Каирская трилогия (ЛП) - Махфуз Нагиб
17
Камаль остановился перед особняком семейства Шаддад, держа под мышкой сумку. Он был одет в изящный серый костюм и блестящие чёрные ботинки, водрузив феску на свою крупную голову… Он казался высоким и стройным, шея его торчала из воротничка рубашки, словно не считаясь с тяжестью огромной головы и носа. Погода стояла мягкая, хотя иногда холодный ветер возвещал о скором приближении декабря. Разрозненные, ослепительно белые облака двигались по небу вяло и время от времени застилали утреннее солнце.
Камаль стоял в ожидании, уставившись на гараж, пока оттуда не выехал «Фиат», за рулём которого сидел Хусейн Шаддад, и поехал по Дворцовой улице, остановившись прямо перед ним. Хусейн Шаддад высунул в окошко голову и спросил Камаля:
— Разве они ещё не пришли?
Он три раза нажал на клаксон, и вновь заговорил, открывая дверь машины:
— Садись рядом со мной…
Но Камаль ограничился тем, что положил на сиденье сумку и пробормотал: «Имей терпение». Тут из глубины сада до него долетел голос Будур; он обернулся на голос и увидел, как девочка скачет к нему, а вслед за ней идёт Аида…
Да, это шествовала его возлюбленная: изумительная фигура, облачённая в серое короткое платье по последней моде. Верх платья было не видно из-за синей шёлковой куртки, обнажавшей её ровные загорелые предплечья. Ореол её чёрных волос обрамлял её шею и щёки, покачиваясь в такт шагам. Прядки её шёлковой чёлки тихо покоились на лбу, словно зубчики расчёски, а посередине чёрного овала сияло луноподобное, изящное по своей ангельской красоте лицо, казавшееся посланником из королевства счастливых сновидений. Камаль был пригвождён к своему месту под действием какой-то магнетической силы, не то во сне, не то наяву. В нём осталось лишь чувство благодарности и бурлящий экстаз.
Она лёгкой, горделивой походкой приблизилась к нему, словно приятная мелодия, что воплотилась в реальности, распространив вокруг себя благоухающий парижский аромат. Когда их глаза встретились, в её взгляде и на сжатых губах промелькнула улыбка, скреплённая радушием и аристократическим спокойствием. Камаль в ответ смущённо улыбнулся и склонил голову. Тут с ней заговорил Хусейн:
— Ты и Будур садитесь на заднее сиденье…
Камаль отступил на шаг и открыл заднюю дверцу автомобиля, склонившись наполовину, как делают слуги. Вознаграждением ему была улыбка и слова благодарности по-французски. Он подождал, пока сядут Будур и его возлюбленная, затем закрыл дверцу и уселся сам рядом с Хусейном. Хусейн ещё раз нажал на клаксон, посмотрев в сторону дома, и оттуда тотчас вышел привратник, неся маленькую корзинку, и поставил её рядом с сумкой Камаля между ним и Хусейном. Последний засмеялся и постучав пальцем по сумке и корзине, сказал:
— Какая польза от путешествия без еды?!
Машина взвизгнула и тронулась в путь. Когда она проезжала по улице Аббасийя, Хусейн Шаддад сказал Камалю:
— Я узнал многое о тебе, и сегодня могу добавить к этим сведениям новые, касательно твоего желудка. Мне кажется, что несмотря на свою худобу, ты обжора. Интересно, ошибаюсь ли я?
Камаль улыбнулся, счастливый, насколько только можно было это вообразить себе, и ответил:
— Подожди, пока сам не увидишь…
Одна машина везла их всех вместе, и это было сложно представить себе даже в самых дерзких мечтах. Камаль слышал, как его потаённые желания нашёптывали ему: «Если бы ты сам сел на заднее сиденье, а она — на переднее, то твои глаза смогли бы всю дорогу и без всякого надзора, насыщаясь взглядом на неё. Но не будь жадным и неблагодарным, лучше преклони колени в знак признательности и хвалы Аллаху. Освободи свою голову от разных мыслей, очисть себя от потока страстей и живи всей душой настоящим моментом. Разве не стоит один такой час всей жизни или даже больше того?»
— Я не мог позвать Хасана и Исмаила в эту нашу поездку!
Камаль вопросительно поглядел на него, не говоря ни слова. Сердце его колотилось от радости и смущения за то, что он так отличался от них сейчас. Хусейн же продолжил извиняющимся тоном:
— Машина, насколько можешь заметить, не может вместить всех…
Камаль тихо сказал:
— Это ясно…
Его друг с улыбкой добавил:
— И раз уж пришлось делать выбор, то выбирай того, кто больше всего похож на тебя самого. Без сомнения, наши стремления в этой жизни близки. Не так ли?
На лице Камаля отразился восторг, что переполнял его сердце, и он ответил:
— Ну да…
Затем, уже рассмеявшись:
— Только я удовлетворяюсь духовным путешествием, а ты не успокоишься, пока твоя духовная поездка не позволит тебе объездить весь мир…
— Разве ты не жаждешь путешествовать по всем уголком мира?
Камаль немного задумался и вымолвил:
— Мне кажется, что я от природы склонен к постоянству, словно от одной только мысли о путешествиях уже дрожу. Я имею в виду всю эту суматоху и волнение, а не различные виды, достопримечательности и тягу узнать новое. Мне бы хотелось, если бы это было возможно, чтобы не я, а весь мир облетел вокруг меня!
Хусейн Шаддад засмеялся в своей душевной, покоряющей сердца манере, и сказал:
— Тогда стой в кабине воздушного шара, если можешь, и гляди на землю, что вертится у тебя под ногами!
Камаль какое-то время любовался ласковым, притягательным смехом Хусейна, и тут на ум ему пришло лицо Хасана Салима, и он принялся сравнивать эти две версии аристократизма: один из них отличался мягкостью и доброжелательностью, а другого характеризовали высокомерие и сдержанность. Но при том оба они были величественными. Камаль сказал:
— К счастью, путешествия разума не требуют никакого транспорта…
Хусейн Шаддад вскинул брови с некоторым сомнением, хотя и не стал развивать эту тему, радостно заметив:
— Сейчас самое главное — что мы совершаем короткую экскурсию все вместе, и что наши стремления в этой жизни близки…
Вдруг сзади раздался нежный голос:
— Короче говоря, Хусейн вас любит, как любит и Будур..!
Эта фраза, благоухающая ароматом любви, произнесённая под аккомпанемент её ангельского голоса, проникла в его сердце и подняла его в небо в опьянении от экстаза. Словно волшебная мелодия, внезапно прозвучавшая в середине песни сверх привычных ожиданий слушателя, и поместившая его состояние между разумом и безумием. «Возлюбленная рассеянно играет словами любви, окропляет ими тебя, не подозревая о том, что обаряет магнием пылающее сердце». Он снова вызвал в памяти отзвук её голоса, чтобы вернуть струнам своего сердца резонанс любви. Любовь — старинная мелодия, однако кажется удивительно новой при достойном исполнении. «О Боже!! Я погибаю от избытка счастья».
Хусейн, комментируя слова своей сестры, сказал:
— Аида переводит мои мысли на свой особый женский язык…
Машина помчалась по Сакакини, а оттуда на улицу Королевы Назли, затем Фуада Первого, а оттуда уже со скоростью, которая по мнению Камаля была просто безумной, пронеслась в сторону Замалека:
— На небе собрались тучи, но нам нужно совсем немного, чтобы устроить себе великолепный пикник у пирамид.
Снова послышался нежный голосок, который, казалось, обращался к Будур:
— Подожди, пока мы приедем к пирамидам, а там уж сиди рядом с ним сколько хочешь…
Хусейн со смехом спросил её:
— Будур, что ты хочешь?
— Она хочет сидеть рядом с твоим другом…
«Твоим другом! Почему она не сказала: „С Камалем?!“ Почему бы не осчастливить имя, о чём даже не смел мечтать его владелец?»
Тут Хусейн заговорил с ним:
— Вчера папа услышал, как она спрашивала: «Uncle Камаль поедет с нами к пирамидам?», и он задал мне вопрос, кто такой этот Камаль. А когда я ответил, он спросил её: «А ты хочешь выйти замуж за uncle Камаль?», и она совершенно непосредственно ответила: «Да!».
Камаль обернулся назад, однако девочка отодвинулась назад, прижавшись к спинке сиденья, и спрятала лицо на плече сестры. Камаль насладился мимолётным взглядом на дивное лицо возлюбленной, затем отвернулся и тоном просьбы сказал:
