просто богохульство. Почему бы тебе не присоединиться к какой-нибудь подпольной преступной банде, вроде „Черной перчатки“? Убийство лучше и полезнее богохульства. Тогда ты окажешься однажды на скамье подсудимых, а на трибуне будет Салим-бек Сабри, отец твоего друга-дипломата и свёкор твоей возлюбленной, как уже было на этой неделе, когда он председательствовал в процессе об убийстве главнокомандующего, сэра Ли Стака. Предатель!..»
Хусейн Шаддад засмеялся:
— Значит, страны должны разорвать дипломатические отношения, чтобы дети дипломатов воспитывались на родине?!
«Нет, нужно отрубить им головы! Абдульхамиду Инайату….Аль-Харрату…. Махмуду Рашиду…. Али Ибрахиму…. Рагибу Хасану…. Шакику Мансуру…. Махмуду Исмаилу…. Камалю Ахмаду Абд Аль-Джаваду — все они приговорены к виселице национальным судьёй Египта Салимом-беком Сабри и английским судьёй, мистером Кершоу. Убийственный ответ. Вы хотите убить или быть убитым?!..»
Исмаил обратился к Хусейну:
— Отъезд твоей сестры заставит твоего отца настаивать на том, чтобы отказать тебе в просьбе поехать за границу!..
Хусейн Шаддад с уверенностью произнёс:
— Мой случай твёрдо приближается к достижению успеха…
Аида и Хусейн в Европе! В одночасье он потеряет и возлюбленную, и друга. «Твой дух будет искать свою любимую и не найдёт её, а твой ум будет искать своего спутника, но не найдёт его. И в древнем квартале ты будешь жить один, заброшенный всеми, словно отголосок тоски, блуждающий в течение многих поколений. Подумай о мучениях, что подстерегают тебя. Пришло время сорвать плоды тех мечтаний, что ты посеял в своём неопытном сердце. Моли Аллаха, чтобы Он сделал слёзы лекарством от печали, и если сможешь, свяжи своё тело верёвкой палача, или отдай его разрушительной силе, которая обрушится на врага. Завтра ты обнаружишь, что твой дух опустел, как когда-то обнаружил пустой гробницу Хусейна. Обманчивые надежды! Истинные патриоты повешены, а сыновья предателей стали послами».
Исмаил Латиф, словно говоря сам с собой, произнёс:
— В Египте останемся лишь мы с Камалем. Камаль ненадёжен, так как его первейший друг — до или после или вместе с Хусейном — это книги…
Хусейн уверенно сказал:
— Отъезд не разорвёт уз нашей дружбы…
Сердце Камаля неистово застучало, несмотря на всю его апатию. Он промолвил:
— Моё сердце говорит мне, что ты не выдержишь разлуки с родиной навсегда…
— Вероятно, но ты благодаря моей поездке будешь получать книги, которые я буду посылать тебе, и мы продолжим наши беседы с помощью писем и книг…
Хусейн говорил о своей поездке так, как будто это уже было решённым делом. Встречи с ним были для Камаля пленительным счастьем, он даже мог наслаждаться молчанием в его обществе. Но то было утешением, и отъезд друга научит его пренебрегать своими несчастьями и бедами, пусть и большими. Так, смерть его обожаемой бабушки казалась его душе, обожжённой скорбью по утрате Фахми, несущественной. При том он всегда должен был помнить, что это была их прощальная встреча, чтобы наполнить глаза образом опьяняющих своей свежестью садовых цветов и роз, не озабоченных никакой печалью. Была лишь одна проблема, для которой он должен был найти решение: как простому смертному подняться так высоко, чтобы жить вместе с любимой, или как любимой опуститься так низко, чтобы жить с простым смертным?! Если он не найдёт для неё решения, то пойдёт вперёд в кандалах на ногах и с костью, застрявшей в горле. Любовь была грузом с двумя широко расставленными ручками, предназначенный для пары рук… Как можно было тянуть его одной рукой?
Разговор тянулся и переходил в новые русла, и Камаль следил за ним глазами, кивками головы и словами, подтверждавшими, что беда пока не коснулась его. Он возлагал надежду на то, что локомотив его жизни едет своим путём, и что остановка смерти на этом пути всё равно когда-нибудь неизбежна. Наступили сумерки… Час теней и тишины…
«Ты любишь этот час так же, как и час рассвета. Аида и боль — это два слова с одинаковым значением, и потому ты должен любить боль и радоваться своему поражению, начиная с сегодняшнего дня».
Друзья по-прежнему не прерывали разговор, смеялись и спорили друг с другом, как будто сердце ни одного из них не познало любви… Хусейн смеялся чистым здоровым смехом, Исмаил — придирчивым и злобным, Хасан — сдержанным и горделивым. Хусейн отказывался говорить о чём-либо, кроме как о Рас аль-Барре.
«Обещаю тебе совершить однажды туда паломничество и спросить, где же тот песок, который топтали ножки любимой, припасть к нему и поцеловать. Двое остальных друзей воспевают дифирамбы пляжам Сан-Стефано в Александрии и рассказывают о волнах величиной с гору. Так? Представь себе тело, выброшенное на берег волнами; грозное море поглотило его красоту и благородство, и признайся после всего этого, что скука и тоска овладевают всеми живыми существами, и что счастье, вероятно, скрывается за вратами смерти».
