Странник века - Неуман Андрес Андрес

Как-то вечером, когда сентябрь уже бродил где-то рядом, укорачивая дни, Ханс и Софи, не получив срочных заданий от издательства, решили отправиться за город. Они прогулялись до берега Нульте, избегая главной дороги и выбрав взамен земляную тропку, которая вела от юго-восточной окраины Вандернбурга к загородным полям. Они сели напротив реки. Долго и жадно целовались, не переходя к сексу. Потом молча сидели и читали речные волны.

Вдруг раздался всплеск, и водяная фраза мгновенно стерлась. Они увидели проплывавшую мимо вереницу лебедей. Ханс смотрел на птиц с удовольствием: их гармоничная белизна показалась ему маленьким подарком. Софи же, наоборот, разглядывала их с тревогой: на неспокойной поверхности реки лебеди выглядели деформированными, изломанными. Там крыло, тут бурун, чуть дальше половина головы. Отдельно клюв, пятно солнца, две бессмысленные лапы. Как легко и быстро, подумала Софи, распадается любая красота.

Софи встала, и день словно засомневался. Солнце уже начало клониться к краю огромного поля, его сияние истончило контуры тополей. А с земли, с того места, где остался сидеть Ханс, картина дня на пять шестых состояла из неба. Спина Софи как будто бы выросла, и на ней, как на поверхности фруктового сока, дрожала мелкая рябь. Софи всматривалась в горизонт, и стоило ей шевельнуть руками, как пучки света забирались в рукава. Им обоим трудно было смотреть друг на друга: оба думали примерно об одном и том же.

Правда, красиво? спросила Софи, стоя к нему спиной и указывая на зардевшуюся траву. Да, красиво, ответил Ханс. Скажи, разве это не особенный свет? спросила она. Особенный, ответил он. А холм? спросила она, ты обратил внимание, как сияет его вершина? Обратил, кивнул он. Мне написал Руди, сказала Софи, не меняя тона, он пишет, что скоро вернется. А пшеничные поля? сказал Ханс, ты заметила? Конечно, ответила Софи, они похожи на мое стеганое одеяло! Я никогда не видел твое стеганое одеяло, сказал Ханс, оно такого цвета? неужели? Ну, почти, пожала она плечами, чуть темнее. И когда же он вернется, Руди? спросил он. Чуточку темнее, продолжала Софи, и как будто бы пожизнерадостней. А! сказал Ханс, тогда уже лучше. Через пару недель, вздохнула Софи, вряд ли позже. Дело в том, что оранжевый цвет, продолжал он, хорошо смотрится в просторных комнатах, а твоя просторна? Моя не большая и не маленькая, ответила Софи, в самый раз. А не мог бы он еще немного пожить в своем проклятом поместье? спросил Ханс, не попробовать ли тебе как-то его отговорить, наплести ему что угодно, отвлечь его на что-нибудь! Софи обернулась, посмотрела на Ханса дрожащими глазами и воскликнула: Что же, скажи на милость, ты хочешь, чтобы я ему сказала? Оранжевое одеяло, ответил Ханс, рисуя сухой веткой круги на земле, смотрится несколько вызывающе, если комната недостаточно большая, а рядом нет окна.

Тетя, спросила маленькая Вильгельмина, зачем нужны паутины? Софи удивленно обернулась к племяннице. Эльза и Ханс засмеялись.

Малышка Вильгельмина приехала в Вандернбург погостить у дедушки и тети. К разочарованию господина Готлиба, отец девочки не приехал, а прислал вместо себя служанку. Пока Вильгельмина бегала по лугу под бдительным присмотром служанки, Ханс и Софи отошли на несколько метров, чтобы поговорить наедине.

Тебе знаком Дрезден? спросил он. Я была там несколько раз, ответила она, когда навещала брата. Тебе понравилось? спросил он. Гораздо больше, чем в Вандернбурге, вздохнула она, хотя сейчас и Дрезден немного зачах. Наполеоновский город, сказал Ханс, поэтому. Самое лучшее в нем Эльба, продолжала Софи, глядя на Нульте, вот это действительно река! а какие мосты, какие арочные проемы! Единственное, чего ему не хватает, заметил он, так это более внушительного театра. Как, удивилась она, ты и в Дрездене бывал?

Тетя, тетя! настаивала Вильгельмина, зачем нужны паутины? Солнышко мое, ответила Софи, гладя девочку по голове, почему ты об этом спрашиваешь? Там, на том дереве, показала малышка, есть бабочка, она сидит в паутине и не может из нее выйти. А! улыбнулась Софи, понимаю, бедная бабочка! Она очень красивая, повторила девочка, и не может выйти. Хочешь, чтобы мы ее спасли? предложила Софи, подходя к дереву. Да, очень серьезно ответила девочка. Вот и умница! похвалила ее тетя, беря на руки, отпусти ее, гадкий паук!

Послушай, прошептал Ханс, пока Вильгельмина изо всех сил тянулась веткой к паутине, почему ты ей не ответила? Что? обернулась Софи, продолжая держать племянницу на руках. Я спрашиваю, повторил Ханс, почему ты не сказала ей правду? А можно узнать, в чем она состоит, твоя правда? спросила Софи. В том, что, каким бы гадким ни казался паук, ответил он, в нем нет ничего плохого, он всего лишь пытается выжить. А еще в том, что паутина просто средство достижения цели. Что все имеет свой цикл существования, и бабочка тоже, какой бы красивой она ни была. Это закон жизни. Если бы девочка была моей племянницей, я бы так ей и объяснил. Но она не твоя племянница, разозлилась Софи, а кроме того, воспитать человека означает, помимо всего прочего, научить его защищать красоту, пусть даже хрупкую и недолговечную. Это тоже закон жизни, господин всезнайка. Я не уверена, что скептицизм может сделать ее мудрее, чем сострадание. Хорошо-хорошо, сдался Ханс, не сердись. Я не сержусь, ответила Софи, мне просто обидно.

В этот момент ветка девочки проткнула паутину и уперлась в ствол, сбив на землю паука и раздавив бабочку.

Торопливый дождь трепал траву, впечатывая свои пунсоны в благодарную землю. Все молча наблюдали за ним из пещеры, как будто непогода была чьим-то монологом или не осмеливающимся войти в дом гостем. Альваро и Ханс делили одну бутылку вина на двоих. Ламберг и Рейхардт соперничали в поедании сыра. В глубине пещеры, в кругу свечей, склонившись над раскрытым инструментом, с выражением близорукой сосредоточенности на лице, шарманщик подкручивал что-то в тонком механизме. Как дела, шарманщик? спросил Ханс. Лучше, ответил старик, поднимая голову, уже лучше, есть пара изношенных струн, думаю сходить в магазин господина Рикорди, чтобы их поменять. В тот раз, на празднике, знаешь? мне показалось, что некоторые басовые ноты звучали не ахти, а ты что думаешь? может, поэтому им не понравилась моя музыка? теперь у молодежи, скажу я тебе, отменный слух, они посещают консерваторию, учатся играть на пианино, и, скорее всего, причина именно в этом.

Едва шарманщик закрыл крышку инструмента, дождь начал стихать, замедлился, утратил ярость, ослабел. Сосновая роща замерла в ожидании, истекая зеленым. Трава полоскалась в воде и словно слегка отдувалась. Прекрасно! обрадовался шарманщик, если не похолодает, то вечером разложим костерок и заночуем на лугу. Точно, поддержал его Рейхардт, выплевывая сливовую косточку, я прихватил с собой одеяло, да и вино еще осталось.

Тучи переползли на запад и напоминали теперь развешанное на веревке белье. Язычок солнечного света заглянул в пещеру. Зарядившись последним летним паром, день благоухал вовсю. Слава богу, сказал Альваро, а то я даже зонт с собой не взял. А ведь скоро станет жарко, сказал Ханс, какая странная вещь — погода. Ламберг нахмурил лоб, с трудом моргнул и буркнул: Мне не нравится хорошая погода, я люблю грозу. Что за глупости, мой мальчик? возмутился Рейхардт. Ну что ты пристал? ответил Ламберг, мне не нравится, что в хорошую погоду, когда много света и кажется, что весь мир должен быть доволен, люди с самого утра лопаются от чванства.

Наступила теплая ночь. Ламберг разжег костер, ни на секунду не сводя глаз с пламени; от каждого его движения Франц поджимал хвост. На ужин пожарили несколько сардин и допили оставшееся вино. Потом немного пели, болтали, делились секретами, слегка привирали. Альваро признался, что нервничает из-за Эльзы, Ханс слушал подробности его рассказа и старался изобразить изумление. Немного погодя шарманщик установил очередность, и каждый сидящий у костра рассказал свой сон. Альваро заподозрил, что Ханс свой сон выдумал. Шарманщику особенно понравился сон Ламберга: он даже сказал, что этой ночью попробует посмотреть во сне то же самое. Ламберг снял башмаки, вытянул ноги к огню и лениво вздохнул. Ты остаешься? спросил старик. Сегодня суббота, кивнул Ламберг, не открывая глаз. Рейхардт сходил за одеялом и тоже расположился на ночлег. Альваро встал, сказав, что должен вернуться. Его лошадь оставила отзвук галопа, плывущий среди звона сверчков. Ханс и шарманщик еще какое-то время тихо разговаривали, изъясняясь все спорадичней и бессвязней. Немного погодя вокруг пещеры уже только потрескивали искры и слышался легкий храп.