Золото Кёльна - Шир Петра

Андреа взглянул на племянницу, не скрывая раздражения.

— Николаи был моим братом. Почему я не должен был обращаться к нему за помощью, когда она мне требовалась? И почему он должен был отказывать мне в этой помощи?

— Однако в отличие от остальных ты не вернул ему и ломаного гроша!

Удивлению Алейдис не было предела. В иных обстоятельствах ее добрая подруга едва ли осмелилась бы повысить голос на мужчину.

— А почему я должен был ему хоть что-то возвращать? — Андреа бросил надкусанный пирог на тарелку. — Николаи как первенцу досталось все наследство. Ему ничего не стоило оказать мне небольшую услугу.

Алейдис громко откашлялась.

— И теперь ты хочешь забрать себе его дело? Я имею в виду его обычное дело.

— С чего ты так решила? — поднял брови Андреа и тут же решительно замотал головой. — Я не меняю деньги, ты это прекрасно знаешь. Я торгую скобяными изделиями. Я просто хочу получить то, что мне причитается. Мой любезный братец наверняка оставил тебе внушительную сумму, возможно, даже пожизненную ренту. Если, вопреки ожиданиям., ты действительно носишь под сердцем его наследника, то это, конечно, в корне все меняет. Хотя и в этом случае кто-то должен будет управлять имуществом до совершеннолетия сына.

— И ты решил, что этим кем-то будешь ты? — подал голос Йорг, с досадой барабаня пальцами по столешнице. — Мне тоже есть что сказать по этому поводу, потому что Алейдис — моя дочь, а ее дети — мои внуки. Это означает, что я также…

— Да прекратите вы уже! — Алейдис с досадой отодвинула от себя тарелку. — Я не хочу, чтобы вы ссорились из-за наследства. Мы же семья, да? Когда завтра господин Эвальд исполнит свои обязанности, уверена, мы найдем решение, которое устроит всех. Он пожалует сюда к третьему часу дня, думаю, вам всем тоже стоит присутствовать. Сначала мне казалось, что будет разумнее мне поговорить с ним с глазу на глаз, но ссора между де Брюнкерами и Голатти — это последнее, чего бы желал Николаи. И я тоже хочу ее избежать.

Она сделала глоток. Как бы ей хотелось, что муж был сейчас здесь, рядом с ней. Он всегда с блеском расправлялся с любыми спорами, с легкостью парировал любые доводы, и при этом ему никогда не было нужды повышать голос. Казалось, что все подчинялись его авторитету по собственной воле. То, что этот авторитет, как выяснилось, во многих случаях был завоеван с помощью денег или грубой силы, причиняло ей большую боль. Но тем не менее она скучала по нему и его мудрым житейским советам.

— Ты права, — сказала Катрейн, сложив руки перед тарелкой. — Мы ведем себя неподобающе. Отец пришел бы в ужас, услышав, что мы тут говорим. Я принимаю твое приглашение, Алейдис, и буду здесь завтра, когда господин Эвальд огласит завещание.

— Разумеется, мы придем, — насмешливо скривил губы Андреа. — В конце концов, это ведь наше законное право. Но поскольку не имеется особых сомнений насчет того, что именно сказано в завещании, не вижу ничего в плохого в том, чтобы обсудить дела уже сегодня. — Он бросил снисходительный взгляд на Алейдис. — Не исключено, что он предоставил тебе право пожизненного проживания в этом доме, когда тот перейдет в мое владение. Я не возражаю, здесь достаточно места. Что касается девочек…

— Отец обещал мне, что о них позаботятся, — перебила его Катрейн, немного подавшись вперед. — Ты же не собираешься выставить их из дома?

— С чего бы мне это делать? — вальяжно махнул рукой Андреа. — Насколько я понимаю, до сих пор о них заботилась Алейдис. Пусть она делает это и дальше. Когда придет время, мы подыщем для них достойную партию.

— Это очень щедро с твоей стороны, Андреа, хотя пока нет никакой уверенности, что все будет именно так, как ты хочешь.

Спесь деверя начинала действовать Алейдис на нервы. Она-то знала, что отношения между братьями были далеко не безоблачными. Дерзость и непутевость Андреа раздражали Николаи Он всегда поддерживал его, это правда, но делал это без удовольствия и редко получал в ответ благодарность. Алейдис не вмешивалась в дела братьев, поскольку Андреа всегда был приветлив и любезен с ней и, несмотря на некоторые изъяны характера, обладал добрым нравом. Тем более разительной была перемена, которую они наблюдали в нем сегодня. Судя по всему, жадность, которую разожгли в его душе мысли о завещании, охватила его всего без остатка.

Казалось, он уже грезил о будущем в доме брата, и это будущее рисовалось ему исключительно в радужных тонах. А что думает насчет всего этого его супруга? Эдельгард была властной и заносчивой женщиной. Кроме того, она без зазрения совести сорила мужниными деньгами направо и налево. Иногда Алейдис подозревала, что именно она является истинной причиной постоянных финансовых трудностей Андреа. Но поскольку Алейдис не вмешивалась в семейные ссоры, она не знала, придер живался ли того же мнения Николаи. По крайней мере, он никогда ничего подобного не говорил. Он любил младшего брата, в этом не приходилось сомневаться, но она не была уверена, что завтрашний день приведет к тому исходу, на который рассчитывал Андреа.

Глава 6

На следующий день перед обедом Алейдис вновь сидела на каменной скамье на краю сада. Солнце постепенно исчезало за сгустившимися тучами, но воздух был по-летнему теплым. Ей давно уже следовало заглянуть в меняльную контору, убедиться, что все идет по заведенному распорядку. Но вместо этого она сидела, и смотрела, как Лютц, их старый слуга, роет глубокую яму на другом конце сада рядом с пнем, поросшим плющом.

Это была могила для Руфуса. В то утро Ирмель нашла собаку мертвой перед курятником. Руфус был уже стар, даже старше Марлейн. Ему стукнуло то ли двенадцать, то ли тринадцать лет. Он верно служил их семье, охранял дом, отпугивал лис и воров, и Алейдис решила, что он заслуживает чести покоиться на их дворе. Ей всегда нравился этот степенный серый пес, хотя поначалу он немного пугал ее внушительными размерами. Но он был дружелюбным, как и его хозяин, за которым он так быстро отправился на тот свет.

Алейдис не знала, существует ли какой-то «тот свет» для собак. Священники утверждали, что, поскольку собаки не обладают душой, они не наследуют царствие небесное. Но у нее сложилось впечатление, что животные вообще и собаки с кошками в частности были личностями с неповторимыми характерами. Вряд ли такое было бы возможно, не надели их Господь душой. Руфус был предан Николаи. Возможно, именно поэтому, не в силах смириться с потерей хозяина, он решил, что и ему уже пора расстаться с бренной плотью. Когда Лютц опускал тело, завернутое в старое одеяло, в яму, даже на расстоянии было заметно, что он принимает смерть собаки близко к сердцу. Видимо, сказывалось то, что не так давно он пережил утрату хозяина. Впрочем, и без того все в доме были привязаны к Руфусу. Лютц несколько раз протер глаза и, перед тем как закопать яму, поправил одеяло.

Алейдис услышала шаркающие шаги по каменным плитам двора и сразу же догадалась, кто это, хотя посетитель еще не показался из-за угла дома. Ван Клеве, не здороваясь, опустился на скамью рядом с ней и пристально посмотрел на слугу.

— Что, еще одна смерть в доме Голатти?

Безрадостный голос полномочного судьи вызвал у нее странное ощущение. Наверное, такое чувствуют кошки, когда их гладят против шерсти. Волоски на затылке встали дыбом. Но она постаралась не обращать на это внимания.

— Наш старый дворовый пес околел.

— Руфус?

— Да.

Она с удивлением покосилась на ван Клеве. Тот слегка улыбнулся.

— Неужели вы думаете, что если мы с Николаи не были дружны; то я ничего, не знаю о нем и его домашних?

— Мне кажется, о нем вы знаете гораздо больше, чем я. Впрочем, в этом вы не одиноки. Похоже, мы с отцом единственные, кто понятия не имел, кем он был на самом — деле. Ну, может, еще Марлейн и Урзель, но они еще дети.

— Так значит, вы все-таки поговорили с отцом?

— Он с супругой был у меня вчера на ужине. Равно как и Катрейн и брат Николаи.