Титаник и всё связанное с ним. Компиляция. Книги 1-17 (СИ) - Касслер Клайв

Джордж порой отчитывал ее, называл старушкой и считал, что ей следует больше бывать на людях. Он еще не забыл, как бывало раньше, когда родители одевались к выходу, а Эдвина, в красивом платье, собиралась на вечеринку с Чарлзом. Но разговоры на эту тему погружали ее в тоску. Младшие сестренки умоляли ее показать те наряды, но даже самые красивые из них давно отправились в чулан за ненадобностью, где и доживали свой век, забытые хозяйкой. В последнее время Эдвина стала одеваться строже, все чаще облачалась в платья матери, отчего становилась похожей на обремененную семьей матрону.

А что касается развлечений, Эдвина считала, что их вполне достаточно: вот, например на прошлой неделе она была на концерте с Беном и его новой подругой.

Но Джордж имел в виду вовсе не это, но о возможном замужестве Эдвина с братом не говорила. Дети сами не знали, чего хотят! Они полагали, что ей следует больше развлекаться, и в то же время не выносили, если рядом появлялся мужчина. Сама Эдвина без мужского общества не страдала: ей по-прежнему снился Чарлз, но уже такой боли это не вызывало, хотя сердце ее по-прежнему принадлежало только ему. Она давно перестала реагировать на шепотки за спиной: «Вот ведь трагедия… ужасно… бедняжка… такая хорошенькая девушка… Вы знаете, ее жених погиб на «Титанике», и родители тоже, вот и пришлось одной воспитывать детей…». Эдвина была слишком горда, чтобы реагировать на подобные замечания и вздохи сочувствия, и достаточно умна, чтобы обижаться, когда ее называли старой девой. В свои двадцать пять она делала вид, что ей все равно. Да, дверь закрылась, страница жизни решительно перевернута. Она перестала доставать фату: не хотела больше терпеть эту боль, – но и выбросить не хватало духу. Может, придет время, и ее наденет или Алексис, или Фанни. Однако какой смысл думать об этом сейчас? У нее полно других дел. Эдвина вспомнила, что Филипп собирался перезвонить. Наверное, хочет обсудить новость о вступлении США в войну. Но Филипп так и не перезвонил.

Джордж, когда вернулся домой, принес целый ворох новостей. Он ужасно жалел, что возраст не позволяет ему идти воевать, чем страшно злил Эдвину. Сестру он считал непатриотичной и постоянно указывал ей на это.

– Ну им же нужны добровольцы! Как ты не понимаешь?

– Да, не понимаю и не хочу понимать! – парировала Эдвина. – Прекрати выдумывать! Ты еще ребенок, а у Филиппа есть обязанности перед семьей – управлять газетой. И потом, война все равно скоро кончится.

Увы, конца войне не было видно: на полях сражений гибли многие тысячи солдат.

Через пять дней после того, как конгресс объявил мобилизацию, Эдвина как раз шла из сада с охапкой роз, когда приехал Филипп. Он стоял в дверях кухни: высокий, стройный, и с таким серьезным лицом, что у нее защемило сердце. Эдвина резко остановилась, а потом медленно пошла к нему, не решаясь спросить, почему он приехал в столь неурочное время, но через мгновение, словно опомнившись, бросилась к брату, позабыв про цветы, и заключила в объятия. Как же он вырос, повзрослел! Слишком тяжелый груз ответственности всех их сделал старше своих лет.

– Что случилось? – спросила Эдвина, отстраняясь. Ее сердце сжалось от предчувствия беды.

– Нам нужно поговорить.

Как всегда, он не предпринял бы важного шага, не посоветовавшись с ней. Ему не требовалось ее разрешение, но Филипп слишком любил и уважал сестру, чтобы выслушать ее мнение.

– Как ты сумел вырваться? Ведь сейчас не каникулы… – Эдвина уже знала ответ и очень боялась его услышать. Пусть он скажет что-нибудь другое, что угодно, вплоть до отчисления, только не это…

– Мне дали академический отпуск.

Она присела к кухонному столу. Оба на минуту замерли.

– И надолго?

Филипп не осмеливался сразу перейти к главному: сначала он должен ей столько сказать…

– Мы можем поговорить… где-нибудь в другом месте?

В кухню в любой момент кто-то мог войти, да и миссис Барнс возилась поблизости в кладовой. Она еще не знала, что Филипп вернулся: вот было бы шуму! Им не дали бы поговорить спокойно.

Эдвина молча поднялась, и они прошли в большую гостиную, которой почти никогда не пользовались, разве что принимали редких гостей.

– Надо было позвонить и предупредить, что ты приедешь, – упрекнула она брата. Тогда можно было бы отговорить его от этой дорогостоящей затеи.

– Я звонил, но тебя не было. Разве Алексис не говорила?

– Говорила, но ты так и не перезвонил. – Эдвина смотрела на брата, и жгучие слезы туманили ее взгляд. Какой он все-таки юный, несмотря на взрослые манеры и гарвардский лоск!

– Вечером я уже сидел в поезде. – Филипп набрал в грудь побольше воздуха: больше тянуть не мог. – Эдвина, я записался добровольцем. Отплываю в Европу через десять дней. Но сначала хотел повидаться с вами, все объяснить…

Эдвина резко вскочила и, ломая руки, гневно воззрилась на брата.

– Филипп, как ты мог? Какое право имел – после всего, через что нам пришлось пройти? Ты очень нужен всем нам, газете… А в сентябре уезжает и Джордж… – Она могла бы привести еще тысячу аргументов, но главным было одно – она не переживет еще одной потери.

Эдвина беспомощно замолчала, обливаясь слезами, растерянно молчал и Филипп, обнимая сестру за плечи. Он должен был ей объяснить, только где найти такие слова, чтобы она поняла?

– Пойми, я должен, – выдавил он наконец. – Я не могу сидеть здесь и читать в газетах про все эти ужасы. Не по-мужски это. Если моя страна воюет, то долг каждого гражданина ее защищать.

– Чепуха! – воскликнула Эдвина, в это мгновение, как никогда, похожая на мать. – У тебя долг перед семьей! Мы так ждали, когда ты станешь взрослым, а ты хочешь нас бросить!

– Нет, не бросаю: я вернусь, обещаю!

Сердце подсказывало Филиппу, что отец был бы на его стороне. Это его долг, что бы ни говорила Эдвина. Даже профессора в Гарварде понимали, что именно так и должен был поступить мужчина. А сестра сочла его предателем!

Эдвина рыдала в голос, когда в гостиную влетел Джордж.

Он мог бы пройти мимо, как обычно, но увидел рассыпанные розы и заподозрил неладное.

– Эй, что стряслось? У нас беда? – окликнул он сестру, но тут увидел Филиппа и встревожился еще сильнее.

– Твой брат идет в армию. – Эдвина произнесла это таким тоном, будто Филипп только что совершил убийство.

Джордж мгновение смотрел на старшего брата во все глаза, вдруг просиял, подскочил к Филиппу и хлопнул по плечу.

– Вот здорово, старик! Врежь им!

Эдвина так разозлилась, что вскочила со стула и решительно шагнула к ним, раздраженно отбросив за спину волосы.

– А что, Джордж, если врежут ему? Что, если его убьют? Что тогда? Весело тебе будет? Вот посмеемся-то! И что дальше – ты займешь его место, чтобы тоже кому-то «врезать»? Подумайте как следует, вы оба! Подумайте о младших, обо мне наконец! – Она пронеслась мимо как вихрь, и оглянулась, бросив последний испепеляющий взгляд на Филиппа. – Я тебя никуда не отпущу. Придется тебе сказать, что произошла ошибка.

Выпалив все это ледяным тоном, она хлопнула дверью и бросилась наверх, в свою спальню.

Глава 12

– Почему Филипп вернулся домой? – с любопытством спросила на следующее утро Алексис, расчесывая кукле волосы. – Его выгнали из университета?

Фанни и Тедди тоже сгорали от любопытства, но Эдвина ничего не желала обсуждать.

Накануне братья ходили обедать в клуб, членом которого раньше состоял Бертрам, и наверняка встретились с Беном, но она не говорила с ними со вчерашнего дня.

– Просто Филипп очень соскучился, вот и все, – спокойно ответила Эдвина, но дети не сводили с нее глаз, и даже малыш Тедди понял, что случилось нечто такое, о чем сестра не хочет говорить.

После завтрака она расцеловала детей, отправляя в школу, а потом вышла в сад и собрала розы, которые накануне рассыпала на лужайке, увидев Филиппа. Она совсем про них забыла, и розы увяли, но какое теперь это имело значение? После того, что сказал ей брат, все потеряло смысл. Эдвина пока не знала как, но сделает все, лишь бы его удержать. Он не имеет права оставлять их одних и, что самое важное, рисковать жизнью. Она унесла розы в дом и как раз подумала, не позвонить ли Бену, чтобы попросить совета, как в комнату вошел Джордж. Он опять опаздывал в школу, и она собиралась было его выбранить, но, посмотрев брату в глаза, осеклась на полуслове: слишком взрослым он стал, почти как Филипп.