Рута Майя 2012, или Конец света отменяется - Вепрецкая Тамара

– Ветерок! Вот это да! Прохладно! Приятно!

Прямо посреди террасы дыбилась необычная стела. Широкая и плоская, она состояла из четырех блоков, водруженных друг на друга. Лицевая поверхность каждого куска казалась на редкость ровной и гладкой. И лишь по бокам узкой лентой протянулись квадраты иероглифической надписи.

– «Стела Восемьдесят Девять», – прочитал Беловежский табличку. – А-а… это еще одна знаменитая стела. Ее также нашел Морли. И на ней тоже был портрет Йукном-Ток-Кавиля, а еще точная дата – 731 год. Но впоследствии фронтальную часть монумента отпилили грабители. Такова судьба многих стел, их вообще иногда распиливают на небольшие куски, которые потом распродают, и если ученым повезет, их по частям собирают из частных коллекций. У каждой стелы и даже у каждого куска получается своя история.

– Варварство! – возмутилась Томина.

– К сожалению, процветающее и неискоренимое, – признал Александр.

На самой вершине они очутились в маленьком храме, точнее, в его развалинах, словно в совсем крохотной комнатенке без стен и крыши. Остовы стен оторочили вершину пирамиды и предоставили всей компании удобные сидячие места, чем все немедленно воспользовались, восстанавливая дыхание и обмениваясь впечатлениями.

– Посмотрите! – настойчивым призывом Марина прервала возбужденное щебетание запыхавшихся спутников.

Воцарилась тишина. Торжественная тишина. Вокруг внизу бескрайним океаном раскинулись джунгли. Серыми, бежевыми, светло– и темно-зелеными волнами сельва разбегалась, куда доставал взор, превращалась на горизонте сначала в плотно-ватную темно-серую полосу, а затем в дымку и перетекала в серо-белую вуаль облаков. Вуаль эта таяла, оставляя сияющие ясной голубизной небеса.

– Сельва, сельва, сельва, – продекламировал Беловежский, прервав всеобщий ступор и завершив минуту немоты.

– Мне не дают покоя эти стелы, – тут же заговорил Винсент. – Их грабили сами майя или испанцы? Это как разграбленные гробницы в Египте?

– И да, и нет. Везде во все времена существовали те, кого мы сейчас называем черными археологами. Для них важна не историческая ценность памятника, а материальная. Городища по большей части грабили те, кто имел возможность бродить по джунглям. Пик грабежа в Калакмуле приходится на 60-70-е годы двадцатого века, когда городище было уже обнаружено.

– А как борются с черной археологией ученые? – спросила Софи.

– Кто как может, – пожал плечами Саша и вдруг загорелся: – Бывают, например, случаи, когда археологи вынуждены закопать находку, чтобы она не досталась грабителям.

– Как это? – удивилась Клэр.

– Вот вам реальная история. В начале XX века в одном мало исследованном, затерянном в джунглях Гватемалы городище майя была обнаружена стела. Ее, кстати, упоминал потом Сильванус Морли. А в 60-е годы там работала американская экспедиция Пенсильванского университета во главе с Дэннисом Пьюлстоном. Этот американский археолог оценил ее значимость и по степени сохранности текста, и мастерству резчиков. Он оставил записи об этом городище и о стеле и все ждал, когда официальная наука Гватемалы будет в состоянии взять этот памятник под свою опеку. Однако из-за тяжелой политической обстановки в стране гватемальские археологи осознавали, что не скоро доберутся до изучения этих руин, и опасались, что стела может стать добычей грабителей. Поэтому в 70-е годы ими принимается решение ее закопать прямо на городище.

– Ничего себе! – присвистнул Винс.

– А этот американец потом за ней вернулся? – заволновалась Марина.

– Нет. Его судьба оказалась трагична.

– Умер? – ахнула Софи.

– Погиб, пораженный молнией на вершине пирамиды.

– Ох, к счастью, сейчас нет грозы! – всплеснула руками Клэр.

Девушки прыснули, а Винс укоризненно покачал головой и тут же вернулся к теме разговора:

– И теперь ее не найти?

– Вдова Пьюлстона, Ольга Ставракис, кстати, русского происхождения, разбирая записи мужа, узнала об этой стеле и теперь пытается организовать экспедицию для ее поисков.

– И как же теперь ее искать?

– Остались еще участники той давней экспедиции, свидетели того, как закапывалась стела. Сейчас она представляет особый интерес для майянистов, потому что по новым исследованиям, основанным на изучении сохранившихся фотографий и прорисовок, ее текст является одной из древнейших из известных иероглифических надписей. Но чтобы подтвердить или опровергнуть эту версию, стелу надо найти [80].

– Потрясающая история! – воскликнул Винс.

– А я все смотрю на эти нескончаемые джунгли, – заговорила вдруг Томина, – и не могу сказать, что это красиво. Пейзаж со всех сторон однообразный. Это такая же красота, как однообразный вид бесконечной морской глади. Невозможно оторвать взгляд. Завораживает. А еще захватывает дух от осознания, что мы выше этих высоченных деревьев, мы взираем на все вокруг, по крайней мере, с высоты птичьего полета, почти с небес. Мы стоим здесь наравне с богами.

– Эк тебя занесло! – засмеялся Беловежский. – Но, пожалуй, ты права. Мы сейчас в храме. А не каждому смертному дозволено было подняться на такую высоту.

– И не жарко здесь к тому же, – радостно добавил Винс.

– И тебе здесь хорошо, – подхватил Саша.

– Конечно, ведь я же все это открыл. Приехал сегодня, увидел три пирамиды и обрадовался, что я первый, – пошутил француз.

– Так значит, тебя зовут Сайрус Ланделл? – Александр поддержал шутку.

– Именно, – смеялся Винс. – Только я запамятовал, какой год на дворе.

– Так 1931 год.

– А, точно-точно. И как я сюда попал?

– Изучал фауну джунглей. Ты же биолог.

– Ну да, ну да. И я сразу понял, что это одно из величайших поселений.

– Да, около тридцати квадратных километров. И один из самых населенных городов в эпоху классики, порядка пятидесяти тысяч человек, – вставил Беловежский.

– И я решил назвать это поселение Калакмуль, – все больше распалялся Винсент. – Завтра, пожалуй, сообщу об этом открытии в National Geographic.

– Какое верное название вы придумали, мистер Ланделл. Взяли майяские слова «ка-лак-муль», то есть «две соседние пирамиды».

– Но теперь надо бы и экспедицию организовать, – не унимался француз.

– Конечно, Сайрус, пригласи майяниста Сильвануса Морли. У него связи в Carnegie Institution в Вашингтоне. Морли возьмет археолога Руперта, архитектора Боллеса, инженера Стромсвика и работяг из мексиканцев.

– И когда мы отправимся?

– В апреле тридцать второго года, конечно.

– Точно-точно. И я велю Морли вести дневник, ведь это тот самый, кто поведал историю Стелы Пятьдесят Один, правда?

Винсент радовался как ребенок. Это была игра, шуточная переброска фразами, но так легко и весело он выудил из Беловежского историю открытия городища для мира науки!

– И Морли оценит тебя по заслугам, мистер Ланделл, – сказал Саша. – В своем дневнике он расскажет, как ты был полезен в экспедиции, как помогал им ориентироваться на местности по составленной тобой в первые же посещения чудесной карте.

Винс чинно поклонился и расхохотался. Девушки, молча внимавшие этому дурашливому диалогу, тоже заливисто засмеялись. Здесь, за пазухой у богов, высоко над всем миром, было комфортно, приятно и радостно. Прохладный ветер обдувал их раскрасневшиеся лица и разгоряченные тела. Александр даже реже стал прикладываться к бутылке с водой, которую все время не выпускал из рук, борясь с привкусом бензина. Марина щелкала фотоаппаратом в стремлении запечатлеть этот океан богов.

– Ой, там, на второй большой пирамиде, я вижу Джеймса, – вскричала она, протягивая Саше камеру, и тот признал, что это их приятель-американец.

– Что ж, пойдемте к нему, – позвала Клэр.

– Посетим это великое сооружение – Здание Два, – провозгласил Беловежский.

Спускаясь, они притормозили на террасе со стелой. Винсент ласково погладил ее распиленную поверхность и хотел заснять этот многострадальный монумент. Томина тем временем наблюдала за необычной парой, взбиравшейся на пирамиду, и привлекла к ней внимание всей компании. Очень пожилой мужчина старательно опирался на трость. Его заботливо поддерживала тоже весьма не молодая женщина, используя в качестве опоры длинный зонт. Она сильно волновалась и на каждой ступени спрашивала мужчину, справится ли он с подъемом. Разговор шел по-английски.