Золото Кёльна - Шир Петра

— И вы сравниваете меня с колдуньей?

— Она была еще и богиней к тому же.

— А вы, надо полагать, тот самый Одиссей.

— Вряд ли. Хотя бы потому, что у них, по легенде, было трое совместных детей.

— Судя по всему, действия травы хватило ненадолго.

Она поднялась и сделала шаг в сторону. Винценц тоже выпрямился.

— Вам не поразить меня знанием греческих мифов.

— Я и не собирался этого делать. Просто использовал один из них для сравнения.

— Чтобы оскорбить меня — фыркнула она. — Неужели вы думаете, что я всерьез рассматриваю возможность повторно выйти замуж сейчас, когда труп Николаи еще не остыл? Да еще и за вас?

— Ну, будь здесь третьи лица, у них могло бы сложиться такое впечатление.

— Что ж, тогда мне стоит возрадоваться, что мы здесь вдвоем, господин полномочный судья. И зарубите себе на носу: я бесконечно далека от того, чтобы очаровывать, а уж тем более соблазнять вас или кого-либо еще. Так что можете не бояться меня. Я не собираюсь выходить замуж.

Ван Клеве верил ей, но в то же время ему казалось, что этот сердитый блеск в ее глазах оказывает на него то самое чарующее воздействие, которого Алейдис так стремилась избежать. На душе у него было тревожно. Сейчас не помешал бы тот волшебный отвар, чтобы укрепить его стойкость.

Желая отвлечься от этих мыслей, он вернул разговор в прежнее русло.

— Что там еще есть в сундуке?

Согнувшись, Алейдис вновь опустилась на колени и достала из сундука увесистый бархатный мешочек.

— Золото.

Нечестивые чары, которые, казалось, на мгновение овладели им, рассеялись.

— Дайте посмотреть.

Он развязал тесемку и взглянул на монеты.

— Святые угодники! — воскликнул ван Клеве, тряхнув мешочком. — Да тут целое состояние.

— Вот еще один.

Алейдис указала на второй кошель с деньгами.

— Золото ломбардца Николаи Голатти, — пробормотал судья, позволив паре монет проскользнуть сквозь пальцы обратно в мешочек. — Всякий раз, когда я слышал о нем, мне казалось, что это ложь или преувеличение.

— От кого вы об этом слышали? — насторожилась Алейдис, принимая у него из рук кошель и завязывая его.

— В основном от отца. Но вас не должно удивлять, что в определенных кругах имя вашего мужа звучало довольно часто. Его влияние было огромным. И когда я вижу это, то понимаю, насколько огромным. Вы уже, наверное, осознаёте, что по крайней мере часть этого золота нажита нечестным путем.

По затылку Алейдис пробежала дрожь, а Винценц мрачно улыбнулся.

— На содержимое одного из этих мешочков можно было бы купить весь Городской совет, — продолжал он. — Вы богатая женщина, Алейдис Голатти.

— Достаточно богатая, чтобы заставить даже вас изменить свое мнение?

— Насчет чего?

— Ну, не Стоит ли вам позариться на вдову конкурента.

— Я бесконечно далек от этого, госпожа Алей-дис, — ответил её собственными словами Винценц.

— И вы ожидаете, что я поверю?

— Этого золота недостаточно, чтобы я соблазнился подвергнуть себя опасности брака с вами.

— В чем состоит эта опасность? — поинтересовалась она, задрав подбородок.

В этот момент он допустил промашку: заглянул ей в глаза и задержался в них дольше, чем позволяли приличия. Зловещее жало пронзило его, оставив назойливое жжение в желудке.

— В вас точно есть что-то от Цирцеи.

В ее глазах снова полыхнул огонек.

— Прекратите.

Он подчинился, не столько ради того, чтобы угодить ей, сколько ради собственного спасения.

— Не задавайте мне этот вопрос, если не хотите знать ответ, госпожа Алейдис.

Он перевел взгляд на сундук.

— А это что там? Векселя?

Громко вздохнув, она склонила голову и потянулась к стопке бумаг, скрепленных скобами.

— Думаю, да. У меня не хватило времени, чтобы все тщательно проверить.

— Тогда сделайте это до завтра. Мне пора идти.

Он указал на книгу.

— Это я захвачу с собой. Хочу изучить получше. Завтра в полдень я вернусь, если вы не возражаете.

— Я бы возразила, но надо так надо, господин ван Клеве. — Алейдис перелистывала векселя, избегая поднимать на него глаза. — И еще: если вы хотите разыскать кого-то, чье имя указано в книге, я тоже хочу в этом участвовать.

— Нет.

С удивительным проворством она вскочила на ноги и сделала шаг к нему.

— Да!

Глава 7

Очевидно, ему нравилось жить с ощущением, что опасность дышит ему в затылок. Как еще можно объяснить, что он уступил Алейдис Голатти? Винценц ловко парировал выпады ученика, который искусно наносил удары длинным клинком. Лезвия двух тяжелых полутораручных мечей то и дело скрещивались в воздухе. Пот ручьем лился по лбу и шее. Дважды в неделю ван Клеве вел уроки фехтования в университетской школе боя на мечах. Сегодня среди его учеников преобладали молодые солдаты и дворянские сыновья. Единственным, кто заставил его сегодня попотеть, был Матис Гревероде, старший сын члена Совета и капитана городской гвардии Тильмана Гревероде. Юноше было семнадцать лет, и он был таким же высоким и смуглым, как его отец. Что касается его умения владеть оружием, то, похоже, и в этом он стремился не отставать от родителя. Сочетание темперамента и свирепости, которыми он отчасти был обязан молодости, а отчасти отцовской крови, превращало его в соперника, которого не стоило недооценивать. Винценц уже несколько раз шутил, что в юноше гармонично сочетаются вспыльчивость отца и почти легендарная непоседливость матери. Мира Гревероде была умной женщиной. В Кельне ее знали и любили. Но ее дьявольский темперамент всегда вызывал пересуды. Однако ее мужа, судя по всему, это устраивало, и никто не осмеливался насмехаться над ней публично. Точные и сильные удары градом сыпались на ван Клеве. Вот он едва сумел отбить особенно искусный выпад.

— Ну что, мастер Винценц, сдаетесь?

Молодой человек усмехнулся и снова атаковал. Винценц снова парировал и ловко ударил плашмя по запястью Матиса. Меч юноши вылетел из руки и лязгнул о каменный пол круглого зала, который они использовали сегодня для занятий, так как на улице шел дождь.

— Не будь таким самоуверенным, мой мальчик. — Винценц тоже усмехнулся, довольный тем, что ему удалось так легко обезвредить юнца, несмотря на весь его талант. — Этим ты только облегчаешь задачу сопернику.

Со смешанным чувством досады и восхищения Матис потер запястье.

— Мне показалось, что вы были мыслями где-то не здесь, мастер Винценц.

Ван Клеве согласно склонил голову.

— Никогда не суди о противнике по первому и внешнему впечатлению.

Именно эту ошибку он допустил по отношению к Алейдис Голатти, и ему еще не раз придется об этом пожалеть;

— Манера поведения бывает обманчивой. Человек может намеренно водить тебя за нос, либо ты просто можешь не знать всех обстоятельств его натуры и положения.

Он поднял меч и протянул его Матису.

— На сегодня достаточно. Твоя техника становится лучше. Судя по всему, ты тренировался с отцом.

О да, он нее еще так же хорош, как и вы, мастер Винценц.

— Потому что он регулярно упражняется с разными видами оружия.

Винценц вытер лоб и шею рукавом рубахи. Волосы, перехваченные кожаным шнуром, взмокли. Нужно помыть голову, иначе завтра она будет неприятно чесаться.

— В следующий раз мы добавим круглый щит.

Он обернулся к солдатам, которые стояли полукругом, наблюдая за поединком.

— Вы внимательно, смотрели и видели, какие точные выпады делает Матис? Я надеюсь, вы будете усердно тренироваться, пока не достигнете подобного мастерства или хотя бы приблизитесь к нему.

Одному из молодых людей он протянул меч, которым только что фехтовал Матис.

— Итак, построиться!

Он занял позицию перед новым противником.

— По моей команде!

Он работал с каждым из двадцати молодых людей, внимательно наблюдая, поправляя там, где это было необходимо. При этом он краем уха прислушивался к беседам, которые вели ученики. Он хотел понять, что говорят об убийстве Николаи в городе. К концу двухчасового урока его рубашка на груди и спине промокла, а мышцы приятно ныли. Удовлетворенный как успехами учеников, так и тем, что ему удалось узнать, он попрощался с каждым из них. Невзирая на проливной дождь, который лил с прошлого вечера, Винценц вышел во двор с ведром и набрал чистой воды из фонтана. Хотя он предпочел бы помыться позже, в теплой ванне, хозяйка заведения, в которое он решил отправиться сразу же после школы, не пустит его на порог, потного и неопрятного. Поэтому он отнес ведро в зал, снял рубашку и стал мыться холодной водой.