Рётаро Сиба - Последний сёгун
– Двурушникам, будь они даже и даймё, от наших мечей пощады не будет! – грозились «патриоты».
Вскоре на ворота храма Дзёгодзи, в котором остановился Датэ Мунэнари, пришпилили листок, густо испещренный черными иероглифами:
«Ты, старый бандит, мнимый правитель Иё (Мунэнари)! Твои речи возмутительны до крайности! Не покаешься – за нарушение августейшего указа ворвемся в твой дом и принесем кровавую жертву ради избавления от варваров!»
Эта записка появилась десятого числа первого лунного месяца. Ровно через три недели на второй ярус Барабанной башни[70] в храме Хигаси Хонгандзи, где остановился Ёсинобу, подбросили деревянную подставку сомпо[71]. На подставке лежала отрубленная голова; ее волосы были аккуратно уложены в прическу, которую обычно носили советники даймё. В размашисто намалеванной пояснительной записке значилось: «Преподносится господину Хитоцубаси».
Как показало расследование, предпринятое Ёсинобу, голова принадлежала участнику антисёгунского движения, царедворцу, советнику семейства Тигуса по имени Кагава Хадзимэ. Кагава раньше сотрудничал с Нагано Сюдзэн, помощником Ии Наосукэ, и был одним из зачинателей репрессий годов Ансэй. Несколько дней назад группа ронинов ночью ворвалась в дом Кагава, стоявший к востоку от перекрестка улиц Симодати и Юри Сэмбон[72]. Связав служанку, они стали ее пытать, чтобы узнать, где находится хозяин, но та не сказала ни слова. Тогда один из ронинов схватил маленького сына Кагава, Бэнносукэ, и пригрозил его зарезать. Сам Кагава, который прятался в тайнике с двойными стенками за нишей токонома[73], не выдержал и выскочил из своего укрытия, умоляя убить его, но сохранить жизнь мальчику. На глазах рыдавшего сына ронины отрубили Кагава голову. Отрезав у трупа левую руку, они подбросили ее в дом Ивакура Томоми, а голову «преподнесли» Ёсинобу. Смысл «подарков» был прост: будете выступать против августейшего указа об изгнании варваров – вас ждет такая же участь!
«Всюду этот „августейший указ“! Интересно, знает ли вообще Его Императорское Величество о том произволе, который чинят от его имени дворянские сынки вкупе с ронинами и всяким беглым сбродом?» – размышлял Ёсинобу.
На следующее утро Ёсинобу задал этот вопрос канцлеру Коноэ, типичному киотосскому царедворцу, который был известен как человек добросердечный, но болезненно осторожный.
– Нет, не знает! – честно ответил Коноэ и пояснил, что, напротив, Его Императорское Величество стремится по мере возможности отстраниться от дворян-экстремистов и стоящих за ними «людей долга» из клана Тёсю. Все эти «указы», «приказы» и так называемые «высочайшие повеления» – не более, чем фальшивки, которые фабрикуют Сандзё Санэтоми, Анэгакодзи Кинтомо и их подручные. А «патриоты» просто пользуются этими людьми как инструментами для достижения своих целей. Они даже дали им пренебрежительные клички «Белый боб» (Сандзё) и «Черный боб» (Анэгакодзи)…
Узнав об этом, Яманоути Ёдо из клана Тоса опоясался мечом, освежился рюмочкой сакэ и в таком боевом настроении отправился в усадьбу Сандзё Санэтоми, чтобы тут же, что называется, схватить его за рукав.
Семьи Яманоути и Сандзё были связаны родственными узами.
– Скажите мне честно, как родственнику! – начал Ёдо. – Ваши люди постоянно твердят о нарушениях императорских указов. А как узнать, действительно ли это подлинные слова его Императорского Величества? – с места в карьер взял Яманоути и вынудил-таки Сандзё признаться в том, что публикуемые документы – это не всегда «августейшие речения».
– А знает ли Его Императорское Величество, – продолжал атаку Ёдо, – что сейчас японское оружие разительно уступает западному?
– Нет, не знает.
– Так почему же Вы скрываете от императора правду? Разве это не Ваше упущение как советника Его Величества?
– Господин Ёдо! – Сандзё внезапно раскис и уже чуть не плакал. – Но ведь эти ронины могут и со мной расправиться!
Только теперь, услышав это жалкое хныканье, Ёдо понял, до какой степени люди Тёсю запугали Сандзё.
– Прошу Вас, – жалобно продолжал тот, – прежде, чем укорять меня, умоляю – войдите в мое положение!
Когда Ёсинобу узнал от Ёдо об этом разговоре, он понял, что его главная задача сейчас – взять под контроль ронинов, наводнивших столицу, и восстановить здесь порядок. Он вызвал к себе Мацудайра Катамори из семейства Аидзу, Генерал-губернатора Киото, и предложил ему в ответ на террор ронинов отдать приказ незамедлительно сформировать вооруженные отряды для ежедневного патрулирования центральных кварталов города.
– Но это же невозможно! – Мягкий по характеру Катамори долго противился силовым мерам, которые предлагал Ёсинобу, но, в конце концов, уступил его настояниям. Интересно, что позднее спокойный и тихий Катамори стал командующим Новой Гвардией и пролил за свою жизнь немало крови.
Между тем в Киото не прекращались бесчинства сторонников изгнания варваров. Своего пика они достигли четвертого числа третьего лунного месяца, когда в Киото въехал сёгун Иэмоти. У «патриотов» созрел план упросить Его Императорское Величество осчастливить своим посещением синтоистское святилище бога Хатимана в Ивасимидзу[74], к югу от Киото, где призвать к изгнанию варваров и совершить молебен об отвращении чужестранцев от земли японской.
Естественно, Иэмоти будет сопровождать императора. Церемония задумывалась таким образом, что сёгун должен будет подняться по длинной каменной лестнице к главному храму святилища, где император лично вручит ему церемониальный меч, коим надлежит выдворить варваров из пределов страны. Приняв из рук микадо такой меч, бакуфу более не сможет медлить с исполнением своего долга и будет вынуждено тотчас же начать изгнание иноземцев – в противном случае сёгуна объявят врагом трона, и он восстановит против себя всю страну…
Ёсинобу быстро сообразил, что здесь готовится ловушка, если не сказать западня.
– А там тоже умные люди сидят, – заметил по этому поводу верный вассал Ёсинобу Хираока Энсиро. Он уже оставил службу в Эдо и переехал на помощь к своему господину в Киото. По сведениям, добытым Хираока, этот хитроумный план был детищем Маки Идзуми, священника синтоистского святилища Суйтэнгу в Курумэ. Он же и предложил его самураям клана Тёсю.
По разработанным Маки планам действовали также Кусака Гэнсуй и другие находившиеся в Киото люди Тёсю. Маки писал и черновики тех самых фальшивых «императорских указов», которые затем обнародовали Сандзё Санэтоми и его подручные.
– Да, исключительно изобретательный человек, – подытожил невеселые новости Хираока.
– Изобретательный, говоришь? – Ёсинобу не выносил этого слова. Во время заседаний в эдосском замке ему часто приходилось выслушивать критику со стороны членов кабинета министров. Чаще всего нападки объяснялись просто общей неприязнью к дому Мито, поэтому Ёсинобу не придавал им особого значения. Его задевали высказывания только одного человека (как ни странно, единственного тогда сторонника Ёсинобу в бакуфу) – члена совета старейшин Кудзэяма Тоноками.
«В стране есть люди, которые считают, что господин Хитоцубаси Ёсинобу – чуть ли не заново родившийся Токугава Иэясу, – говорил Кудзэяма. – Но, по-моему, дело обстоит не совсем так. Все, что у него есть – это некоторая изобретательность и хитрость». Иными словами, Кудзэяма считал его человеком невысоких душевных качеств.
«Да что может знать обо мне какой-то там Кудзэ?» – раздраженно подумал Ёсинобу, когда ему передали слова Кудзэяма. Однако неприятный осадок на душе остался. А теперь вот Хираока Энсиро считает изобретательным какого-то поганца Маки Идзуми… «Ну уж этому бонзе из Курумэ я в изобретательности точно не уступлю!» – неожиданно для себя решил Ёсинобу.
Между тем самураи из Тёсю и поддерживавшие их царедворцы начали выполнять свой план и вскоре вплотную подошли к его главному пункту. Одновременно по городу поползли слухи о том, что на сёгуна Иэмоти в день торжественной церемонии будет совершено покушение. Поводом для этих слухов послужили, в свою очередь, толки радикальных сторонников императора и вассалов киотосского двора о том, что из столицы внезапно исчез бывший камергер Накаяма Тадамицу. Опять-таки по слухам, Тадамицу хотел собрать отряд ронинов из Тёсю и Тоса и во главе его буквально врубиться в императорский кортеж. Часть нападавших планировала захватить экипаж императора и «убедить» его тут же на месте подписать указ, объявляющий сёгуна вне закона; тотчас после этого другая часть налетчиков должна будет расправится с Иэмоти.
План выглядел вполне правдоподобным.
Когда эти слухи дошли до Ёсинобу, то он попытался уговорить двор отменить визит императора в Ивасимидзу. Безуспешно. Тогда он сам прибыл в замок Нидзёдзё[75], добился аудиенции у сёгуна и рассказал ему все, что знал.
