"Избранные историко-биографические романы". Компиляция. Книги 1-10 (СИ) - Джордж Маргарет
– Церемонию получения тоги мужественности, – сказала мать. – А ты что, об элевсинских мистериях [427] подумал?
Через подобный обряд она бы никогда не прошла – просто потому, что убийцам было запрещено в них участвовать. Но вот Август через них проходил, хотя и убил стольких людей, что их кровью можно было залить все улицы Рима. То есть для кого-то правила могут смягчить или вовсе ими пренебречь?
– Прости, я невнимательно слушал.
Я выпрямился, чтобы как-то взбодриться после скучного ужина, и еще подумал, что было бы неплохо, если бы и меня вынесли из-за стола на носилках.
– Мне удалось убедить Клавдия согласиться, чтобы ты пораньше принял тогу мужественности. А точнее, через три месяца.
– Но мне на два года меньше положенного. Год разницы – это еще не так заметно, но два…
– Ты высокий мальчик и выглядишь старше своих лет, так что все пройдет как надо.
– Но какой смысл в подобной спешке?
Мать встала и плотнее закуталась в паллу – в комнате было холодно, и мраморный пол не делал ее теплее. Я хлопнул в ладоши и приказал вошедшему рабу принести жаровню.
– Очень важно, чтобы тебя признали взрослым как можно раньше Британника, – ответила мать, когда раб покинул комнату. – Ты опередишь его не на три года, а на пять, и у тебя появятся официальные обязанности, к которым его по закону еще долго не допустят.
Официальные обязанности! Какого рода? Наверняка скучные и тягомотные. И ради них придется надевать неудобную одежду и слушать бесконечные разговоры на всякие пустяковые темы.
– Не волнуйся, это только для виду, тебе ничего не придется делать, – заверила мать. – Нынче я исполняю официальные обязанности. В конце концов, я – Августа.
– Титул Августы не дарует должность, – напомнил я. – В Риме ни одна женщина не может занимать политический пост.
Мать откинула назад голову и рассмеялась. У нее была такая красивая лебяжья шея; я услышал, как тихо звякнуло золотое ожерелье.
– Это ты так думаешь, дитя мое.
– Я не дитя. А если ты считаешь, что я еще ребенок, тогда и не пытайся возвысить меня до статуса взрослого.
– Ты будешь весьма полезен в этом статусе, дитя… сын мой.
Мать подошла ближе, протянула ко мне изящные руки, взяла мое лицо в ладони и медленно поцеловала в обе щеки. От ее запястий густо пахло духами с ароматом лотоса, ее губы задерживались на моей коже.
А потом она резко развернулась и вышла из комнаты.
Я сидел на кушетке и тер ладонями щеки, наливавшиеся горячим румянцем. Она именно этого и хотела.
Близилась церемония, все вращалось вокруг меня, а сам я был неподвижен, как ступица колеса. Наступил март, и теперь мне предстояло войти на форум Августа вместе с другими юношами-кандидатами, и все они были старше меня.
День стоял ясный, воздух бодрил, небо ярко синело. Свежий ветер приподнимал вуали женщин, наблюдавших, как их сыновья прощаются с отрочеством и становятся мужчинами. Передо мной и позади меня по ступеням храма поднимались стайки юношей, но я шел один. Как всегда – на виду, но обособлен. Я остро чувствовал, что на меня смотрят сотни глаз – оценивают осанку и каждый мой шаг.
В храме мне предстояла встреча с Марсом, но он меня не страшил, народ Рима был куда более суровым судьей. Я поднял голову и посмотрел на свирепое лицо, потом на знамена и трофеи, но они не пробудили во мне никаких чувств. Мы по одному двигались вперед. Магистрат и его раб снимали с нас юношеские тоги, облачали в белоснежные мужские; затем скатывали наши старые одежды и передавали нам со словами о том, что теперь мы должны оставить детство позади и войти в пору взросления. Мы обретали гражданство взрослого мужчины, а вместе с ним – права, свободы и обязанности. Теперь наш долг – защищать Римское государство, создавать собственную семью, служить Риму, чего бы он от нас ни потребовал, и жить так, чтобы не опозорить память наших великих предков.
Я прижал к себе небольшой тугой сверток, который словно вобрал в себя все мои прошлые годы, и отошел, уступая место следующему кандидату. Далее я должен был возложить его к ногам статуи Августа. Он был таким же громадным, божественным и далеким, как в прошлый раз. Возможно ли, что во мне течет кровь этого холодного существа?
– Август, – тихо пробормотал я, – если ты когда-то был таким, как я, подай знак.
Ничего не произошло, но я решил: если такое случится, я этого ни за что не пропущу.
Для других юношей церемония в храме Марса была кульминацией, для меня же – только началом. Выйдя из храма, я с тяжелым щитом в руках во главе преторианцев промаршировал на Римский форум. Гвардейцев были сотни. Мы прошли к Ростре. Там я поднялся на помост, где меня приветствовала группа сенаторов. Они объявили, что я удостоен звания проконсула с полномочиями генерала за пределами Рима и членом всех четырех великих жреческих коллегий. И тогда я произнес свою первую публичную речь – написанную Сенекой, – в которой поблагодарил сенат за оказанную честь и объявил о раздаче денег солдатам и гражданам от моего имени.
– Щедрость Нерона! – громко проревел один из префектов преторианцев.
– Щедрость Нерона! – проревела толпа в ответ, и снова: – Нерон! Нерон! Нерон!
Звуки отражались от мраморных стен. Должен честно признать, мне это нравилось. Крики толпы опьяняли, я даже не подозревал, насколько жажду этого опьянения.
Позже, на праздновании для семьи и приближенных, меня поразила перемена в отношении ко мне окружающих. В мифологии полно историй о перевоплощениях: Дафна превратилась в лавровое дерево, Каллисто – в медведицу, Актеон – в оленя, Нарцисс – в цветок. В тот день я на себе понял, каково превратиться в кого-то другого. Меня вдруг стали воспринимать как взрослого, ответственного, влиятельного, высокопоставленного человека. Это сквозило в каждом слове, в каждом жесте. Только мать относилась ко мне по-прежнему – я был ее своенравным мальчиком, которого она подчиняет своей власти.
События следовали одно за другим. В Цирке прошли игры в честь моего совершеннолетия. Их я посещал в наряде, в какой облачаются генералы для триумфа, в то время как Британник был в мальчишеских одеждах, и толпа его не замечала. Мать была права, когда говорила, что контраст между нами будет разительным. Она хотела, чтобы мы как можно чаще появлялись на публике в таком виде.
Летом Клавдий пожелал провести три дня в Альбанских горах и на этот срок назначил меня префектом Рима. А значит, мне предстояло рассматривать судебные дела! Это было уже слишком, и я сказал Клавдию, что это нежелательно.
– Т-тебе неплохо поучиться, – ответил он. – Я с-скажу им, чтобы тебе не п-представляли с-сложные или важные дела, только п-простые.
Но его не послушали и отдавали на мой суд деликатные, требующие особого внимания случаи. Согласно моему новому высокому статусу, мое решение перевешивало голоса других, даже тех, кто был гораздо старше меня.
Я часами изучал правовую и судебную системы и еще больше времени посвящал рассмотрению дел. Что интересно, сам того не ожидая, я увлекся изучением законов. Это была огромная, невероятно сложная задача, но умение применять знания в конкретных случаях дарило равноценное удовлетворение. А еще я получал самое настоящее удовольствие в процессе урегулирования судебных дел и поиска ответов на поставленные вопросы, ведь в остальных сферах жизни у меня такой возможности не было.
Спустя какое-то время я наконец мог спорить и высказывать свое мнение по поводу принимаемых решений. Илион – древняя Троя – подал петицию об освобождении от римских налогов. В ее поддержку я произнес речь на греческом. Петицию удовлетворили, и я был рад, что повлиял на решение, благодаря которому этому дорогому для меня городу вернули достоинство.
XXV
Время летело незаметно, месяцы сменяли друг друга, сливаясь, как спицы в крутящемся колесе. Однажды я зашел в свою комнату и обнаружил дожидавшуюся меня шкатулку. Пока я перебирал ее содержимое – два свитка, какие-то юридические акты, золотое кольцо и жемчужное ожерелье, – в комнату вошла мать.
