Рута Майя 2012, или Конец света отменяется - Вепрецкая Тамара

– I’m fine [81], – немного раздраженно отвечал старик, тщательно ощупывая ступени.

Женщина опять с готовностью помогала ему, оберегая его своей хрупкой фигурой, и снова выражала сомнение, стоит ли двигаться выше. Медленно, но они уже достигли одной из нижних террас и приостановились отдохнуть. Оставалось еще две трети пути.

– I’m fine, – опять буркнул старик и упрямо ткнул палкой в следующую ступеньку.

– Надо же, – восхитилась Марина.

– Вряд ли они доберутся до самого верха, – усомнилась Софи.

– Пожелаем им удачи, – откликнулась Клэр. – Но тревожно за них.

Жара наваливалась по мере спуска и задушила в объятиях у подножия пирамиды, на солнцепеке. Компания быстро нырнула в душную тень аллей. Там, недалеко от Здания Один, Беловежский приметил громоздкий овальный валун.

– Что это? – Интерес Винсента не затухал.

– Это, судя по всему, камень, служивший алтарем, один из трех таких камней, – задумчиво отвечал Александр и медленно тронулся дальше, пока не замаячил следующий похожий камень, возле которого он резко остановился. – Эти три камня треугольником венчают эту небольшую площадь. Майянисты считают, что эти три камня, – Саша говорил с растяжкой, четко, громко и как будто бесстрастно, – эти три камня символизируют майяское название этого древнего города.

Томина встрепенулась и сдавленным голосом спросила:

– И как же он назывался?

Саша глотнул воды и откашлялся. Его бесстрастность обернулась звенящим напряжением, когда он произнес почти по слогам:

– Он назывался Хуш-Те-Тун. Что значит – три камня.

Марина уставилась на него широко раскрытыми глазами.

Иностранцы ничего не поняли, когда, смеясь, он вскричал по-русски:

– Господи! Какой же я идиот!

Глава сорок вторая

Калакмуль. Бакалар

К Главной площади Беловежский шел в сосредоточенном молчании. Марина с тревогой наблюдала за ним, не решаясь прервать его размышления. Он то и дело отхлебывал по глотку воды. Лицо его то хмурилось, словно отражало бремя тяжкой думы, то озарялось улыбкой, а сквозь нее прорывалось радостное возбуждение, то вдруг снова омрачалось. Иностранцы оживленно беседовали на французском. Винсент доминировал в разговоре, разъясняя девушкам что-то, ими недопонятое. Вдруг Александр прошептал, почти прошипел по-русски:

– Понимаешь, Маришка, он здесь, в Калакмуле! И как же я сразу не догадался? Камни!

– Так это же замечательно! Что же тебя огорчает? – удивилась девушка, понимая, что речь идет о «сосуде Ветрова».

– Как что? Собственная тупость! Калакмуль – Хуш-Те-Тун! Ну, кто, как не я, должен это знать? И знал все это время!

– Но мы здесь. И можем прикинуть, где он может быть спрятан, так что выше нос!

– Конечно, ты права, – улыбнулся Саша и крепко сжал ладонь девушки в знак благодарности.

Здание Два предстало перед ними грандиозной, многоуровневой пирамидой. Широкая лестница позволяла подняться на первую террасу, где крупные каменные блоки намекали на несохранившиеся храмы. За ними прямо по центру шла новая лестница. С обеих сторон ее некогда обрамляли по три зооморфных маскарона колоссального размера, теперь они лишь угадывались. Ступени выводили на высокую обширную платформу, которую украшали руины внушительного храмового комплекса.

– И опять стелы! – воскликнул Винсент.

– Да, их здесь много. Уж вы-то должны знать это, мистер Ланделл. – Беловежский вернулся к шутливому тону. – Кстати, у подножия этой пирамиды была найдена Стела Сто Четырнадцать, которая дает нам самое первое письменное упоминание Калакмуля, датированное 431 годом. – Саша помолчал и обратился ко всем: – Итак, господа, Здание Два – это самое значительное архитектурное сооружение всего городища, строилось оно на протяжении более тысячи лет…

– Как это? То есть начиная с пятого века и до прихода испанцев? – уточнила Марина.

– Нет. Заселение Калакмуля относится к глубокой древности, – возразил Саша. – Раскопки показали, что древнейшая платформа этого здания создавалась примерно с пятого века до новой эры.

– Это здесь мы сейчас стоим, – восхитилась Клэр, – на древнейшей платформе?

– Нет, она внутри, под лестницей. Вы же знаете, что мезоамериканские пирамиды – это своеобразные… – Саша замялся: сравнение казалось ему понятным только русским, но все же рискнул, полагая, что этот русский сувенир славится во всем мире, – это своеобразные матрешки.

– Матриошки, точно! – обрадовался француз.

– Так лезем? – робко предложила Марина.

– Непременно! – отвечал Винсент.

Доковыляв до платформы с остовом большого центрального храма, весельчаки притихли и остановились перевести дух на каменных обломках.

– Думается мне, что здесь, на этой самой террасе, в этом храме, происходили самые важные, самые значимые и масштабные церемонии этого великого царства, – заговорил вдруг Беловежский торжественно. – Проникнитесь осознанием величия!

– А какие церемонии, например? – поинтересовалась Софи.

Александр подмигнул Винсенту, приглашая его вернуться в игру, выступил на середину широкой площадки перед храмом, воздел руки к небу и возопил:

– Я Йукном-Чен Великий!

– Кто-кто? – переспросил Винс, но играючи поклонился на манер вельможи французского двора Людовика Четырнадцатого.

Девушки засмеялись. Саша разъяснил:

– Йукном-Чен Второй – самый могущественный правитель Кануля. Он правил полвека в седьмом столетии. И резиденцией его был как раз Калакмуль. Он подчинил себе обширные территории, превратив их в своих данников и союзников. – Он приосанился и снова вскричал: – Я Йукном-Чен Великий. Смотрите все! Здесь на центральной площади собрался весь мой народ, десятки тысяч обожающих меня и поклоняющихся мне.

И он взмахом руки показал на площадь внизу.

Я проследила за его жестом и взглянула на площадь. Деревья растворились, и пространство заполнилось плотно стоящей шумной толпой.

– Здесь и сейчас я буду совершать обряд жертвоприношения. Подать сюда мой обсидиановый нож! – вещал Александр.

Винс заметался, не зная, что предпринять, но наконец сделал жест, словно протягивая какой-то предмет.

– Это нас в жертву? – возмутилась Клэр.

– Вы мелкие сошки, – засмеялся Беловежский. – Жертвоприношение кровью. В крови содержится священная сила, поддерживающая жизни людей и богов. Жертвенное кровопускание совершает сам правитель, устанавливая связь с богами, одаривая их, чтобы они позволили ему выиграть важное сражение… Но будем считать, что я уже его совершил.

Раздались смешки.

Александр царственно поднял руку, призывая к тишине.

– Теперь я сообщаю вам, что вернулся с победой. Мы одержали верх над мощным Тикалем, ну, то есть Мутулем.

– Не знаю, что за Мутуль, но ура! – закричал Винсент, и девушки зааплодировали.

– Тикаль – огромный археологический комплекс в Гватемале. Центр Мутульского царства. В классическую эпоху главный соперник Кануля за владычество в Центральных Низменностях, так называется весь этот регион, – быстро пояснил Саша и опять принял величественный вид. – Никогда прежде не существовало столь великой державы майя, как во время моего правления. Я Йукном-Чен Второй распространил влияние Калакмуля, то есть Канульского царства, на самые отдаленные уголки мира майя. Везде меня боятся и уважают.

– Ура-а-а! – опять подыграли слушатели.

– И мой поверженный враг Мутуль потерял своих вассалов. Они переметнулись в лагерь моих союзников, – вещал Беловежский. – И богатства и сокровища рекой хлынули в мою казну и в мою столицу.

– Ура! – опять зарукоплескали иностранцы.

– Я воздвиг город невиданных доселе величины и величия, и, возможно, только Теотитуакан мог соревноваться с Калакмулем, то есть Хуш-Те-Туном, в могуществе.