Борис Ляпунов - Искатель. 1963. Выпуск №6
— То, что мы воюем против германских и итальянских фашистов, это я знал. То, что Испания на корню продана Гитлеру, можно было догадываться. За что же тогда Франко дают танки, самолеты, винтовки? Но то, что за спиной фашистов стоят и подбадривают их Америка, Англия и Франция…
— Вот ты о чем…
Педро отложил ложку.
— Ты знаешь, что сказал о политике «невмешательства» Талейран?
— Талейран? Но он жил сто лет назад.
— Это неважно. На вопрос одной дамы, что такое невмешательство, он ответил — то же, что интервенция.
— Умный, подлец! — сказал Антонио.
— Я еще и о том, что по дороге сюда мне стало известно: цель наступления — ликвидировать плацдарм фашистов на этом берегу Сегре, выбить их на правый и закрепиться. Потом, очевидно, наступление разовьется в сторону Лериды и дальше. Будем пытаться отрезать и окружить группировку франкистов, вышедших к морю в районе Тортосы.
Неожиданно послышался голос Хезуса:
— Об этом нам пока не говорили в штабе бригады.
Командир танкового батальона вошел в блиндаж незаметно и стоял у входа.
— Рад тебя видеть, — протянул он руку Педро.
— И рад, что ты уже все знаешь.
Педро пожал руку Педрогесо.
— Я ничего не знаю. Просто слухи.
— Уже не слухи, — сказал Хезус. — Завтра мы начинаем наступать. О задаче наступления ты уже сказал. Танки нашего батальона оказывают поддержку пехоте, которая выбьет противника с высот. Затем нам предстоит разрушить предмостные укрепления противника, по мосту и вброд форсировать Сегре и закрепиться на правом берегу.
Сдвинув на угол стола тарелки с едой, Хезус положил карту и рассказал советнику, как он думает осуществить операцию.
— Я мог бы не возвращаться, — усмехнулся Педро, выслушав. — У меня к командиру есть одна просьба: разрешить мне командовать танковой ротой, атакующей мост.
— Еще надо было вернуться, — твердо сказал Хезус. — По дороге сюда я обдумывал другой план. Мне хотелось поставить одну роту на свой левый фланг, чтобы усилить давление на франкистов и заставить их отступить по мосту. И только потом захватить его. Но я увидел тебя и понял, что мое решение было неправильным. Это была бы старая ошибка — оставить врагу лазейку для отхода с расчетом, что он скорее побежит. Раньше мы всегда оставляли лазейки. То же делали и франкисты. Они не ставили задачу окружать Мадрид, надеясь, что, почувствовав угрозу окружения, республиканцы отойдут сами.
— А на деле такие лазейки — коммуникации для связи с тылом, — кивнул советник.
— Конечно, — Хезус улыбнулся. — Я увидел тебя и понял, что лазейку оставлять незачем.
— Ты додумался бы до этого и без меня.
Хезус сдвинул брови, медленно расправил пальцем складку на карте.
— Тебе очень хочется в Россию…
— Если бы я сказал «нет», это было бы неправдой. Но, не победив в Испании, я не буду спокоен в России. Сегодня передний край борьбы с фашизмом проходит здесь. И поэтому я в Испании. Только и всего. Это вопрос не географии, а идеологии.
— Так, — кивнул Хезус. Он провел ладонью по лицу, будто снимая паутину, и сел на лавку. — Это так. Но к черту все эти разговоры! В политических тонкостях можно разобраться после победы. Идем посмотрим, как готовы танки к завтрашнему бою.
Антонио посмотрел на командира батальона с недоумением.
— Ты не будешь обедать?
— Сыт. По горло сыт!
— Что случилось?
— Ничего.
— Не хочешь говорить? — спросил Антонио.
— Нечего говорить. Все хорошо. Идем, Педро.
Они вышли из блиндажа и стали пробираться по неглубокому ходу сообщения. Хезус двигался впереди. Ему было трудно идти согнувшись, но он честно пригибался и, только пройдя метров пятьсот, присел на корточки.
— Видишь, и на полусогнутых ходить научились! — Потом, переводя с трудом дыхание, добавил: — И еще многому научимся.
— Позиция отвратительная.
— Не мы ее выбирали. Я не обсуждаю действия командования и не собираюсь быть анархистом. Но можно было позволить себе отступить еще на два-три километра, занять высоты и держать противника в долине, простреливать его насквозь, как он нас сейчас.
Педро молчал. Он тоже устал. В горле першило от известковой пыли, которой был пропитан сухой воздух. Перед глазами Педро была стенка хода сообщения, выцарапанная в каменистой земле, белесой и сыпучей. По стенке беспрерывно сыпались ручейки пыли. Они стекали, подобно воде, и на дне хода сообщения то там, то здесь виделись конусы осыпавшейся пыли. И дно окопов тоже покрывала мягкая пыль, вздымавшаяся от каждого шага.
— Почему ты мне не ответил, Хезус?
— Пока роты не дам.
— Почему?
— Ведь за одну атаку или даже за один день мы не опрокинем франкистов. Так?
— Так.
— И я теперь знаю, что ты даешь отличные советы, но стоит тебе самому сесть в танк, как рвешься напропалую. А ты мне нужен, Педро.
Зачерпнув горсть пыли со дна окопа, Педро стал задумчиво пересыпать ее из ладони в ладонь.
— Не обижайся, — сказал Хезус. — Ты лучше посиди посмотри, пойдет ли за нами пехота. Согласись, это тоже нужно. И важнее, чем командовать ротой в бою.
— А ты?
— Я тоже останусь на командном пункте.
— Останешься? — недоверчиво спросил Педро.
— До того момента, когда увижу, что надо вступить в бой.
Командир танкового батальона заметно постарел, морщины на его сухом лице стали глубже, особенно те, что тянулись от крыльев носа к уголкам губ. Педро подумал: в том, что Хезус отказался дать ему роту сразу, с начала наступления, — расчетливая мудрость настоящего воина.
— Прости, я не хочу сделать тебе больно…
— Они в Гандесе. Был болен Хуанито. Жена не смогла выехать. Сехисмундо и Лауренсию взяли родственники Антонио. Теперь они в Валенсии. Я не знаю, откуда родные Антонио узнали адрес моей семьи.
— Разве это сложно?
— Ведь с Антонио мы просто сослуживцы… Ох, уж мне этот тихоня Антонио!
— Он настоящий мужчина.
— Да.
Они снова поднялись и пошли, пригибаясь, дальше, к передним окопам, где стояли врытые в землю танки, превращенные во временные огневые точки.
Вскоре Хезус свернул. Ход стал совсем мелок, последние метров двадцать пришлось ползти. Потом они спрыгнули в глубокий зигзагообразный окоп около эскарпа, в котором стоял танк. Башня машины была развернута в сторону фашистских позиций. В окопе спиной к ним сидел Игнасио и, подняв в вытянутой руке поррон, лил себе в рот вино. Увидев Хезуса и Педро, он опустил поррон, поднялся и вскинул кулак к виску. Игнасио опять был небрит, по очень весел. Отдав рапорт Хезусу, он облапил советника и крепко прижался щетинистой щекой к его лицу.
