Садриддин Айни - Рабы
Когда запоешь, все складней получается. Но слова-то в песне те же, — улыбнулась Мухаббат, уходя.
— Я помню эту песню. Но ведь я-то не с пустыми извинениями пришел, — печально сказал Хасан.
Он постоял еще, но Фатима молчала.
Тогда и он пошел вслед за Мухаббат. И когда они далеко отошли от Фатимы, до них долетела ее песня:
Не смей свою любимую бранить,
она нежна.
Не сдержит всех жемчужин нить, —
она нежна.
В больное сердце камнем не бросай:
Нельзя над чашей камень уронить, —
она нежна.
И, уходя, вслушиваясь в легкий далекий напев Фатимы, Хасан шептал:
От сердца к сердцу протянута эта струна,
И чем туже она, тем звонче поет она.
И крепка, крепче стали, доколе жива любовь,
Не порвется она, хоть и очень нежна.
17
Во дворе правления колхоза оживленно толпились колхозники от мала до велика.
Вдруг, словно вспыхивал, возникал смех. Вдруг, перекрывая все голоса, звенела чья-нибудь веселая шутка.
Завхоз, свалив в угол амбара и еще раз пересмотрев мешки, подошел к весам и долго проверял их.
Все было готово, чтобы на склады ссыпать зерно, а в амбары принять товары.
Но тем, кто ждет, время кажется медленным.
И когда наконец вдали звякнул колоколец каравана, ему даже не сразу поверили, — казалось, караван пришел неожиданно.
Но по улице уже бежали ребята с криками:
— Караван пришел!
Ребята со двора тоже побежали навстречу каравану, а взрослые собрались у колхозных ворот. Караван пришел.
Неторопливой, спокойной поступью вошли во двор тяжело нагруженные верблюды. Их светлую, слегка рыжеватую шерсть украшали красные ковровые седла, красные шлеи свешивались на верблюжьи груди широкой тесьмой с бахромой, красные уздечки охватывали узкие верблюжьи лбы, и на груди заднего верблюда медленно раскачивался медный, почерневший от дальних дорог большой колоколец.
Старый Эргаш, глядя на караван, засмеялся:
— В точности, как, бывало, ходили караваны наших богатейших купцов.
Сафар-Гулам тоже засмеялся:
— Но разница в том, что тогда водили караван, чтоб набивать карманы баев, а эти перевозят сокровища трудящихся, тех, что в прежние времена были рабами.
Кутбийа, стоя рядом с Хасаном, не сводила глаз с Хамдама-формы. Она услышала слова Эргаша и ответ Сафар-Гулама, и сердце ее тоскливо сжалось. Она вздохнула и посмотрела на небо. И снова с надеждой взглянула на Хамдама.
Один из колхозников добавил:
— И сами верблюды другие. У богачей верблюды ходили в плешинах да в ссадинах от непосильной работы, а у нас и скот живет в холе. Ишь как стоят горбы у них, ишь как хорошо они выглядят!
— Много их, бедняг, погибло от кулацкого ножа. И ведь мясо-то у них невкусное, чего резали?
— Чтоб нам поменьше досталось.
Хамдам взглянул на Кутбийю и дважды ребром ладони провел себе поперек груди.
Кутбийа в ответ улыбнулась ему. Верблюды опустились на землю.
Сняли с седел тяжелые мешки с пшеницей и понесли их в амбары.
Взамен принялись вьючить огромные кипы хлопка.
Большая часть верблюдов уже была навьючена и отведена в сторону. Но несколько верблюдов еще лежали, послушно ожидая, пока закрепят на их седлах хлопок, туго набитый в мешки.
В это время во двор въехал, громко гудя, грузовик.
Между колхозниками зашла речь о грузовиках, их значении в колхозном хозяйстве.
— Если бы нам еще один грузовик, намного легче стало бы устраиваться со всеми делами! — сказал Юсуф.
— Приобретем! — ответил Сафар-Гулам. — А может быть, даже получим в премию за перевыполнение плана. Надо только так перевыполнить, чтоб не стыдно было премию получать.
Юлдашев возразил:
— А зачем нам ждать премию, дядя Сафар? Деньги у нас найдутся с избытком, надо купить, да и точка. Это нам не помешает перевыполнить план.
Шашмакул сердито проворчал:
— Сперва надо вредителей убрать, а не то и с грузовиком выйдет, как с сеялкой; а не то и вовсе пропадет, как культиватор.
Хасан отвернулся, словно и не слышал слов Шашмакула, но Кутбийа отлично расслышала и подмигнула Хамдаму.
Грузовик, сгрузив тюки мануфактуры, мешки с сахаром ящики чая и всякие хозяйственные товары, нагрузил высокую груду мешков с хлопком и ушел со двора.
В это время подъехали арбы, гремя колокольчиками, подвешенными к сбруе лошадей. На одних арбах была нагружена пшеница, на других — мануфактура, сахар, чай, керосин, масло и другие товары. Арбы выстроились в ряд перед кооперативом.
— Столько товаров! — сказал Эргаш. — Прежде, бывало, арбы выстраивались только на базаре в Гиждуване перед лавками баев У нас на весь Шафриканский район для товаров даже ни одного склада не было, а теперь в каждом колхозе свои амбары и склады и свой базар. Да какой! Купцы, бывало, торговали по мелочам, а у нас приходи, выбирай, сразу и не выберешь: то хорошо, а это еще лучше.
Юлдашев ответил:
— Так ведь то было в эмирском Шафрикане, дядя Эргаш Ведь там только место прежнее, а город нынче совсем другой.
Кладовщик крикнул, стоя у своих весов в тени амбара:
— Товарищ Сафар, можно начинать?
— Да, — ответил Сафар-Гулам и, подойдя к весам, сказал ожидавшим колхозникам: — Дело обстоит так, товарищи, — сейчас кто нуждается, может получить пшеницу. Точные подсчеты по всем трудодням у нас еще не закончены. Выйдет, примерно, на трудодень каждому колхознику по восемь килограммов пшеницы и деньгами порядочно. Но окончательный расчет произведем, когда полностью закончим подсчет. А сегодня выдадим по шесть килограммов пшеницы на трудодень. Таково решение правления.
Вытащив свои расчетные книжки, водя пальцами по столбцам записей, колхозники принялись подсчитывать свои трудодни.
Хасан нерешительно подошел к Фатиме.
— Ну как, Фатима, хватит тебе трудодней на пропитание?
— Их у меня двести тридцать пять, Хасан, — просто и доверчиво ответила Фатима.
Видно, что-то перегорело в ней и сменилось каким-то новым чувством.
Хасан сразу уловил эту перемену. Шутя он спросил:
— Ну теперь сменишь свое синее платье на новое. Нарядная будешь. Иль все деньги на книжку положишь?
Кутбийа, прислушиваясь к их разговору, незаметно, но с удовольствием взглянула на свое шелковое платье, на бархатный жакет, на лаковые ботинки.
— Есть у меня деньги и на книжке, Хасан, есть и шелковые платья в сундуке, и жакетки бархатные есть, и лаковые ботинки, и тюбетейки, шитые золотом. У меня много всякого добра лежит. Но я ведь не кулацкая дочь. Куда мне наряжаться? На работу? Я ведь не для виду работаю. В шелках моей работы не сделаешь.
Удар был направлен прямо в Кутбийю.
Кутбийа вспыхнула и растерянно подвинулась в сторону Хамдама.
Но в это время кладовщик позвал:
— Подходите, товарищи! Фатима и Мухаббат ушли к весам. Сафар-Гулам зачем-то отозвал Хасана.
Кутбийа могла спокойно справиться со своей обидой. Отирая пестрым ароматным платком лицо, она подошла к Хамдаму.
— Слышал? Эта дочь батрачки гордится своими трудоднями! Эх, мне бы прежнее время, — я ей дала бы работу! Она бы у меня поработала! А теперь смеет еще смеяться!
