Антони Смит - Две горсти песку
За шаром
К числу героических страниц истории воздухоплавания относится полет Андре и двух его соотечественников. Они задумали пройти на воздушном шаре над Северным полюсом (теперь-то нам очевидно, что это была безрассудная затея), но вынуждены были сесть на льду в районе восемьдесят третьей параллели. Из-за обледенения клапана и оболочки аэростат отяжелел настолько, что подъемная сила оказалась недостаточной. Пришлось совершить посадку. На шестьдесят шестом часу полет кончился. Участники сфотографировались сами и сфотографировали обмякшую оболочку. Через три месяца после долгого санного путешествия они погибли, хотя у них еще оставались продукты. Никто не сомневался, что их постигла беда, но где и когда-долго оставалось загадкой. Лишь спустя тридцать три года аэронавтов нашли вместе с остатками снаряжения, в числе которого был фотоаппарат. Заснятая пленка хорошо сохранилась на морозе, и ее осторожно проявили. Четкие снимки помогли многое выяснить. Трагические фотографии: ведь члены экспедиции превосходно понимали, что произошло и что их ожидало. Они были живы-здоровы. До поры до времени. У них было все, кроме надежды. Они установили аппарат, навели резкость и нажали спуск. Позади них на льду лежал парализованный аэростат.
Хотя мы тоже сфотографировали место, где вернулись на землю, не буду утверждать, что нам пришлось так же туго, как им. Мы принялись укладывать оболочку в оранжерейном климате африканского приморья, а Дуглас, любитель пофантазировать, толковал о снеге, льдинах и жгучем морозе. Да, наше положение никак нельзя было назвать тяжелым — ведь не больше трех километров отделяло нас от дороги. Но могло быть гораздо хуже. Не будь этого сухого дерева, которое мы совсем добили, неизвестно, каким способом нам удалось бы замедлить ход аэростата для посадки. Если бы мы продолжали идти с той же скоростью, высматривая открытую площадку, нас могло бы занести довольно далеко, во всяком случае за пределы наших карт с дорогой. Конечно, оставалась еще возможность сделать вид, будто африканские заросли — чистое поле в Голландии, и сесть, как садится самолет, израсходовавший все горючее. Такая посадка могла завершиться благополучно, однако шансов на печальный исход было несравненно больше. Наскочив на дерево, гондола вполне могла застрять в его ветвях, при этом шар, оставаясь во власти ветра у нас над головой, представлял бы собой немалую опасность. Нет ничего великолепнее парящего в воздухе шара, но, если верить рассказам о посадках на деревья, нет ничего непокорнее, если он примет так называемую лесную платформу за открытую площадку. В таких случаях часто приходится жертвовать шаром, обрезать стропы. Словом, «Джамбо» дебютировал удачно и не получил никаких повреждений. Сухое дерево спасло его, пожертвовав собой.
Забегая вперед, скажу, что это дерево оказалось причиной забавного недоразумения в одной местной газете. Отвечая на вопросы репортера, я объяснил, что при посадке аэронавт ищет способ уменьшить горизонтальную скорость. Но я умолчал о том, что обычно для этого нужно, чтобы кто-нибудь поймал гайдроп, или же к гайдропу привешивают мешки с песком, или (это при слабом ветре) сбрасывают якорь. Когда над лесом дует сильный ветер, эти способы не годятся, и я просто сказал, что мы воспользовались дряхлым деревом. А вот что написала газета: «Мистер Смит применил обычный для воздухоплавания прием: он облюбовал сухое дерево, налетел на него, пробил крону насквозь и приземлился с другой стороны».
Но вернемся назад. Укладка «Джамбо» заняла у нас меньше двух часов. Резиновый чехол нашел себе новое применение — мы накрыли им оболочку на случай дождя. Тюк величиной 90х120 сантиметров (размеры гондолы) — вот и все, что осталось от нашего гордого летательного аппарата. На Занзибаре он был ростом с пятиэтажный дом, а когда мы его сложили, стал совсем неказистым. Рядом с ним на земле лежала куча песку — содержимое девяти мешков.
— Если здесь кому-нибудь понадобится занзибарский песок, — Дуглас с сожалением поглядел на кучу, — мы можем взять подряд на доставку.
Вооружившись компасом, мы стали выбираться из зарослей с таким расчетом, чтобы потом вернуться по своим следам. Мы делали зарубки, брали азимут на приметные деревья и составляли общее описание маршрута. Шарль нес в грудном кармане лемура, Дуглас нагрузился съемочной аппаратурой, а я чертил кроки. Меньше чем через два часа мы неожиданно вышли на дорогу. Глазам постороннего, окажись он тут, предстала бы такая картина: неведомо откуда вынырнули три человека, оценили обстановку попросту говоря, грязную дорогу, — поразмыслили, есть ли смысл шагать дальше, решили, что не стоит, и сели на обочине ждать — может, будет попутная машина?
Вдали показался африканец, который шел в нашу сторону. Он нес кокосовые орехи. Кокосовые орехи! Нам сразу захотелось кокосовых орехов. Дуглас совершил сделку.
— Унавеза купа нази квету? — спросил он. Тотчас африканец привычным движением срезал верхушку трех орехов, и вот мы уже пьем мутный сок. Он сделал из срезанных верхушек ложки, которыми мы принялись выскребать мякоть. Последние двое суток мы совсем забыли про еду. Страх перед будущим заставил наши желудки сжаться, как сжимаются при опасности морские анемоны. А после удачной посадки в лесу они опять расширились пустые, жаждущие, чтобы их чем-нибудь наполнили. Но ведь перед стартом нам было не до еды, поэтому мы взяли с собой провианта с гулькин нос и, конечно, живо с ним расправились. Не мудрено, что нам приглянулись эти кокосовые орехи и мы не ограничились одной порцией.
— Лети нази нингине тафадхали, — сказал Дуглас, и еще несколько орехов осталось без верхушек.
Кто не ел свежих кокосовых орехов, не представляет себе, до чего они вкусны, а сколько дают они отходов — и подавно. Добираясь до ядра, увлеченный едок кусок за куском срезает зеленую кожуру, громоздя целый вал вокруг себя. Из-за такого вала мы и выбрались на дорогу, когда показалась первая машина.
Десять минут потребовалось нам, чтобы объяснить, кто мы и что мы, после чего владелец грузовика, индийский купец, повез нас в Багамойо. Грузовик и раньше был полон вещей и людей, с нами в кузове стало еще теснее. Нам предстояло покрыть три десятка километров вдоль русла с грязной жижей, которое называлось дорогой. Вообще-то нам нужно было в Дар-эс-Салам, так что мы ехали не в ту сторону, но мы и тому были рады, когда приметили, какое редкое движение на дороге. После придумаем, как из Багамойо добраться до Дар-эс-Салама. Где наша наземная команда, мы не знали, но догадаться было нетрудно. Чем дальше мы катили по слякоти, тем очевиднее становилось, что они где-нибудь завязли. Правда, у них есть лебедки, но, наверное, и трудности тоже немалые, и, пока они с ними борются, мы вполне можем посидеть в Багамойо. Водитель-индиец рассказал нам, что южная часть дороги особенно плоха; мы-то ехали по северной[3].
— Это еще пустяки, — продолжал он (а «дворники» сметали с ветрового стекла каскады грязных брызг, и колеса, оставляя глубокую борозду, форсировали лужи, рытвины и дождевые ручьи). — Это пустяки. Здесь быстро подсыхает.
В Багамойо наших друзей не оказалось. Что ж, подождем. В индийской лавке мы пососали через соломинку какой-то газированный напиток. Потом купили открытки, изображающие почтамт и группы курчавых африканцев. Во времена работорговли Багамойо был важным центром, через него в первую очередь шло сообщение с Занзибаром, но, когда вы, скупив все экзотические открытки в городе и потягивая через кривую соломинку шипучку без ярлыка, обозреваете его сквозь завесу дождя, он производит довольно унылое впечатление.
У Дугласа был в Багамойо один знакомый — Элистер Стенли, владелец соляной фабрики и быстроходного катера в Дар-эс-Саламе (отсюда наш интерес к нему), и мы решили навестить этого человека. Водитель вызвался подвезти нас до дома мистера Стенли. От одной мысли, что в эту сырую ночь можно будет укрыться в уютном жилище, у нас сразу поднялось настроение.
— Как называется эта река? — шутя спросил я, когда лендровер въехал в огромную лужу.
— Это не река, — ответил педантичный индиец. — Это дорога.
Дорога упиралась в веранду, с крыши которой струилась вода. За этими струями сидел человек. Наша тройка присоединилась к нему, и вместе мы просидели не один час. Глядя на дождь и пытаясь утолить пивом накопившуюся за несколько дней жажду, мы боролись со сном и снова и снова рассказывали про наш перелет. Когда мы наконец, продолжая говорить на ходу, отправились спать, дождь еще лил. И хотя наши внутренности по-прежнему донимала засуха, мы тотчас уснули, как только погасили свет. Подозреваю, что я в ту ночь ни разу не пошевельнулся.
Следующие три дня мы готовились к перелету из приморья до заповедников, лежащих примерно в восьмистах километрах от побережья. Джоун Рут и Дон Хатчинс явились утром. Они видели, как мы прибыли в Африку километрах в шести-семи севернее того места, откуда они наблюдали, но не смогли последовать за нами, потому что их машина завязла в грязи. До Багамойо они добрались поздно вечером, настолько поздно, что не стали нас разыскивать, а переночевали в другом месте.
