Антони Смит - Две горсти песку
Мы потратили три часа на то, чтобы вытащить грузовик на дорогу. Дальше пришлось тащить его на буксире. До Додомы оставалось всего шестьдесят пять километров, но было уже темно, шел дождь, и мы зябли из-за отсутствия ветрового стекла, а буксирующая машина швыряла грязь прямо в лицо тому, кто пытался управлять движением разбитого грузовика. Не очень-то приятно, но, когда произошел несчастный случай и никто не пострадал, прежде всего испытываешь огромное облегчение. В ближайшие недели это состояние стало для нас, можно сказать, привычным: то и дело происходил какой-нибудь несчастный случай, но все кончалось благополучно. А пока я сидел, накрыв голову от грязи чьей-то курткой и рваным полиэтиленовым пакетом и старался не потерять из виду два красных отражателя впереди. И хотя я окоченел и промок насквозь, а мои руки стискивали покореженный руль, душа ликовала от сознания, что все обошлось. Как он сказал? «Мой следующий финт…» Я опять вспомнил, что никто не ранен, и рассмеялся.
На следующий день мы сдали грузовик в мастерскую в Додоме и попросили вернуть его в строй. Я не рассчитывал на полный ремонт. Лишь бы грузовик мог идти дальше своим ходом. С новым ветровым стеклом, новой крышей и прочими тонкостями можно было обождать до Аруши.
Дождь лил всю ночь, и было очевидно, что дорога с каждой минутой становится все хуже. Попасть в Арушу нам было важно: ведь оттуда мы вылетим на Маньяру и дальше, куда наметили. Из Аруши мы сможем достичь пунктов, лежащих на западе, но вот сможем ли мы попасть в Арушу?..
Каждый час кто-нибудь из нас шел из сонного отеля в мастерскую, проверял, как идут дела. Киприот Джордж трудился вовсю. Его мастерская стоит в самом центре дорожной сети Танганьики, так что поломанные машины не минуют его, как мухи не минуют паука. Здешние дороги не так уж хороши, и бизнес Джорджа процветает. Сноровисто и умело он чинил наш «джипси», так же как семью годами раньше чинил мой мотоцикл. В тот раз, покрыв половину расстояния от Кейптауна до Средиземного моря, я пришел к Джорджу с машиной, буквально развалившейся. Да, досталось моему «коню»… Однако Джордж вылечил его, и я отправился дальше. Трудности на этом не кончились, но мотоцикл меня больше ни разу не подвел. Вот почему я с полным доверием смотрел, как мастер возвращает к жизни наш «джипси».
Сразу после ленча он закончил работу. Мы погрузили вещи и уже собрались выезжать, когда директорша нашего сонного отеля подбежала к нам и сообщила, что на сто сорок восьмом километре снесло мост.
— Спасибо! — крикнули мы, включая скорость.
— Но ведь я же говорю: мост снесло! — провизжала она. — Вы не проедете в Арушу!
— До свидания! — крикнули мы в облако пыли, поднятой колесами грузовика.
Предостережение только прибавило нам прыти. Сломанный мост не мог нас остановить, напротив — нельзя мешкать, когда один мост уже снесен, а на горизонте, грозя новыми ливнями, пухнут черные тучи.
На сто сорок восьмом километре мы увидели злополучный мост. Хозяйка гостиницы была отчасти права. Мост и впрямь затопило, но, так как он был бетонный, а вода теперь спала, мы благополучно пересекли реку. По пути мы услышали, что накануне как раз на этом участке молния убила двоих мужа и жену. Жена сидела в машине вместе с собакой, муж искал что-то в багажнике. Мимо них проезжали другие машины. Наконец одному водителю показались странными их позы, и он остановился, чтобы проверить, в чем дело…
Отсутствие ветрового стекла снова дало себя знать, как только мы въехали в ливень. Моя одежда впитала столько влаги, сколько могла, потом с нее потекло. Ночь становилась все холоднее, и я вместе с ней. Машины все сильнее кренились, все чаще буксовали. И снова вперед, причем нам казалось, что оставшиеся позади мосты рушатся один за другим, и мы только диву давались, как это очередной мост еще не снесен беснующимся под ним потоком. Нас начало клонить в сон. Все труднее было различать, где дорога, где коварная топь, где узкий парапет моста. В конце концов случилось неизбежное: прицеп развернулся, задумав обогнать машину. Я крутнул руль, перестарался, и меня занесло на противоположную сторону. Прицеп зашел с другого фланга, руль завертелся без моей помощи, и машина с прицепом мягко сползла в кювет.
— Знаешь что, — сказал я подбежавшему Алену, — предлагаю заночевать здесь. Я уже нашел себе стоянку.
Никто не ушибся, и через пять минут шесть фигур устроились поверх багажа. Еще через пять минут пять фигур крепко спали. Джоун, Ален и Киари явно чувствовали себя очень уютно в лендровере. Шарль ловко прикинулся, будто нет ничего удобнее сиденья в мокрой кабине «джипси», оставшейся без крыши и ветрового стекла. Но для человека, которого некстати одолело расстройство желудка и которому выделили самое мягкое спальное место — на оболочке аэростата в кузове грузовика, хуже всего было то, что всякий раз, совершая очередную вынужденную вылазку, он слышал внятное и громкое храпение, доносившееся из гондолы. Я до сих пор не понимаю, как Дуглас ухитрился там уснуть. Его рост — около 185 сантиметров (во всяком случае когда он вынет руки из карманов), а размеры корзины, как вы помните, были всего 120х90 сантиметров. Как бы то ни было, храп звучал — гулкий, переливчатый и весьма настойчивый. Насколько мне известно, он не смолкал ни на минуту за оставшиеся четыре часа этой скверной ночи.
При первом проблеске дня наш чумазый отряд продолжил путь. Дождь все моросил, но после одного особенно тяжелого участка мы выехали на асфальт и по большой северной магистрали мигом добрались до Аруши.
Известно, что кофе делает чудеса. Изможденных и посеревших субъектов он снова делает людьми. И внушает им мысль, что не худо бы помыться и побриться, а также что не стоит отказываться от горячего завтрака. Служащих отеля «Нью-Аруша» трудно удивить. Сюда со всех концов являются оборванные бродяги, более или менее разборчиво расписываются в регистрационной книге, на часок исчезают в своем номере и претерпевают удивительную метаморфозу. Как гусеницы превращаются в бабочек, так и нас было не узнать, когда мы отправились в город по делам.
А дел было много. Мы отвели грузовик в мастерскую, зашли в банк. Закупили гору провизии в лавке, разрешили наши кинофотопроблемы в магазине фотопринадлежностей. Навестили представителя туристской фирмы. Он нам потом помог наладить связи с внешним миром. Запросили у Джона Оуэна, директора национальных парков Танганьики, разрешение разбить лагерь в названных парках. Запросили такое же разрешение у председателя правления заповедника Нгоронгоро. (Возможно, дикие звери этого не знают, но ими заведует множество независимых друг от друга организаций.).
В конце дня мы отправились на ферму Брайена Мэхоуна, на имя которого были адресованы различные грузы, отправленные для нас морским путем из Англии. Важную часть этих грузов составляли сто двадцать водородных баллонов для наших полетов внутри страны. Мы заранее договорились возить использованные баллоны в Найроби для зарядки. Вся партия весила пятнадцать тонн, и челночная перевозка баллонов оказалась для нашей экспедиции довольно тяжелой нагрузкой. Как не позавидовать лишний раз доктору Сэмюэлю Фергюсону: водорода, который был добыт на Занзибаре действием кислоты на железо, хватило ему на все пятинедельное путешествие. На самом деле так не бывает. Реально существующие аэростаты могут пролететь на одной заправке не больше одной восьмой этого времени. Зато прочность наших баллонов превосходила все, что мог себе представить доктор Фергюсон. Я проверил на выборку давление в некоторых из них. Все оказалось в порядке, в жаркой Африке внутреннее давление возросло до двухсот восьмидесяти атмосфер. Если все пойдет как задумано, ста двадцати баллонов хватит на три вылета.
Условившись, что сорок баллонов отправят следом за нами в Маньяру, мы двинулись в путь. Сразу было видно, что это едет первая в истории воздухоплавательная экспедиция в Центральную Африку. На крыше грузовика была привязана гондола. Всюду торчали веревки. И шестеро участников энергично махали руками всем встречным, которых страннее зрелище побуждало остановиться и нерешительно приветствовать необычных путешественников.
До Маньяры было каких-нибудь сто десять километров. Первый этап, до Макаюни, проходил по Большой северной магистрали. Теперь здесь асфальт, а семь лет назад участок дороги, ведущий из Аруши на юг, оказался самым тяжелым испытанием на всем моем десятитысячнокилометровом пути. Возможно, именно тут, когда мотоцикл кидало во все стороны и я слушал, как стучит подвеска, у меня впервые родилась мысль о воздушном шаре. Мой «конь» был шумный, грязный, и он исправно служил посредником между неровностями дороги и моим многострадальным позвоночником. Я мельком видел животных, которые тотчас уносились прочь, стуча копытами и вытаращив испуганные глаза. Меня удручало, что я не успевал их как следует разглядеть. Но что поделать: как ни надоели мне шум, пыль и ноющий позвоночник, я был привязан к дороге. Куда она, туда и я.
