Птичка польку танцевала - Батлер Ольга Владимировна
– Спасибо, Боря, я сейчас спущусь.
Через пятнадцать минут она уже легко сбегала по обшарпанной, пропахшей кошками лестнице. На каждой ступеньке зеленели патиной кольца для ковров. Они давно сделались ненужными – никаких ковров и в помине не было. А ведь когда-то этот дом был вполне респектабельным. Его большие витражные окна и чугунные решетки пока сохраняли остатки своей дореволюционной красоты. Но теперь на всех дверях уродливо торчали под лепниной разнокалиберные звонки и пестрели таблички с фамилиями и указаниями: «звонить три раза», «два долгих звонка», «стучать четыре раза – сильно».
Навстречу Пекарской поднималась семейная пара. Соседи заспешили уступить Анне дорогу. Она их опередила, быстро оторвав ладонь от перил.
Мужчина подобострастно поклонился, приподнял шляпу.
– Здрасьте, – произнес он сквозь одышку.
Его жена поедала Анну глазами: и где эта Пекарская покупает вещи? Наверное, в каком-то заоблачном распределителе высшей категории. Там ее встречают похожие на херувимов продавцы и, хлопая крылышками, увлекают в благоухающий зал. В том зале есть все, что женской душе угодно, от парижских платьев и туфелек разных цветов до хрустальных флаконов с духами и сумочек из бархатистой замши.
И конечно, фильдеперс. О, этот шелковистый «филь де перс», скользящая и упругая персидская нить, ни складочки на ноге! Ради него можно и от собственной души отказаться, выбросив ее вместе с бесформенными советскими чулками, которые только и умеют, что собираться в гармошку.
Все в доме знали, что живут рядом со звездой. Соседи привыкли и к ее шикарным туалетам, и к машине, и к часто приезжавшему велосипедному фургончику «Цветы на дом» (посыльный парнишка давно запомнил адрес артистки). Но никто не удивлялся, что она ютится в коммуналке. Да она сама не удивлялась – ни Акимушке на сундуке, ни кухне с кипящим чаном, ни летающим по квартире пушинкам. Вся Москва так жила. Неприхотливые люди теснились под общей крышей, и никто никому не мешал.
На улице Пекарская улыбнулась дворнику – он, прервав работу, наблюдал, как Борис открывает дверцу перед своей нарядной пассажиркой.
– Здравствуйте, Ринат.
Дворник уважительно кивнул головой в бархатной тюбетейке.
Когда машина выехала на бульвар и набрала скорость, Анна подставила лицо ветерку: весна! Москва наконец сняла свою теплую шапку, размотала пуховый платок, сбросила надоевшее пальто и спрятала зимние вещи в пронафталиненные сундуки, подальше от глаз и моли.
Улица была украшена флагами и первомайскими лозунгами. Но праздных лиц в толпе не наблюдалось. Москвичи были постоянно озабочены добычей пропитания и других благ. Девочка-подросток, перекосившись, волокла чемодан. Молодая женщина замерла возле своих больших сумок, делая передышку. Бабуля из последних сил тянула за собой внука, другой рукой прижимая к груди кульки с продуктами.
Приезжие из Средней Азии шли с мешками на спинах, тяжело переставляя ноги в мягких кожаных ичигах. Мимо них, тоже в тюбетейке, бежал белобрысый московский мальчишка со связкой книг. Только какой-то военный и его жена шагали почти налегке, держа за руки маленькую девочку в светлом летнем комбинезоне. Они подняли ее вверх, и она счастливо замельтешила в воздухе пухлыми ножками.
Анна любила разглядывать московские лица, подмечая, как они меняются с каждым годом. Столица быстро прирастала людьми, все лики бывшей империи смешались в толпе.
Трое нищих показались принесенными сюда каким-то злым ветром. Изможденные мужчина, женщина и похожий на старичка мальчик отрешенно брели, сами не зная куда, не прося ни у кого подаяния. В Москве не первый месяц ходили смутные разговоры о страшном голоде на юге, о вымерших селах и людоедстве. Трудно было в такое поверить. Газеты ничего не сообщали, а приезжих из тех мест в столицу не пропускали. Наверное, и этим недолго идти оставалось, до первого милиционера.
Борис вел машину молча. Анна уже привыкла к тому, что ее шофер становился разговорчивым только к концу поездки. Он лихо обогнал обвешанный пассажирами трамвай, но ему пришлось притормозить возле кинотеатра «Межрабпом»: впереди ползла лошадиная повозка с поднятым верхом.
Анна привычно покосилась на знакомую афишу на фасаде «Межрабпома». «Смотрите у нас полит-сатиру режиссера Бердышева! Перед показом актриса Пекарская с джазом исполнит в фойе свою знаменитую песенку». Из-за этой песенки Анне приходилось каждый день бегать из «Аркады» на противоположную сторону Садовой.
Борис требовательно погудел извозчику.
– Эй, посторонись, пережиток!
Тот немного поартачился, но уступил. Дни его транспорта и вправду были сочтены. В Москве прорыли метро, со дня на день все ждали открытия станций.
– Боря, отвезете меня вечером в «Националь»?
Шофер кивнул. Он никогда не отказывался от дополнительного заработка и дорожил своим местом. Тем более что автомобиль принадлежал Пекарской.
– Подождать вас там?
– Нет, это не нужно. Не хочу вас снова мучить, – ответила Анна. В прошлый раз она и Маша Владимирова веселились на вечере джазовой музыки в «Национале» до четырех утра.
– Но вот завтра прием в американском посольстве, оттуда попрошу меня забрать.
Борис снова кивнул и, вспомнив что-то, показал на газету, которая лежала на сиденье.
– Анна Георгиевна, в «Вечерке» про ваш новый спектакль написано.
– Хвалят или ругают? – оживилась Анна, протягивая руку за газетой.
– Ни то ни другое, – ответил Борис. – Пишут, что американки с вами выступают. Одеты во фраки и цилиндры.
Интерес в глазах Анны пропал. Она мельком посмотрела на картинку с иностранными артистками и бросила газету обратно.
– А, это просто американских циркачек добавили! По сценарию у нас с ними соревнование.
– Мои сестра и шурин все мечтают на ваше представление попасть. Надоело, говорят, влачить скучное существование. Вдруг захотелось им чего-то непостижимого, большого и впечатлительного. С меня пример берут, – сказал Борис, сосредоточенно вглядываясь в дорогу. – Ведь я им все время говорю – поднимайте свой кругозор!
Пекарская улыбнулась и в который раз дала себе обещание записывать за своим шофером. Нельзя быть ленивой, когда такие жемчужины сами в руки сыплются. Вот Сережа Иварсон давно украл бы у Бориса парочку-другую выражений.
– Если ваши родственники так сильно хотят, то надо осуществить их мечту.
– Так к кассе вашей не подступишься! А если подступишься, отвечают, что все ушло ко всяким там льготникам-мульготникам, работникам-ударникам, культурникам-физкультурникам.
Новый спектакль про цирк шел уже пятый месяц, но – Борис не преувеличивал – попасть на него было очень сложно.
Шофер с досадой хлопнул по рулю.
– Культпоходы у них, понимаешь. В общем, никак не возможно без блата!
Пекарская опять улыбнулась.
– Хорошо, будет вам блат.
– Ой, спасибо, Анна Георгиевна! То-то мои обрадуются! Я думаю, пусть они развиваются. А то прежде настроение у них было какое-то полуобывательское, ни к чему не заметно инициативы.
Машина развернулась на благоухающей грушевым цветом Большой Садовой, пересекла трамвайные пути и притормозила у музыкального холла. Там, как обычно, змеилась очередь, возле нее топтались барышники. Борис подрулил поближе к входу и, повторив ритуал с открыванием пассажирской дверцы, помог Пекарской выйти из авто. Она надеялась быстро проскользнуть в театр, но рядом возник гражданин в косоворотке и с парусиновым портфелем.
– На этот, что ли, очередь? – Он показал на афишу гала-представления с «участием живых артистов, живых и нарочных животных, цирковых аттракционов и многого другого».
Фамилия Пекарской не выделялась в списке исполнителей. По дореволюционной еще традиции уважающие себя театры перечисляли имена актеров одинаковым шрифтом и по алфавиту. Но вся Москва и так знала, кто теперь настоящая звезда мюзик-холла.
– Вполне может быть, что и на этот, – не сразу ответил мужчине Борис.
Прохожий не отставал.
