Николай Рыжих - Бурное море
— Миша, миша, как же это ты... — не выдержал Володька.
— Тихо! — оборвал его Роман. — Попался бы ты ему в другом месте. — И, щелкнув курком, стал заходить медведю в затылок.
— Стоп, Рома! — остановил его Василий. — С одного выстрела его не убьешь. А как он трос порвет?
— Что ты предлагаешь?
Тут медведь увидел ружье. Поднялся и сердито засопел — наши поджилки затряслись. Володька даже ойкнул. А миша, ломая сучья и покрякивая, стрелой взлетел на дерево, насколько хватило троса.
— Братки, надо сделать вот что, — твердо заговорил Роман. — Вырубим колья и, если я, не дай бог, промахнусь или не успею перезарядить, задавим его кольями.
— Надежно, — сказал Василий. — Только не трусить, всем вместе быть, толпой.
— Ну дак...
Потихоньку, чтоб не нервировать мишу, стали отходить. А он, просовывая голову между сучьев то с одной, то с другой стороны ствола, фыркал, раздувая ноздри и зорко смотрел на нас.
Митроха с Володькой понеслись к шалашу за топором, а мы все побежали к березовой роще. Дорогой Васька все растолковывал план действия и призывал к храбрости.
И вот колья готовы. У Володьки с Митрохою они были длиннее всех. Подступаем к зверю ощетиненной кольями полукруглой шеренгой. Миша трещит ветками и пытается залезть все выше — трос так и играет.
— Братцы, смелее! — крикнул Степанов и подошел с топором к дереву. — Я сейчас подрублю...
Только он тюкнул по комелю, как миша рявкнул и хватил лапой по верхушке. Она срезалась и зашуршала на нас, а опережая ее и ломая сучья, с диким ревом летел сам миша. Мы шарахнулись в стороны, Роман выстрелил. Медведь, шлепнувшись о землю, заревел так, что листья затряслись, потом встал на задние лапы, повалил на нас...
— В кучу! — крикнул Роман, переламывая ружье.
Но в это время ольха дрогнула, над медведем взвился оборванный им трос.
— А-а-а...
Вся наша «рота» делала пятиметровые прыжки и подвывала. А где-то за нашими спинами ревел и сопел медведь...
Опомнились мы возле шалаша, хоть и разлетались сперва осколками. Повалились на песок и были похожи на рыб, выброшенных морем на песок. Не было среди нас только Васьки Степанова, его фигурка маячила черной точкой на склоне перевала. Хоть Володька испугался, наверно, больше всех, но, глядя на быстро поднимающегося к вершине перевала Василия, сказал:
— Отсчеты побёг снимать.
VI
Все собрались у нас на маяке. Дело не в субботе — хотя и в субботе, — а дело в том, что мы наладили баню. Настоящую, сибирскую баню, которую соорудил в свое время прежний начальник маяка, сибиряк.
Она, эта баня, была у нас запущена: она была не нужна нам, у парней на метеостанции современная, с кафельным полом и вышиною с телеграфный столб. И какова же наша баня, когда мы перестлали в ней пол, вставили окна, переклали печь, заменили прожженные колосники, оказалась по сравнению с современной — прохладной, неуютной, с сырым паром? Наша банька оказалась душистой, уютненькой, с сухим паром, горячая — знают же сибиряки толк в этом деле! Заберешься на верхний полок, где ароматный парок, поколышешь веничком — и-иуиуи, эх! Ха-ха!
Березовые дрова пахнут, горячие полки пахнут, парок предушистый. И даже деревянные шайки ароматные. Что за чудо!.. И мраморную ихнюю баню мы приспособили под продуктовый склад.
В нашей баньке хорошо мыться вдвоем. Пока Роман с Володькой блаженствовали, парни с метеостанции, все четверо, и Толяша с ними — я был на вахте — отправились за березовыми дровами. По три ходки сделали.
— Куда вы столько? — засмеялся Роман. — На год хватит.
— Запас карман не тяготит, — ответил Васька.
А вечером мы сидели с полотенцами на шеях и потягивали густой квас, который приготовил Роман для этой субботы.
— А неплохо у нас, Роман, получается, — говорил Василий своему другу, — неплохо.
— Раньше, идиот, не догадался, — ругнул себя Роман.
— Рома, забирай мою козу?
— Вася, шлюпка теперь твоя.
— Рома...
— Вася...
VII
Рыбалку на красную открыли парни с метеостанции. Когда мы с Толяшей пришли на Баранью, Василий, в засученных по колено штанах и уперев руки в бока, стоял на той стороне устья и прихлопывал подошвой по мокрому песочку. Саня с Митрохою возились с неводом на этом берегу. Мокрые, синие. Неподалеку полыхал костер.
— Уже месите? — спросил Толик.
— Ну. Только бро́дить нельзя, — проклацал зубами Митроха. — Вода холоднее льда.
К клячовкам невода были привязаны веревки; они набрали их наподобие выбросок и кинули Василию. Затем Митроха перебрался к нему, и они впрягались в невод; Саня на этой стороне расправлял мотню.
— Никак, поперек течения таскаете? — засмеялся я.
— А как же? — откликнулся Саня.
— Дикари, — вздохнул Толик.
После этой процедуры в неводе у них поблескивала одна рыбка, и та — голец. Таким же способом они перетащили невод и на эту сторону, в нем ничего не поблескивало.
— Ну и Алехи... — качал головой Толик.
— Пробуйте сами. — Они затанцевали вокруг костра.
Мы с Толиком занесли невод вверх по речке и быстро, чтобы течение не завернуло мотню его, стали спускать по течению; перед самым же морем, где Баранья разметнулась широкой мелкой полосой, подрезали мое крыло, пустив мотню в самые волны, — в неводе затрепетало с полмешка рыбы.
— Черт возьми! — кричал Митроха, — черт подери! А ну-ка мы?
Весело, залихватски, сменяя друг друга, мы протащили невод «нашим способом» раз десять, на песке вырос ворох рыбы. И все рыбины одна в одну: упругие, сильные...
— Давай, братцы, давай! — кричал Васька.
— Не унесем ведь, — заметил Толик.
— Тогда — стоп, — сожалеюще сказал Василий. — Эх, жаль шлюпки нету...
Перемыли рыбу, отнесли ее на траву. Тут она засверкала всеми своими прелестями, даже трава помолодела от нее.
Стали готовить уху. Сашка взял рыбину и стал резать ее на куски.
— Ты сколько лет на Камчатке? — подойдя к нему, спросил Толик.
— Один. А что?
— Сразу видно.
Толик взял штук пять рыбин, вырезал брюшки и головы, выбросив нижние челюсти с жабрами.
Уха получилась настоящая, камчатская. Мы съели по полной миске. Подумали, съели еще по одной. Потом еще по одной. И повалились на горячий песочек.
— Пошла рыбка, — сказал Роман. — Зимой и балычки будут, и ушица.
Рыбу разделили на пять равных куч, честно, по-рыбацки.
VIII
На другой день чуть свет мы были у парней на станции. Они взяли по куску хлеба и заторопились — только сухие водоросли потрескивали на прибрежных камнях.
На Бараньей сначала развели костер, разогрели говядину в банках, вскипятили чай, рыбачить собирались капитально.
