Золото Кёльна - Шир Петра

— И сегодня все они приходили на оглашение завещания.

Поймав на себе очередной недоуменный взгляд, он лишь пожал плечами.

— Я только что из ратуши. Эвальд фон Одендорп представил копию документа о начале выплаты ренты.

— Понятно.

Алейдис замолчала и снова перевела взгляд на Лютца. Тот вытирал пот с шеи. Легкий ветерок гнал по небу все новые и новые тучи. Судя по всему, к вечеру должен был пролиться дождь. Возможно, даже будет гроза.

— Тогда, думаю, вы уже знаете, как Николаи распорядился своим имуществом, — предположила Алейдис.

— Нет.

Полномочный судья откинулся на спинку скамьи и скрестил вытянутые ноги.

— Я предполагал, что вы расскажете мне об этом, поэтому не стал утруждать этим нотариуса. Он очень занятой человек.

— Николаи оставил Андреа без наследства.

Ван Кдеве снова выпрямился. Услышанное заинтересовало его.

— Дайте угадаю: вашему деверю это не очень понравилось.

— Он рвал и метал.

— Вряд ли стоило ожидать иного исхода.

— Вы полагаете? — подняла брови Алейдис.

Поймав на себе взгляд внимательных черных глаз, она вновь испытала странное ощущение, что ее гладят против шерсти.

— Вы и сами не слишком удивлены, так что, думаю, нет необходимости отвечать на этот вопрос.

— Я знала, что Николаи сильно расстраивался из-за Андреа, но что он зайдет так далеко, лишит его всех прав на наследство — этого я не ожидала.

— Я думаю, больше всех от этого решения выигрываете вы.

— У Николаи не осталось других родственников мужского пола, кроме сына Андреа Маттео. Ему он завещал немалую сумму. Эти деньги отданы под процент Совету. Проценты пойдут на выплату ренты. А когда Маттео станет достаточно взрослым, чтобы продолжить дело отца либо открыть собственную лавку, он сможет получить всю сумму. Мальчику всего шестнадцать, так что, вероятно, он еще несколько лет проходит в подмастерьях.

— Этого следовало ожидать.

— Бегинажу, в котором живет Катрейн, Николаи тоже отписал много денег, а дочери назначил ренту. Она расплакалась. Добрая душа не смогла сдержать слез, когда услышала…

—  Услышала о чём? — впился в неё вопрошающим взглядом ван Клеве.

— Николаи, он…

Она не могла ни произнести, ни в полной мере осознать значение того, что открылось ей на оглашении завещания.

— Так он сделал вас главной наследницей? — в голосе ван Клеве послышалось весёлое недоверие.

Алейдис раздраженно взглянула на него.

— Давайте еще посмейтесь.

— Прошу прощения, но… — он покачал головой и провел пальцами по густым черным волосам, которые, как всегда, спадали непокорными волнами на плечи. — Конечно, вы и сами знаете, что были и куда более… разумные, скажем так, альтернативы.

— Такова его последняя воля. Видимо, на то были свои причины.

Какие, она пока и сама с трудом понимала.

— Он хотел позаботиться о жене и в этом стремлении превзошел все ожидания. За это над ним будут смеяться и после смерти.

— И надо мной тоже. Особенно если учесть, как было нажито это наследство. Или, по крайней мере, та его часть, происхождение которой следует искать, как нам доходчиво объяснил Андреа, в кельнском преступном мире.

— А я смотрю, вы открыли меняльную контору. Думаете, разумно оставлять подмастерьев распоряжаться там одних без присмотра?

— Нет.

Она поднялась и заходила туда-сюда.

— Сию минуту пойду туда, помогу им, чем смогу.

— Что вы смыслите в меняльном деле, госпожа Алейдис?

— Я дочь торговца тканями, господин ван Клеве. На худой конец я умею читать, писать и считать. Вы знаете, что я вела бухгалтерию Николаи.

— Я имел в виду совсем не эти способности, вдова Голатти…

— Пожалуйста, не называйте меня так. Меня это ранит.

Она остановилась прямо перед ним.

— Я не хочу, чтобы мне напоминали о моем горе в каждом втором предложении.

— Как пожелаете, госпожа Голатти, — спокойно склонил голову ван Клеве. — Я говорил скорей о том, сможете ли вы общаться с клиентами.

— Я долгое время помогала отцу в его конторе.

— И это вас, безусловно, красит; но клиентура там, скорей всего, была несколько иная, — чем в меняльной конторе. Я уже не говорю о должниках вашего супруга или тех, кто только собирался взять у него в долг. И то я беру в расчет лишь тех, кто приходит днем, а не крадется под покровом ночи.

— Вы думаете, мне с ними не справиться? — спросила Алейдис, сложив руки на груди, и, не дав ему ответить, пожала плечами — Может, вы и правы. А может, нет. Я хочу вникнуть во все дела своего покойного мужа. Во всяком случае, в те, которые были заверены нотариально. Вы вольны думать, что я не в состоянии это сделать, господин ван Клеве. Возможно, моя внешность наводит вас на эту мысль. Нет, только не возражайте.

— Да и я не собирался возражать, госпожа Алейдис.

Она раздраженно свела брови.

— На первый взгляд я могу казаться дурочкой. Светлые локоны и смазливое личико вызывают у мужчин мысль, что обладательница всего этого хороша лишь в одном. Однако будьте уверены, что я использую голову не только чтобы надевать на нее чепчики и диадемы, но и для кое-чего большего.

— Рад это слышать.

— Неужели? — недоверчиво глянула на него она. — До сих пор у меня не создавалось впечатления, что мои слова вам по душе.

— Неважно, пощуше мне они или нет. Вы употребили свое влияние или, вернее будет сказать, влияние вашего супруга, и сделали это настолько хорошо, что я, пусть даже не желая того, приложу все усилия, чтобы помочь вам узнать правду и добиться справедливости.

— Ладно.

Она проводила кивком Лютца, который, низко опустив голову, возвращался с лопатой на плече в сарай. Слуга всхлипнул, но тут же сделал вид, что что-то попало ему в нос. Когда он скрылся из виду, она продолжила говорить.

— Разумеется, у меня нет намерения становиться во главе подпольного королевства, которое выстроил Николаи. Но его обычное ремесло — обмен денег и выдачу займов — я постараюсь продолжить. Он не был исчадием ада, и я не хочу, чтобы его запомнили таким. Поэтому я должна найти его убийцу и предать суду. Меняльная контора была жизнью Николаи. Не всей жизнью, признаю, но значительной ее частью. Именно это ремесло сделало его человеком, каким его знали многие люди и любила я.

Какое-то время полномочный судья смотрел на нее и молчал, а потом промолвил:

— Полагаю, вы правы.

— Я устала от того, что весь мир считает, что я не справлюсь, — Алейдис мрачно посмотрела поверх его головы в сторону дома. — В общем, вы можете считать это причудой, блажью, поднять меня на смех, мне все равно. — Она снова взглянула собеседнику прямо в глаза. — Я любила Николаи. Не из покорности, которой ожидают от жен, а потому что он был добр со мной и тоже любил меня. Если это вызывает ваше неудовольствие или насмешку, держите и то, и другое при себе.

Лицо ван Клеве приняло необычайно пытливое выражение, от которого Алейдис снова сделалось нехорошо.

— Если вам понадобится совет или помощь в меняльной конторе, вы можете обращаться ко мне, госпожа Алейдис.

— К заклятому врагу моего мужа?

— Возможно, пришло время оставить старую вражду в прошлом Моя семья никогда не враждовала с вами.

— И вы считаете, что сейчас самое удачное время для заключения мира?

— Вы недовольны тем, что я ждал, пока Николаи, служивший источником раздора, не сможет больше возвысить свой голос против?

Алейдис резко развернулась и снова зашагала туда-сюда.

— Насколько мне известно, эту вражду начал не он.

— Но он и не пытался положить ей конец.

Полномочный судья поднялся и подошел ближе.

— Как мне кажется, и у Николаи, и у моего отца имелось достаточно возможностей испортить друг другу жизнь, и ни один из них не видел причин останавливаться.

— А вы видите? — Алейдис остановилась у гряды с салатом. Она медленно повернулась к нему лицом, ее руки снова были сцеплены вместе. — Вы хоть понимаете, что могут подумать люди?