Вдали (СИ) - Диас Эрнан Эрнан

По мере продвижения на запад трава становилась суше и острее. Они чаще сменяли лошадей и то и дело сворачивали, чтобы их напоить и накормить. Аса теперь щеголял в меховом жилете. Хокан трудился над рукавами и палаткой, закончив ее всего за несколько дней до первой метели. Первую ночь они провели в заметенном снегом убежище, прижавшись друг к другу ради согрева. Ветер вопил и сотрясал кожаную раму. Хокану пришло в голову, что они впервые спят под одной крышей. Он знал, что Аса позади него — не спящий, спокойный — думает о том же.

— Зачем ты это сделал? — спросил он.

— Что?

Он почувствовал тихое дыхание Асы, сперва на шее, потом — в носу. Пахло теплой сырой почвой.

— Это.

— Что? — тихо рассмеялся Аса.

— Это. Помог. От шерифа. А потом сбежал со мной. Бросил все. И теперь ты здесь. Почему?

— Из-за тебя.

— Но почему?

— Потому что увидел тебя и понял.

18

Всю зиму они шли на север вдоль могучего горного кряжа в поисках перевала, а затем — обратно на юг, до первоначального положения, но по ту сторону гор. После перехода они планировали сразу направиться на запад, но дорога была оживленной — и кое-кто узнавал Хокана. Скоро трапперы, старатели и гомстедеры только о нем и говорили. Великан, задушивший семерых священников. Убийца львов. Чудовище, погубившее множество беззащитных женщин и детей. Ходили слухи об огромном вознаграждении. Хокан и Аса немедленно снялись с места и ехали сквозь ночь, надеясь, что южнее, вдали от троп и странников, возобновят путь на запад в одиночестве. Несмотря на громкие речи и грозные взгляды, за ними никто не последовал.

С прибытием весны Аса решился на последний рывок на запад, чтобы там придумать, как бы доставить Хокана в Калифорнию. Однако препятствий хватало. Хоть Аса и доверял своему чутью, но другой стороны гор он не знал. Хуже того, встреча с путниками на перевале показала, что репутация Хокана переросла в миф. Даже если снять львиную шубу, с его внушительным размером невозможно остаться незамеченным. Только вопрос времени, когда слухи об их местонахождении достигнут братства — и охотников за головами, готовых на риск. Пока они искали решение этих задачек, стряслась новая беда.

Аса вскарабкался на утес, чтобы окинуть взглядом окрестности и найти короткий путь через один особенно труднопроходимый участок. Спускаясь, он поскользнулся и скатился по утесу. Кувыркаясь и отскакивая от гор, он больше напоминал вещь, чем человека. Хокан увидел это издали и почувствовал, как от мира отливает тяжесть действительности. Позже он устыдится, вспоминая, что первой его мыслью было, что он снова останется совершенно один. Превозмогая потрясение, он бросился к основанию утеса, где лежал Аса, помятый и кровоточащий, но в сознании. Его большая берцовая кость треснула зигзагом.

— Я могу помочь, — выдавил запыхавшийся Хокан, обхватив его голову руками.

Аса не ответил. Боль вытеснила все, что делает глаза человеческими. Они исступленно метались, смотрели в ничто. Тяжело ходила грудь. Он задыхался, как рыба без воды.

Хокан сорвал с Асы штаны. Кость едва не пронзила кожу. Он подумал, что может ее вправить, но переживал из-за жара и гниения, часто сопровождавших подобные увечья. Асу затрясло. Застучали зубы. Лошади не могли к ним подняться. Хокану предстояло спустить его. Сладить носилки. Но прежде всего — кость. Требовалось успокоительное. Он крепко прижал голову Асы к своей груди и очень мягко опустил на землю. Глаза Асы еще подрагивали, глядя куда-то за небо. Хокан отступил. Он не мог оставить его одного. Даже на миг. Он жалел, что не может спросить у Асы, как быть.

— Я вернусь, — сказал он и раньше, чем сомнения успели парализовать его вновь, повернулся и помчался по склону к лошадям.

Он нашел свой ящик, одеяла и веревку и побежал обратно.

Теперь лицо Асы свело в зловещей ухмылке, словно он показывал зубы для осмотра далекому созданию. Он выглядел потерянным. Аса никогда не выглядел потерянным. Его тело сотрясалось. Хокан смог влить в уголок рта пару капель тинктуры. Дрожь унялась. Хокан дотронулся до кожи над переломом. Натянутая, как на полном мочевом пузыре. Впервые он боялся тела — боялся поранить его, боялся власти, что имела хрупкость. Он бережно перенес Асу на одеяло, подтащил к дереву, усадил к нему спиной и, положив второе одеяло на грудь, подоткнув под мышки, привязал его к стволу. Изучил перелом, потом посмотрел на горы, на небо, на землю. Закрыл глаза и поднял к лицу руки. Крикнул ястреб; ответил другой. Он опустил руки. Словно проснувшись, открыл глаза и присел у ног Асы. Взял лодыжку, чуть подвигал вверх-вниз и из стороны в сторону и вдруг с резкой свирепостью рванул. Кости сдвинулись в плоти с таким звуком, будто кони жуют кукурузу. Он все тянул и вращал лодыжку, затаив дыхание, ослепленный по́том. С глубоким стоном отпустил. Кость встала на место, но под кожей наливалась кровь. Оставалось лишь надеяться, что важные сосуды целы. Из веток, одеял и веревки он сделал кое-как носилки и потащил Асу к лагерю. Склон был усыпан острыми камнями. Спускались медленно. Солнце уже давно зашло, когда они вернулись к коням. Хокан развел костер.

На следующее утро Асу охватил жар. Он бредил и то и дело порывался починить лестницу. Это была важная лестница. Ее нужно починить. Как им быть без лестницы? Хокан пустил ланцетом медленную синюю кровь из ноги, страшась увидеть гной. Большая часть дня ушла на походы к ближайшему ручью, чтобы остужать компрессы, которые он прикладывал ко лбу, губам и запястьям Асы.

Недолго пососедствовав, луна одолела солнце. Хокан соорудил костер, но не готовил. Почти всю ночь Аса боролся с собой, но, когда наконец успокоился и заснул, на его лице воцарилось спокойное и строгое выражение со сквозившей безмятежной силой, напомнившей Хокану королей. Вплоть до этого времени при слове «король», как и многих других, он ничего не представлял — он никогда не видел королей, даже на портретах, но теперь, при виде того, как спит Аса, этот набор звуков навечно слился с его лицом. Он наложил мазь на ожоги Асы от веревок и лег рядом, положив ему голову на грудь. Сердце Асы билось медленно. Даже без сознания он умел утешить Хокана. Из ночи, между ударами сердца, в памяти проступило лицо Лайнуса. Образ брата, защищавшего его от голода, холода и боли, всегда воплощал для Хокана безопасность. До сих пор. Теперь, когда проступили черты Лайнуса, он увидел нечто совершенно иное — ребенка. Лайнус, которого он любил и потерял, был ребенком. Действительно, он заботился о Хокане и защищал его, но Хокан никогда еще не задумывался, как молод и невинен был тогда его брат. Его сказки, его похвальбы, его познания, его безграничная самоуверенность — тщеславные построения мальчишки. От этого осознания он расплакался. Он перерос старшего брата. Больше никогда его лицо не принесет прежних утешения и безопасности. Он слушал спокойное сердцебиение Асы и чувствовал пульсацию у виска. Аса не был ребенком. Хокан мимолетно задумался, что бы сказал о нем брат. Что бы сказал о них? Хотя он по-прежнему любил Лайнуса всем сердцем, сейчас обнаружил, что этот вопрос его нисколько не заботит.

На следующее утро Аса проснулся голодный и без жара. У Хокана чуть не подломились колени от облегчения.

— Ты выживешь, — сказал он, отвернувшись, когда на глаза навернулись слезы.

После завтрака Аса попросил готовиться в путь. Хокан отказался. Они не могли рисковать — велика была вероятность осложнений и горячки. Аса не слушал. Братство, Ангелы Гнева, охотники за головами, закон скоро настигнут. Единственная надежда, верил он, — добраться до cañons. Если они сами там не потеряются, преследователи потеряют их обязательно. Спор закончился, когда Аса попытался ехать. Хокан с огромным трудом подсадил его в седло. Боль исказила его лицо, а когда на ходу раненая нога стала стучаться о бок лошади, он весь побелел. Хокан помог спешиться, пока Аса не лишился сознания. Они перепробовали разные шины и перевязи, но в седле его все равно одолевала боль. Сокрушенный, Аса нашел уединенный уголок в горах, где можно было осесть на несколько недель.