Владимир Мазур - Граница у трапа
Тряхнув своими университетскими познаниями по педагогике, я пообещал Вовчику устроить его в группу начинающих боксеров. Спорт не является панацеей от бед и дурных наклонностей, но чем больше глаз будет следить за подростком, тем больше вероятности, что он не попадет в уголовную историю.
Расспросив о подробных приметах «коллекционера», я с ходу решил отправиться к филателистическому.
Магазин находился в старинном особняке с просторными парадными, со сквозными ходами, запутанными переходами. У его входа толпились в основном мальчишки, но были тут и солидные мужчины, и даже несколько увядших особ женского пола.
Для начала я потолкался в магазине, поглазел на серии красочных марок, порылся в каталогах, переговорил с продавцами, а потом выбрался наружу. Зажав в кулаке купленный целлофановый пакетик с «обменным фондом», стал переходить от группки к группке, прислушиваться к разговорам. Вскоре понял, что у магазина интересуются не только раритетами. Какие-то типы торговали зажигалками, жевательной резинкой, шариковыми карандашами и прочими мелкими «колониальными» товарами, привезенными из-за дальних морей и океанов.
Погода стала портиться, некстати заморосил дождь, и я отступил под козырек парадного, откуда было проще вести наблюдение за подходами к дому.
Через полчаса мне наскучила «натпинкертоновская» затея, захотелось спать, поэтому я решил больше не ждать. Если б не желание вернуть ордена Марку Фомичу, ни за что не стал бы разыскивать подонка, торгующего наградами. Куда проще сообщить его приметы милиции, а там — хоть трава не расти. Но я чувствовал угрызения совести — то, что Вовчик влопался в уголовщину, было и моей виной. Подсчитав, на какой день недели приходится мое дежурство ночью, решил прийти в следующий раз часика за два до начала смены. Сегодня здесь делать было нечего.
Я подождал, когда подойдет троллейбус, побежал к его раскрывшимся дверцам.
Надо было отдохнуть перед свиданием с Юлей.
* * *Давно растаяла за кормой «Сансета» полоска земли. Жизнь на судне втягивалась в привычную рутину — вахты, принятие пищи, опять вахты.
Днем на камбузе один из новеньких, высокий, худой моряк в белых полотняных штанах, длинной рубашке и чалме готовил себе еду.
Хосе Феррачи, внесенный в судовую роль под другой фамилией согласно паспортным данным, варил рядом кофе. Спешить было некуда — его вахта вечерняя, развлечений никаких, судно в балласте, погода отличная, до Парамари несколько суток хода. На судне царил дух обособленности и скрытой неприязни.
Вошел стюард. Хосе немного знал его благодаря тому, что обоих наняли перед самым отходом «Сансета». Это обстоятельство сблизило их. Стюард был крепким парнем лет двадцати пяти, с хорошей улыбкой, открывавшей белоснежные зубы. Увидев Хосе, стюард улыбнулся, подошел сначала к коку, что-то сказал ему, потом спросил нового приятеля:
— Бразильский?
— Да. Угостить?
— Не откажусь.
Мимо них, что-то недовольно бурча, держа в руках мисочку с похлебкой, протащился моряк в чалме. Он мрачно посмотрел на друзей, вышел на палубу, сел у фальшборта, стал есть.
— Слушай, — спроси Хосе, — что за смазливая девчонка у капитана? Дочь?
— А, заметил! Нет, не дочь. Говорят, подобрал в каком-то порту. Или купил. Точно не знаю.
Начавшийся интересный разговор прервал чиф, заглянувший на камбуз.
— Передал коку? — спросил стюарда. — У кого здесь бразильский? — С видом гурмана втянул он запах. — Принесешь нам с капитаном, — приказал стюарду, мало заботясь, станет ли Хосе делиться припасами.
— Слушаюсь, сэр, — замешкавшись, ответил стюард.
Чиф ушел, и Хосе первым нарушил неловкое молчание:
— Не переживай. Отолью и твоим хозяевам. На всех хватит. Чего вот только ты перед ним тянешься?
— Нанялся — продался, — вздохнул стюард.
Раздался металлический звон. Стюард и Хосе выглянули наружу.
Пакистанец стоял над выбитой из рук посудиной, сжав костистые кулаки. Огромный матросище, толкнувший его, не извинился, а проворчал, входя на камбуз:
— Расселась собака на дороге, Смотреть надо.
Он напился кипяченой воды из бака, вытер пасть мохнатой рукой и вышел.
Тем временем пакистанец выбрал из посудины остатки пищи и, когда матросище проходил мимо, треснул его сзади со всего размаха звонкой посудиной по затылку.
Не ожидавший нападения матросище споткнулся, тут же пришел в себя и ринулся на пакистанца. Тот бросился наутек.
Хосе, сняв банку со вскипевшим кофе, выглянул на палубу, и увидел, как матросище почти догнал пакистанца у трапа. Тот неожиданно присел, и матросище прогрохотал по трапу, распластался на грузовой палубе.
Выглянул из камбуза и стюард.
— Началось? Пошли посмотрим.
Матросище бросился за пакистанцем, который успел укрыться в надстройке.
Пакистанец вихрем пронесся по жилой палубе, визжа, как недорезанный. Из кают стали выскакивать моряки.
Здоровяка-матроса уложили тут же, и через несколько секунд клубок тел выкатился на бак.
В основном команда состояла из людей крепких, видавших виды, владевших телом лучше, чем умом. Дрались не до смерти, но так, чтобы доставить противнику максимум неприятностей и последующих хлопот, связанных с восстановлением двигательных функций.
Сторонники пакистанца налетали, словно осы, на медлительных дружков здоровяка-матроса, погрузившегося в нирвану, били, убегали, прятались за коммингсы.
Зато если сторонника азиата ловили на удар, то это был, как правило, чистый нокаут.
Уже трое лежали недвижимо, уже кто-то выплюнул зубы, кто-то выл, отползая к трапу...
Стюард зорко наблюдал за происходящим. Хосе стоял рядом, помешивал кофе.
— Пошли, успокоим? — сверкнул стюард зубами.
— Драться нехорошо, — покачал головой Хосе. — Убить могут.
— А! — махнул рукой стюард и прыгнул в самую гущу.
Раздавая удары направо и налево, он в считанные мгновения «успокоил» пяток дерущихся.
Чиф, до этого спокойно наблюдавший за сражением из рулевой рубки, выругался, повернулся и исчез.
Стюард, оказавшийся один на один с типом из новеньких, застыл на месте. В руках противника был нож. Тип сделал одно, другое обманное движение, явно намереваясь выпустить из стюарда содержимое. Стюард не реагировал.
Хосе, видевший все сверху, подошел поближе к трапу и выплеснул дымящийся кофе на типа с ножом. Тип заорал, и тут стюард ударом ноги выбил нож.
Второй удар — в челюсть.
Раздался пушечноподобный выстрел.
На спардеке стоял чиф с огромным кольтом.
— Кончай ярмарку! — спокойно сказал он. — А те, кто хочет остаться без уха, могут продолжить.
И, почти не целясь, разнес выстрелом сигнальный фонарь на мачте.
