Рута Майя 2012, или Конец света отменяется - Вепрецкая Тамара

– Захоронение можно увидеть? – дернулся Винсент.

– Оно закрыто для показа здесь, на городище, но воспроизведено в музее в Кампече.

– Что же стало с Калакмулем после его разгрома Тикалем? – полюбопытствовал американец.

– Пока не все понятно. И оставался еще третий значительный правитель…

– Ага! All good things come in threes! [84] – пошутил Винсент. – И кто же этот третий?

– Тот, кого называют Йукном-Ток-Кавиль…

– Тот, что на рухнувшей стеле? – обрадовался француз.

– И на распиленной стеле на Здании Один? – поспешила добавить Клэр.

– Да, это он, – подтвердил Саша, довольный, что его рассказ не пропал даром. – О значении этого царя свидетельствует возведение огромного количества великолепных стел во время его правления, в том числе тех, что перед Зданием Один.

– И какова его судьба? – спросила Марина.

– В 30-е годы VIII века он стал пленником Тикаля. Но интересно, что в Калакмуле в Здании Семь – куда мы залезли с самого начала – было найдено захоронение. Роскошное убранство, дары, а также анализ костей указывают на то, что это царская гробница. Вероятнее всего, это могила Йукном-Ток-Кавиля.

– На нем история Калакмуля заканчивается? – заволновался Джеймс.

– Что вы! По-своему она и сейчас продолжается! – возразил Беловежский. – Скорее всего, заканчивалась Канульская эпоха в Калакмуле. Конечно, рухнула своеобразная империя. Уже не было того могущества и влияния Калакмуля в землях майя. Редко возводились стелы, ухудшилось их качество. И с середины VIII века с них исчезает «эмблемный иероглиф» в виде Головы Змеи, а появляется Голова Летучей мыши. Он когда-то уже встречался здесь, на стеле, датированной V веком. Историки задаются вопросом: не значит ли это, что династия Летучей мыши исконно правила в Калакмуле, потом была смещена или изгнана династией Головы Змеи, а затем снова вернулась в свой город? Ответа пока нет. Городище продолжает медленно приоткрывать свои тайны. Последняя известная нам дата на последней известной нам стеле в Калакмуле – это 909 год.

– 909-й?! – вскричала Томина. – Этот же год был последним в Тонине.

– Ты крута! – похвалил Александр. – Этим годом завершается классический период в истории майя и начинается постклассика. Конечно, это уже периодизация историков. А в жизни знать постепенно покинула город. Он приходил в упадок, совершая обратное превращение из великой столицы в деревню. И к XI веку, скорее всего, Калакмуль был оставлен жителями, подобно другим великим городам майя.

– Грустно! – вздохнула Софи.

– Теперь ваша очередь, – обратился Беловежский к Джеймсу.

– Я настолько потрясен вашим рассказом, что боюсь, не смогу соответствовать.

– Нет уж, вы не отказывайтесь, пожалуйста, – встрял Винсент. – Мне очень нужно это узнать.

– Конечно, ты же биолог, мистер Ланделл, – ухмыльнулся Саша.

Джеймс окинул их непонимающим взглядом и вздохнул:

– Ok, a deal’s a deal [85]. Только я ведь не биолог. Я много путешествовал по Юкатану на велосипеде. Я фотографировал природу, экзотику – в общем, все необычное, что попадается на пути. Я узнал, что знаменитая археологическая зона, где мы сейчас беседуем, расположена в знаменитом обширном природном заповеднике Калакмуль. Я выяснил, что в конце восьмидесятых годов он был признан достоянием государства.

Джеймс рассказал о многообразии флоры и фауны этого заповедника, об удивительных растениях и жителях этого тропического леса. Он часто не знал их названий. Но запечатлел их, оценил их взглядом профессионального фотографа. Он сам видел чудесные орхидеи. Отснял множество разных насекомых, среди которых первое место заняли крупные бабочки царственных окрасов и пауки огромных размеров с пушистым тельцем и лапками – по-видимому, тарантулы. Ему позировали яркие, веселых расцветок попугаи, несуразные пеликаны, забавные маленькие свинки-пекари, смешные крысоподобные, но обаятельные агути и даже броненосцы. И конечно, его как фотографа переполнял гордостью тот случай, что сам царь джунглей – ягуар так удачно попал к нему кадр.

– А теперь фотография на память, и мы квиты, – улыбнулся рассказчик под конец.

После фотосессии французы попрощались с Джеймсом, а Томина напомнила ему, что через час они ждут его у выхода.

– Маришка, я выпил почти всю нашу воду, осталось совсем мало, – виновато спохватился Александр, сделав очередной неконтролируемый глоток. – Я все пытался изжить вкус бензина.

– Ничего, думаю, что мы выдержим без воды, – подбодрила его девушка. – Жара, конечно, неимоверная, но энтузиазм превыше жары.

– А сейчас мы попрощаемся с вами, – решительно заявил Винсент, когда все спустились на площадь.

– Что, устали от майя? – предположил Беловежский.

– Нет, устали от русских, – пошутил Винс.

– Еще бы! – согласилась Марина.

Винсент посерьезнел:

– На самом деле спасибо вам за все время, что мы провели вместе. Мы просто устали, а дорога еще предстоит дальняя. Бензином вы обеспечены, так что помощь наша не потребуется.

И француз по очереди обнял русских друзей, и его спутницы последовали его примеру со словами благодарности.

– Было очень приятно общаться с вами, – признался Саша. – Ваш беспримерный интерес к моей утомительной лекции так вдохновлял. Где же мы теперь встретимся?

– В Париже, конечно, – улыбнулся Винс.

– Или в Москве, – парировал Александр.

– Ах да! – Винс замялся, что-то бросил девушкам на французском, извлек из своего рюкзака бутылку воды и протянул Беловежскому: – У нас в машине еще есть, а вам это просто необходимо.

– Отказываться не будем. Oh, those Russians! Short of petrol, short of water, short of brains! [86] – пошутил Александр и добавил: – Ты настоящий друг!

В который раз вызывала восхищение готовность Винсента прийти на помощь. Тепло простившись и обменявшись с новыми друзьями координатами, Саша с Мариной признались друг другу, насколько жаль было расставаться с такими хорошими, открытыми людьми. Калакмуль обернулся для них настоящим чудом общения.

День надавил жарой и духотой. Тенистые аллеи не давали отдохновения. Но их ждали еще неосвоенные площади великого городища. Несмотря на то что Беловежский все еще страдал бензиновой отрыжкой и несколько устал от длительного рассказа и своего энтузиазма, он решительно двигался вперед, продолжая восторгаться возлюбленным Калакмулем. Через вершину невысокой платформы они выбрались на обширное пространство, огороженное целым рядом различных строений. На стенде эта площадь значилась как Большой акрополь. Беловежский внезапно устремился к расположенному прямо в центре довольно крупному стадиону для игры в мяч. Посреди поля он стал дурачиться, принимая разные позы и громко радуясь. Марина заразилась его возбуждением и тоже скакала по полю, всплескивала руками, аплодировала и заливисто смеялась.

– Это же Калакмуль! – вскричал Александр вне себя от счастья. – Самое крутое городище в мире! Я столько проехал, чтобы увидеть его! Я бензину нажрался для этого!

Они покатились со смеху.

– И ты понимаешь, Маришка, то, что мы ищем, здесь, именно в моем обожаемом Калакмуле. И мы скоро найдем его, этот «сосуд Ветрова», правда?

Хлесткая встреча двух ладошек, жест согласия и решительности, скрепила их общий восторг.

– Шумом мы привлекаем внимание, – шепнула вдруг Марина.

На ступеньках ближайшей платформы два мексиканца с изумлением взирали на веселящихся молодых людей. Саша чинно поклонился, будто артист, закончивший выступление, приветливо помахал опешившим зрителям, обнял Марину и увлек ее прочь.

Уже с трудом передвигая ноги, они блуждали по джунглям, карабкались на попадавшиеся пирамидки, обнимались со стелами и друг с другом. Они обследовали встречавшиеся закоулки и неустанно обсуждали, где может быть спрятан сосуд.