Вдали (СИ) - Диас Эрнан Эрнан

Время шло медленно. Сперва Хокан думал, им придется по душе отдых в этой благодати — с проточной водой под боком, в окружении изобильных деревьев и кустов, на тропе легкой дичи, — но в первые дни Аса так досадовал на свое здоровье, что не говорил ни слова. Хокан уходил в короткие экспедиции на поиски ингредиентов, которые любил Аса. По большей части они гнили у кострища. Постепенно раздражение Асы переросло в страх. Он не пускал Хокана за узкую территорию вокруг их утеса. За ними идут, говорил он. В том нет сомнений. Кто-то идет. Только вопрос времени. Хокан верил, как всегда. В конце концов, он был обязан ему не только жизнью, но и миром, утраченным после резни. Все еще не в силах забыть отнятые жизни, Хокан чувствовал себя оскверненным и падшим. От стыда, что почти в любых глазах он убийца, убийца женщин — убийца Хелен, — хотелось навечно покинуть человеческое общество. Но вот мир вернулся. Вернул его Аса — вернул переполненным смыслом и целями.

Несмотря на постоянные переживания и мрачное настроение, Аса не прекращал восхищенных и благодарных излияний о медицинских способностях Хокана. Слишком уж многие гибли на его глазах в похожих обстоятельствах — падение, перелом, кровотечение, гангрена, ампутация, делирий, смерть, — чтобы не принимать талант Хокана всерьез. Его завораживала история, как тот вправил ногу, и, сколько бы ее ни слышал («Расскажи про ногу, что ты сделал», — просил он снова и снова, как малое дитя), выслушивал всегда с горячим благоговением. Каждую припарку и мазь, каждое кровопускание, каждый шов принимал с торжественным придыханием.

Если Хокан не искал еду и не ухаживал за его ранами, то трудился над новыми костылями и разнообразными шинами — строгал, шил и слаживал разные материалы. В конце концов Аса снова начал стряпать. Им надо было заготовить копченое мясо и припасы для похода в бесплодные cañons.

— Cañons — наша единственная надежда, — твердил Аса каждый вечер. — Слишком много дней потеряно зря. Теперь нам никого не обогнать. Но, может, удастся сбить со следа.

Однажды вечером, после многих колебаний и чувствуя себя дураком из-за того, сколько тянул, Хокан спросил:

— Что такое cañon?

— Сам я там никогда не бывал, — ответил Аса. — Говорят, эти края не похожи ни на что. Как кошмар. Красные норы, прорытые давно пересохшими реками. Как старые шрамы в земле. Очень глубокие. Тянутся на лиги и лиги. Немногие заходят. Еще меньше — возвращаются.

В ту ночь, когда они уже давно легли, Хокан проснулся. Он чувствовал, как рядом думает Аса — мысли его и разбудили. Еще он чувствовал, что Аса знает о его пробуждении.

— Сейчас нам нельзя в Калифорнию, — сказал он наконец. И после долгой паузы: — Тебя будут искать. Тебе не дойти. Мы уйдем в cañons. Переждем там. — Какое-то время он молчал, словно эта тишина — образчик того ожидания. — И тогда — Сан-Франциско. Не знаю как, но мы дойдем. — Снова пауза. — Там я разыщу своих друзей. Нас посадят на корабль. — Снова молчание. — Мы доплывем до Нью-Йорка. Там никто не будет искать. Там ты будешь в безопасности. Все будет хорошо. — Пауза. — И мы найдем твоего брата.

В Хокане что-то растаяло. Только сейчас, когда тот размягчался и испарялся, он осознал, что годами жил с замерзшим комом в груди. Только сейчас, зная наверняка, что еще увидит Лайнуса — ведь нет никаких сомнений, что с помощью Асы он его увидит, — он почувствовал, какую боль причиняла эта ледяная шрапнель. И понял, что вплоть до этого мгновения не имел ни малейшего шанса отыскать брата. Добраться до Нью-Йорка? Найти его в этом бесконечном городе? Как это возможно? Им двигали любовь и тоска, но теперь, с Асой на его стороне, он понял, сколь безнадежны были его поиски, обреченные без помощи друга.

Как тут ответить на слова Асы? Они изменили мир, просто сорвавшись с уст, словно магическое заклинание.

19

Наконец пришел день отъезда. Нога Асы зажила, и он мог перемещаться на костылях, вырезанных Хоканом. Еще Хокан сладил из костей, дерева, кожи и брезента шарнирную поддержку, позволявшую Асе легче подниматься в седло и притуплявшую стук ноги о лошадь, чтобы не сдвинулась кость. Двух других лошадей они навьючили водой и провиантом, заготовленными за прошедшие недели.

Становилось теплее, краснее, суше. Горная цепь свелась к кривым столбам. Леса вымерли, и на пути встречались лишь серые колючки. Птицы больше не летали стаями — разве что одна тут, а потом, если повезет, другая — там. Сам воздух казался напряженным, будто небо вдохнуло и отодвинулось, задержав дыхание. И солнце — всегда солнце. Маленькое в небе, огромное на земле.

Аса рассчитывал пройти по cañons сотню лиг с остановкой на полпути, после чего они бы вышли к лесу. Главным образом его заботили лошади. В этом краю не хватало водопоев и почти не было корма. К счастью, животные и сами быстро находили съедобную пустынную поросль и мясистую, почти безобидную разновидность опунции. Кормились они и разнотравьем, приучились обгладывать уродливые сосны piñon [15] и чахлую юкку. Если не встречалось ничего, облизывали соленые камни и ели песок. Проступили их ребра, в глазах навыкате светилось исступление, но они продолжали путь. У одного коня — принадлежавшего шерифу — обнаружилось великое умение находить подземные воды. Он вставал, фыркал и копал передними ногами. Хокан помогал. Конь никогда не ошибался.

Это случилось внезапно. Каким-то образом, не карабкаясь вверх, они вдруг смотрели вниз. Глаза не сразу привыкли ко тьме под ногами. Из глубин дохнуло прохладой. Так приятно, что Хокану пришлось отступить на шаг, когда он представил, как прыгает в эту тенистую расщелину. Глубокое ущелье, разветвляющееся на угловатые потоки, напоминало черную горизонтальную молнию.

Они прошли по краю и на каждом ломаном перекрестке искали спуск, но для коней уклон всегда был крутоват. Никогда еще Хокан не встречал опустошения такого масштаба. На фоне этого ландшафта пройденные пустыни казались живыми. То были голые земли, факт, но такими они созданы — и, быть может, их пустота служила лишь первой стадией долгого пути к пышному будущему. Идеальные чистые страницы. Полные обещаний. Но cañon — это конец. Некая великая сила раз уже попыталась: разломила землю, как краюху хлеба, влила в эти овраги воду, даже расположила приятным узором русла и ручьи. А потом почему-то все бросила и удалилась. Реки пересохли. Почва затвердела, пожелтела, поалела. Осталась лишь величественная безнадежность.

Солнце садилось, а они так и не нашли спуск в cañon.

Больше рассерженные жаждой, чем ослабевшие, кони отказались идти. Они устроили привал на краю пропасти, перекусили сушеным мясом и легли спать. Но на следующее утро удача повернулась к ним лицом. Еще до полудня они отыскали более-менее отлогий каменистый уклон, и, как только спустились на дно, конь шерифа метнулся за поворот, где их поджидал небольшой ручей. Аса счастливо рассмеялся. Он признался, что, ложась этой ночью, думал, что они, верно, умрут через несколько дней. Пока напивались лошади и мылся Хокан, Аса прошел по ущелью. Скоро он вернулся, обрадованный без меры. Выше по течению нашлись кусты и деревца, где могли бы прокормиться лошади. Оставалось только выбрать убежище поближе к ручью и кустарникам. К ночи они отыскали изогнутый проход, заводящий в этакий зал, частично накрытый гладким рыжим куполом. Слишком величественное для человеческих рук, слишком уютное, чтобы быть природного происхождения, это было жутковатое, но располагающее место. Ни целиком закрытое, ни целиком открытое. Свод, нависающий над тремя четвертями зала, принял и спрятал их с лошадьми, а противоположный конец убежища выходил в ущелье, обеспечивая вид на него сверху, и, значит, к ним не могли бы подобраться незамеченными. Они замаскировали вход в пещеру камнями, которые легко могли убрать, буде потребуется. Аса сказал, о лучшем укрытии нечего и мечтать.

Шли дни и недели. Аса решил, что если дать срок, то преследователи, увидев, как враждебны к человеку здешние условия, отвернут и направятся на запад вперед них — а нет ничего безопаснее, говорил он, чем быть позади своих преследователей.