Вдали (СИ) - Диас Эрнан Эрнан

21

Эти трепещущие руки, торчащие из вертикального ствола. Эти ноги как нелепые ножницы. Эти смотрящие вперед глаза на этом плоском лице с этой простой дырой вместо рта — ни клюва, ни рыла. И жесты. Руки, лоб, нос, губы. Столько жестов. Эти исковерканные и перепутанные черты и их избыточные, неприличные движения. Ему казалось, ничего не может быть гротескней. Следующей мыслью было, что он сам в точности такой же. И тогда он побежал за оружием.

Он утратил способность думать наперед и потому больше не беспокоился о том, что делать, если к норе кто-нибудь придет. А теперь, когда приближались пятеро, это казалось очевидней всего на свете. Ну конечно, рано или поздно кто-то да пришел бы. С появлением людей вдруг вернулось, наперекор его органам чувств, забытое измерение действительности. Мир стал новым, сложным и пугающим. Его руки тряслись, когда он заряжал пистолет.

Он отодвинул кожаную панель крыши и выглянул. Мужчины ехали прогулочным шагом, разглядывая норы и показывая друг другу на то или другое. Они были настороже и в то же время расслаблены, словно знали, не только то, что здесь кто-то живет, но и что их больше. За ним следили? Откуда? Как он мог не заметить? Все в их приближении — громкие голоса, смех, медленная поступь и повисшие поводья, небрежное положение ружей — указывало, что они не сомневаются: он один. Они держали себя с наглостью завоевателя, знающего, что ему достаточно только прийти.

Трое были солдатами, но вроде бы из двух разных армий. Двое — в мешковатой серой форме и одинаковых фуражках, а третий — в синем и в армейской фетровой шляпе с полем, заколотым сбоку каким-то украшением. Его левый рукав был пуст и закатан до локтя. На правом рукаве — три желтые полосы. Вся форма, вне зависимости от цвета и звания, была рваной и поношенной. Двое оставшихся выглядели как многие, кого Хокан видел за свои путешествия: штаны из оленьей кожи, фланелевые рубахи, широкополые шляпы. Штатские ехали на обычных гнедых, но солдаты — на могучих и высоких тяжеловозах: крепких, мускулистых, почти без шеи, надкопытье и копыта заросли густым волосом с налипшим репьем и чертополохом. Хокан ничего не знал об этой породе, но видел, что эти животные предназначены для хомута, а не седла.

— Друг! — крикнул синий солдат. — Эй, друг! Мы друзья!

Хокан вдруг заметил, что задыхается. Откуда ни возьмись перед глазами поплыли, лопались, пропадали и возвращались маленькие разноцветные точки, целой колонией. Все тело отяжелело. Если бы он и хотел ответить, язык приклеился к горлу и стал слишком сухим и неповоротливым, чтобы вымолвить хоть слово.

Солдат в сером что-то пробормотал, остальные рассмеялись. Они проехали мимо мяса, что вялилось на рамах. Второй серый взял кусочек, попробовал и сплюнул. Вытер язык рукавом, ругаясь и издавая уродливые звуки. Снова смех.

Хокану казалось, он чует их запах. Человеческую вонь. Что за зверства его ждут? Ведь это дикие и недобрые люди. Это он видел по шрамам, смешкам, а прежде всего — спокойствию: спокойствию тех, кто знает, что всегда может положиться на абсолютное насилие. Он посмотрел на пистолет в своей руке так, словно его подсунули, пока он отвлекся. Снова забирать жизни.

Люди остановились в пятнадцати шагах от него. Заметили? Посовещавшись — больше знаками, чем словами, — они выбрали одного из штатских, и тот сунул ружье в седельную кобуру, спешился и сделал несколько шагов в сторону Хокана.

— Мы не причиним зла, мистер. Ничего такого. Всего пара слов.

Оставалось только показаться безоружным. Быть может, их отпугнет размер. Быть может, из-за размера его застрелят на месте. Он давно смирился с мыслью о смерти, но не хотел разделить столь уникальный и окончательный опыт с этими мерзавцами. Положив пистолет и направившись к одному из выходов, он мельком мысленно заметил, что впервые в жизни боится людей моложе себя.

На изножье кровати висела львиная шуба. Было не холодно, но он оделся. Сняв часть крыши, он поднялся на стол и выбрался.

Сперва он показался из траншеи на четвереньках, поэтому его рост обнаружился не сразу, но, распрямившись, он увидел, как их лица постепенно охватывает изумление. Хокан удивился и сам. Прошло много лет с тех пор, как он стоял рядом с другим человеком или чем-либо более-менее постоянного размера — чем-то не природным или не сделанным его руками. Мужчины были как дети. Лошади выглядели странно. Хокан и люди уставились друг на друга во все глаза; он — вспоминая, что такое человек; они — узнавая, каким человек может быть.

Один штатский взвел ружье. Солдат в синем поднял единственную руку, не отводя глаз от Хокана.

— Это ты, — сказал он.

Хокан уставился на свои босые ноги. За столько лет они стали предметами, обособленными от него самого. И больше того: мозолистые, потерявшие чувствительность, они больше не посредничали между миром и его сознанием. Просто еще одна повседневная мелочь.

— Это ты, — повторил однорукий в синем. — Видите? — воскликнул он, повернувшись к товарищам. — Это он! — И, наконец, снова повернувшись к Хокану: — Это Ястреб.

Позор, вина, страх хлынули обратно, стирая все годы, проведенные в затворничестве. Он вернулся к тому, с чего начал.

Возможно, от стыда, но на миг он забыл, как узнаваем, и решил, что если синий солдат его знает, то это значит, они когда-то встречались. В долю мгновения перед глазами промелькнули все лица, что он помнил. Никто не напоминал синего солдата. Быть может, он ребенок из обоза поселенцев. Возможно, он из мальчишек, что швырялись в него гнилыми овощами, когда его выставлял напоказ шериф. Но Хокан хорошо знал выражение на его лице. Взгляд тех, кто о нем слышал, но никогда его не видел. Ненадолго он задумался, не значит ли униформа, что эти пришельцы — люди закона.

— Убийца братьев, с этой своей львиной шкурой.

Объяснение синего солдата было излишним. Благоговейные, застывшие выражения остальных четверых показывали, что они и сами поняли, кто такой Хокан.

— Он жив? — спросил один из штатских в пустоту.

— Более чем, — сказал синий солдат, обводя Хокана рукой с ног до головы.

Хокан огляделся, задерживая взгляд на разных частях норы. Зная, что скоро покинет ее навсегда, он впервые осознал ее размах.

Синий солдат вернулся к остальным, они затеяли тихий разговор. Время от времени они оглядывались и все так же завороженно смотрели на Хокана.

— У тебя есть оружие? — спросил кто-то.

— Внутри.

— Ну у тебя тут и местечко, — сказал серый солдат. — Ну и местечко.

— Как тебе это удалось? — спросил синий солдат, пропустив мимо ушей замечание друга.

— Я копал, — ответил Хокан.

— Нет-нет. Как тебе это удалось? Столько всего. Ну знаешь — братство, побег от закона. Исчезновение на столько лет.

— Я шел, — сказал он, отвечая только на последнюю часть вопроса.

Все рассмеялись.

— Шел он, — повторил кто-то и захихикал, как дурачок.

— Сколько ты здесь?

— Не знаю.

— Ты легенда, чтоб ты знал.

Снова — ноги.

Один штатский отхлебнул из фляги и предложил Хокану, он покачал головой.

— Ну и местечко, — повторил серый солдат.

Они спешились, сопроводили Хокана в его камеру и, забрав оружие, какое нашли, обходили нору, разглядывая и выбирая себе места.

Пришла ночь. После долгого разговора у костра, разведенного вне комнаты Хокана, они позвали его к себе. За них говорил однорукий солдат в синем.

— У нас к тебе дельце. Предложеньице. — Он помолчал, вглядываясь в глаза Хокана. — Мы все восхищаемся твоими делами. Как я уже сказал, ты легенда. Показал этим поселенцам. А потом этим безбожникам — братству. А потом. — Он заранее хохотнул. — А потом ушел на коне шерифа! Что тут скажешь. Черт возьми!

Разговоры. Вот от чего бежал Хокан. От комплиментов лучше не становилось. Ему надоели разговоры.

— У всех нас свои истории, с войны. Но ни в какое сравнение с твоими. Не суть. С тех пор как воцарился мир, — сказал он, с усмешкой глянув на серых солдат, — мы слоняемся по округе, пробавляемся чем можем. Сам понимаешь. Возможностей куча.