"Избранные историко-биографические романы". Компиляция. Книги 1-10 (СИ) - Джордж Маргарет
– Если притворяется, ему это отлично удается, – заметил я.
Каждый вечер Клавдий засыпал (щадящее толкование) или отрубался (реальность).
На Форуме кипела жизнь, ведь даже в жару суды рассматривают тяжбы, торговцы предлагают свой товар, а бордели расхваливают свой. Мы смотрели на людей сверху вниз, мать энергично обмахивалась веером.
Я повернулся и глядел на ее профиль, на то, как покачивались в ее ушах золотые серьги. Это был один из тех редких моментов, когда я мог разглядеть мать, не встречаясь с ней глазами. Она не была красавицей, но у нее были правильные черты лица – люди такие часто называют благородными. Это может показаться странным, но самой красивой в ней была шея – длинная шея с плавным изгибом. Художники зачастую обходят вниманием шеи тех, кого хотят изобразить, хотя именно на шеях держится то, из чего складывается наше впечатление о ком бы то ни было. Кривая, короткая или толстая способна испортить всю картину. Мать внезапно повернулась и перехватила мой взгляд, но не стала спрашивать, почему я на нее уставился, вместо этого она лукаво улыбнулась.
– Я польщена твоим неотрывным вниманием, – сказала она, чуть вскинув голову.
– Ты притягательна, этого у тебя не отнять, – парировал я (прошли те времена, когда она могла меня смутить) и подставил ей локоть. – Идем?
Тут и всплыла истинная причина, по которой мать предложила с ней прогуляться.
– Мне неспокойно. Клавдий меня пугает – в последнее время он не раз говорил, что подумывает пересмотреть завещание. Более того, он постоянно твердит о том, в какого прекрасного молодого мужчину превращается Британник. Однажды я случайно подслушала, как он ему говорил: «Мой дорогой, скоро для тебя все изменится». А теперь, когда и голос Британника стал меняться, он больше не ребенок. Что, если Клавдий отдаст предпочтение ему, а не тебе? Он ведь формально не объявлял тебя своим наследником. – Нам на пути попалась пожилая пара, и мать выждала, пока они не окажутся на безопасном расстоянии. – Ведь так естественно выбирать свою плоть и кровь, а не кого-то усыновленного. Я чую, он движется в этом направлении. Британник растет у него на глазах, а твои позиции по мере его возмужания ослабевают.
Мать, понятное дело, была права, я и сам не раз об этом задумывался. Но мы делали все, чтобы выдвинуть меня на первый план, а если природа возьмет верх – что ж, тут мы ничего не сможем поделать. Примерно это я и сказал матери.
– Ты готов занять его место, если появится такая возможность?
– Я слишком молод. Разве возможно стать императором в столь юном возрасте? Нам нужно время.
– Тебе шестнадцать, ты достаточно взрослый.
– Да, при условии, что я – Александр Великий, – рассмеялся я.
– Возможно, он тоже не думал, что готов: смерть его отца была неожиданной.
И подозрительной. А еще его ситуация до жути походила на мою. Филипп выбрал себе очередную молодую жену, та родила ему сына, и мать Александра опасалась, что тот потеснит ее сына. Убийство Филиппа пришлось для нее очень кстати.
– Неожиданной, но, конечно, не желанной, – заключила мать.
Я не рискнул спросить, что у нее на уме. Убийство Британника? Я ничего не хотел об этом знать, ведь в таком случае мне надо было либо согласиться на это, либо выступить против и предотвратить. Таким образом, я или оставался честен, но с пустыми руками, или становился убийцей, но при этом императором.
– Сенека говорит, что нет того, чья смерть не принесла бы облегчения хотя бы одному человеку, – припомнил я.
– Мудрое суждение. Я знала, что он станет тебе хорошим учителем. – Она вздохнула. – Слишком уж жарко. Теперь, когда мы все решили, я, пожалуй, вернусь во дворец и посижу в тени у фонтана.
Я развернулся и дальше пошел один. Теперь, когда она решила, – о боги… Я не выразил согласия, но и не сказал «нет». Получается, я оставил все на ее усмотрение. В конце концов, до этого дня она с помощью различных маневров, заговоров и убийств довольно успешно устраивала мою жизнь. Но я еще не задавался вопросом – хочу ли я стать императором? Мне казалось, что узнаю, когда придет время. Думал, успею набраться ума и не надо будет ломать над этим голову. Вышло иначе – надо было принимать решение.
Спускаясь с холма, я вышел за территорию Форума. Жара накатывала волнами, принося с собой запахи увядших цветов, пережаренного мяса и человеческого пота. На меня никто не обращал внимания, а если кто-то и смотрел в мою сторону, то кого он видел? Молодого человека с довольно приятными чертами лица… но никак не императора. Юношу, вольного идти сквозь толпу и при этом оставаться незамеченным. Если же этот юноша вдруг станет императором, его лицо будут узнавать в любом уголке империи – если не лично, то по изображению на монетах.
Хочу ли я стать императором? Смогу ли я им быть? Это два разных вопроса.
Я шел, не разбирая дороги, и постепенно вышел к ближайшему к Палатину Целийскому холму. Его покатый склон словно манил к себе, и я стал подниматься. В тени олив и кипарисов идти было не так утомительно, и, что радовало, людей здесь было гораздо меньше, чем на Форуме.
«Думай», – говорил я себе, а в голове крутилось одно слово: император, император, император.
Дома по обе стороны дороги стояли просторные и богатые, но не такие, как особняки аристократов с их показной роскошью. Здесь селились магистраты, преуспевающие торговцы и вышедшие в отставку генералы. Не обязательно быть императором, чтобы безбедно жить в таком приятном месте. Я шел, погруженный в свои мысли, и тут услышал гомон спускающейся по улице толпы. Встряхнувшись, я увидел, что все в траурных одеждах, и вдруг понял: улица мне знакома. Стены цвета охры, кипарис… Я уже бывал здесь, но когда? Когда? Не сбавляя шага, я приблизился к процессии, и когда поравнялся с ее концом, из дома вынесли гроб. Дом – да, в этот самый дом меня приводил Аникет. Дом Александра Гелиоса. Я остановился и склонил голову в знак уважения к покойному.
Знак. Это был знак свыше. И не над чем ломать голову и задаваться вопросом: как случилось, что я оказался здесь именно в этот день? Одна эпоха завершилась. Ушел последний из детей Клеопатры. Но разве в моих жилах не течет кровь Антония? Их история не заканчивалась – скорее обретала новое начало.
У меня сохранилась монета, подарок Гелиоса. Ее монета. И в этот момент я будто бы снова услышал его голос, услышал слова, которые навсегда запечатлелись в моей памяти: «Передаю и доверяю тебе ее – ее мечты и амбиции».
Как бы поступила Клеопатра? Стала бы колебаться, если бы судьба дала ей шанс стать императрицей?
XXVIII
Между первым упоминанием о возможном деянии и его совершением я оказался в странном мире, где всё словно зависло в пустоте и лишь изредка перемежалось отрезками нормальной жизни. Ночами я лежал без сна, ворочался, обуреваемый тревогой, и все лишь для того, чтобы пробудиться, словно в забытьи, и снова почувствовать, как память впивается в меня своими острыми клыками. Я вскакивал с постели и торопливо одевался, как будто дневной свет и шелка могли стереть из памяти приснившийся кошмар.
И все это время нас, словно купол, накрывало некое подобие нормальности. Семейные ужины, наставления Сенеки, походы в город с Тигеллином… все это никуда не делось. Хотя плотские утехи уже не радовали меня, как прежде. Я продолжал овладевать навыками колесничего, а вот уроки музыки брать перестал – не хотелось смешивать красоту с грязными временами.
Мать втянула меня в решение крайне неприятных задач, и я не осмелился ей перечить. Признаюсь, на тот момент я не был уверен, что она и меня не планирует уничтожить. И вот однажды я стоял перед матерью в ее покоях. В покоях Августы, куда я крайне редко осмеливался зайти. Пол из черного мрамора отражал инкрустированные золотом стены. Кушеток было великое множество и на любой вкус: на ножках из слоновой кости; со спинками из резного дерева; такие высокие, что без подставных ступенек не забраться; или вполне низкие, чтобы, напившись, свалиться с них без каких-либо последствий. В общем, обстановку здесь было не сравнить с ее аскетичным существованием на Понтии.
