Карен Харпер - Королева
Мы стояли в ожидании на вершине лестницы, ведущей к воде, а перед нами плыли по Темзе к Гринвичскому дворцу не менее пятидесяти кораблей, разукрашенных стараниями купеческих гильдий Лондона. Вся эта флотилия должна была сопровождать королевскую барку с леди Анной и ее свитой. Нынешнюю ночь мы, согласно традиции, проведем в стенах Тауэра, дабы подготовиться к завтрашним торжествам, которые будут предшествовать официальной коронации королевы в Вестминстерском аббатстве.
Под звуки музыки мы отчалили на королевской барке, с которой спешно сорвали ткани цветов королевы Екатерины с ее эмблемами и заменили их гербами Анны. Со всех судов доносились до нас веселые звуки тромбонов, крумгорнов[35] и труб, дробь барабанов. Сэр Стивен Пикок, лорд-мэр Лондона, превзошел самого себя, создавая атмосферу всенародного торжества в честь того, что новая королева вступит в Лондон и предстанет перед своими подданными всех сословий.
Служить ей в то время было просто чудесно. Я пришла в такое сильное и радостное возбуждение, что казалось — вот-вот полечу. Впрочем, не будем забывать и о том, что между Анной и Генрихом иногда случались размолвки — чаще всего из-за того, что король расточал свое внимание другим дамам, а Анна была уже на шестом месяце беременности. На прошлой неделе она отважилась на людях сделать замечание его величеству за то, что он заглядывается на дам, а Генрих рассердился и резко бросил:
— Лучше бы вам смотреть на такие вещи сквозь пальцы, мадам, и привыкнуть мириться с ними, как делали прежде те, кто знатнее вас!
Она не посмела ничего ему возразить, но я понимала: Анну весьма обескуражило то, что король назвал других королев «более знатными» — она ведь изо всех сил старалась превзойти свою предшественницу. Некоторое время после этого Анна всячески ублажала Генриха, потакая ему во всем. Если она позволила себе вспышку гнева, то король — помня о ее положении — простил ее. Ведь в конце концов, все прорицатели и астрологи дружно обещали его величеству, что родится мальчик. И влюбленные, обсуждая предстоящую коронацию, ворковали как голубки.
Моя жизнь тоже стала более спокойной: я больше не носила писем ни Кромвелю, ни Анне. Главный секретарь его величества стал теперь смотрителем королевской сокровищницы (этот пост был символическим, но очень почетным) и канцлером казначейства (а вот это уже была реальная власть). Ну, а если Анна и отваживалась обмениваться любовными посланиями с Уайеттом, а то и с Перси, это меня, слава Богу, совсем не волновало. В этом смысле я была свободна.
Увы, я не могу сказать того же о своем сердце — впервые в жизни оно было занято. Том Сеймур редко бывал при дворе, поскольку его то и дело посылали с различными поручениями то по стране, то на континент. Но когда он оказывался под рукой, я, переняв кое-что из тактики Анны Болейн, старалась держать его на некотором расстоянии. Поцелуи — пожалуйста, ласки приводили меня в восторг, но я наотрез отказывалась оставаться с Томом наедине. Результат превзошел все ожидания. Мысль об ухаживании, над которым он раньше только смеялся, теперь овладела им и заставила попотеть: Том присылал подарки из Франции и посвятил мне несколько очень слабых сонетов, но я и таким была несказанно рада и писала ему любовные письма в ответ. Все-таки я входила в свиту королевы — так, может быть, в один прекрасный день я смогу выйти за Тома замуж и тогда уж не стану отказывать ему ни в чем. Да, я брала пример с Анны, стараясь подражать ей в том, как надо обращаться с мужчинами.
А вскоре в мою жизнь вошел новый мужчина. Он оказался в числе слуг королевы, когда король значительно увеличил количество после тайного венчания, состоявшегося в январе в Уайтхолле. Даже сейчас, когда я, захваченная зрелищем, участвовала в торжественной процессии, перед моим мысленным взором проплывали подробности первой встречи с Джоном Эшли.
Это произошло в конце марта во время поединков на турнирном поле в Гемптон-корте. День выдался солнечный, но очень ветреный, а накануне дождь лил как из ведра. В третьей схватке его величество выбил из седла своего противника, но и сам уронил копье — новое, которым он заменил сломанное в предыдущем поединке. Было видно, что Генрих задыхается, и ему тут же помогли спешиться. Королю был уже сорок один год, восемь из них он добивался Анны. Во время медового месяца казалось, что к нему снова вернулась молодость. Его величество танцевал и участвовал в играх до поздней ночи. Но за последнее время его щеки заметно заплыли жирком, а талия раздалась еще больше — аппетит у Генриха был отменный. Король все время потел и дышал с трудом.
Зрители на трибунах и еще выше, на раскрашенных наблюдательных вышках, над которыми реяли флажки, зашептались, когда Генриха уводили с поля к шатрам для участников турнира; слышно было, как звенят его доспехи.
— Кэт, — обратилась ко мне королева (теперь почти все называли меня так), — отнеси его величеству мой платок, пусть оруженосец вытрет ему пот со лба. И еще передай на словах: если бы его королева не была тяжела его сыном, то сама сбежала бы вниз, чтобы позаботиться о нем. Скажи, что я надеюсь скоро увидеться с ним наедине.
Я взяла богато расшитый кусочек полотна и пошла с трибун вниз. Не успела я сойти с них и направиться к шатрам, как приметила не знакомого мне мужчину, широкоплечего, с красивыми мускулистыми ногами.
Он выехал на поле на прекрасном гнедом коне. На полном скаку, не пытаясь придержать коня или спешиться, он сорвал с себя шляпу, чтобы она не свалилась, перегнулся с седла и ловким движением подхватил с земли оброненное его величеством копье. Когда незнакомец снова надевал шляпу, многие зрители на трибунах зааплодировали. Мне тоже очень хотелось захлопать в ладоши, но я боялась уронить платок королевы, а потому подобрала юбки и пошла по мосткам, проложенным через грязь, спеша к шатру, где участники поединка надевали и снимали доспехи.
Мимо меня проехал тот, кто поднял королевское копье. Он спешился, не выпуская копья из рук. Должна признать, я еще не видела, чтобы кто-нибудь, сколь бы он ни был титулован, знатен, пусть даже королевских кровей, сидел в седле так красиво, как этот мужчина.
— Мистрис Чамперноун, — проговорил он и вновь снял шляпу, — там дальше много грязи, попадается даже конский навоз. Не могу ли я вам услужить?
— Вы знаете, как меня зовут, и это, боюсь, дает вам преимущества. Я должна отнести его величеству этот залог любви от королевы.
— Тогда я с вашего позволения посажу вас в седло, чтобы вы не запачкали туфелек и юбок, — предложил он и кивком указал на коня. — Его зовут Брилл, сокращенно от Бриллиант, ибо он подобен этому драгоценному камню и блеском своей попоны, и преданностью, и послушанием — правда ведь, мальчик мой? — И он потрепал Брилла по бокам.
Могу поклясться, что животное кивнуло, будто соглашаясь. Меня еще никогда не знакомили с лошадью, к тому же раньше, чем с хозяином. Было похоже, что к этому скакуну относятся, как к человеку, он был другом всадника. Но вот загадочный незнакомец заговорил со мной снова:
— Я знаю, в каком шатре вы найдете его величество. Меня зовут Джон Эшли, я недавно прибыл ко двору в качестве старшего дворянина свиты королевы. Я ее дальний родственник, а сейчас мне поручили службу под началом ее шталмейстера Уильяма Коффина. Я влюблен в лошадей и надеюсь когда-нибудь написать книгу о верховой езде, — добавил он и погладил крепкую шею Брилла. — Я скучаю по дому, однако считаю свою службу за честь. Так можно усадить вас в седло?
Мне пришлось задрать голову, потому что этот человек был выше Тома. Я вдруг оробела от его плавной речи, красивого лица и одежды и, сама не знаю почему, кивнула. Джон Эшли прислонил копье к ограде. Потом обнял меня за талию и легко, как пушинку, поднял и усадил на Брилла. Я ухватилась одной рукой за луку седла, а Джон направил коня по грязи к шатрам.
Мои мысли понеслись вскачь. Мастер Эшли забыл взять копье короля. Было видно, что он грамотен, голова у него светлая, да и честолюбия достаточно, чтобы говорить о своей будущей книге. Разве королева не понимала, что мне придется пробираться по грязи и через лужи? Похоже, что она — то ли из-за нового высокого положения, то ли вследствие беременности — целиком поглощена мыслями о себе самой, а о других думать перестала.
— Позволено ли мне поинтересоваться, мастер Эшли, кем вы доводитесь ее величеству?
— Ах да, родственные связи здесь, при дворе, важнее всего. Моя матушка, Анна Вуд, была племянницей матери королевы, Элизабет Болейн, урожденной Говард. Я вырос в Ист-Бернгеме, в Норфолке.
— Ну да, Говарды во главе с герцогом Норфолком. Он и отец королевы вместе с секретарем Кромвелем — самые близкие советники короля.
— Совершенно справедливо. Ну, а со стороны отца я потомок лорда Эшли, барона замка Эшли в Уорикшире. Но наследства мне не достанется, потому что моя матушка была второй женой отца, а от первого брака у него остался сын, поэтому мне придется самому пробиваться в жизни. А вы, мистрис Чамперноун?
