Джеймс Купер - Красный корсар
У Гертруды подкосились ноги. Она вся затрепетала.
— Разве мы не знаем, кто он? Как бы ни были справедливы наши подозрения, но относительно его вы ошибаетесь.
— Может-быть, относительно Уильдера я и ошибаюсь, но это не меняет дела. Соберитесь с силами; я слышу шаги нашего прислужника. Не узнаем ли мы от него чего-нибудь?
— Мой милый Родерик, — сказала она, — вы устали. Видно, нелегка ваша служба.
— Я служу уже давно и умею бороться с усталостью во время дежурства.
— Да ведь вам лет двадцать, не больше?
— Разве я говорил, что мне двадцать лет? Я с большей справедливостью мог бы сказать пятнадцать.
— Сколько же времени вы на море?
— Два года, хотя порою мне кажется, что прошло уже лет десять.
— Не пугает ли вас служба на военном корабле?
— На военном корабле?
— Вы прежде где служили?
— Нигде.
— Как вам нравится ваша жизнь? Не правда ли, вы не скучаете?
— Нет, жизнь неприятная.
— Странно, молодые юнги вообще веселятся; может-быть, офицеры были грубы с вами?
Родерик не отвечал.
— Я права?.. И капитан ваш тоже жесток?
— Я никогда не слышал от него ни одного резкого слова.
— Часто вы отдыхаете в гаванях?
— Земля меня очень мало интересует. Другое дело — любовь и дружба.
— Разве здесь вы не находите этого? А Уильдер, как он к вам относится?
— Я его не знаю. Я не встречал его до этого случая.
— Какого случая?
— Когда мы встретились с ним в Ньюпорте, и я передал ему приказание принять начальство над торговым судном.
Юнга задумался, с сожалением посмотрел на обеих женщин и сказал:
— Послушайте, я многое видел за эти два года. Не оставайтесь на этом корабле: здесь не место для женщин. Уезжайте, хотя бы с риском очутиться в таком же безвыходном положении, какое вы испытали перед прибытием сюда.
— Может быть, уже поздно следовать вашему совету, — сказала мистрис Уиллис. — Но расскажите нам все об этом судне, Родерик! Я вижу, что вы рождены не для подобной службы.
Родерик замолчал, уклоняясь от дальнейших разговоров.
— Почему у «Дельфина» сегодня не тот флаг, что был вчера, и не тот, который он вывесил в Ньюпорте?..
— А, почему? — ответил юноша горьким и грустным тоном. — Никто не может разгадать намерений этого человека. Если бы дело шло только о флагах, то это было бы еще полгоря.
— Я вижу, что вы несчастливы. Я поговорю с капитаном и попрошу его освободить вас от этой службы.
— Я не желаю никакой другой.
— Как! Вы находитесь здесь в тяжелом положении и все же держитесь за него?
— Я не жалуюсь на свою судьбу.
Уиллис пристально посмотрела на него и спросила:
— Часто повторяются такие беспорядки, как сегодня?
— Нет, вам нечего бояться; тот, кто собрал этих молодцов, всегда сумеет удержать их в повиновении.
— Но эти люди подчиняются власти короля?
— Короля? Да, действительно, короля. Такого, которому нет равного.
— Но они смели угрожать жизни Уильдера; это совершенно непостижимая для матросов королевского флота дерзость!
Родерик молча взглянул на нее, и взгляд его выражал недоумение: для чего она притворяется, будто ничего не видит и не знает?
— Как вы думаете, Родерик, позволит ли нам капитан высадиться в первом встречном порту?
— Мы проехали уже много портов после вашей посадки на наш корабль.
— Да, но, может-быть, это были такие порты, в которые ему незачем было заходить. Если же мы подойдем к такому, куда он может спокойно пристать…
— Таких мест очень немного.
— Ну, а все же, если мы подойдем к такому месту? У нас хватит золота, чтобы заплатить ему за все хлопоты.
— Деньги имеют для него мало значения; по первой моей просьбе он дает мне пригоршни золота.
— Ну, в таком случае, вы должны быть вполне: довольны, если небольшие неприятности так хорошо вознаграждаются.
— Нет, я предпочел бы его добрый взгляд целому кораблю золота! — воскликнул с жаром Родерик.
Мистрис Уиллис: с удивлением взглянула на него и заметила не только смущение, но и яркий румянец на щеках и слезы на глазах. Потом ей бросился в глаза его тонкий стан и миниатюрные ноги, на которых он, повидимому, с трудом держался.
— Есть у вас мать? — спросила она.
— Не знаю, — последовал едва слышный ответ.
— Довольно, — сказала мистрис Уиллис, — можете итти. С этих пор нам будет прислуживать Кассандра, а если вы потребуетесь, я позову вас ударом в гонг.
Едва Родерик удалился, как раздался легкий стук в дверь, и прежде чем мистрис Уиллис успела поделиться с Гертрудою своими подозрениями, на пороге каюты появился Корсар.
Глава XXIII
Дамы приняли гостя сдержанно. На лице Гертруды отразилось беспокойство и тревога, но мистрис Уиллис была внешне совершенно спокойна.
Лицо Корсара было сосредоточенно и серьезно. Им, повидимому, овладела какая-то мысль, и, войдя, он даже позабыл извиниться за свой неожиданный приход. Однако, он скоро опомнился и сказал:
— Я знаю, что теперь не время для посещений, но считаю, что не исполнил бы обязанностей радушного и внимательного хозяина, если бы не пришел сообщить вам, что все теперь спокойно, и что мои люди снова кротки, как овцы.
— К счастью, нашелся человек, который сумел во-время подавить их волнение. На вас и на ваше великодушие мы только и можем рассчитывать.
— В этом вы не ошибаетесь. Вам не грозит больше опасность возмущения моего экипажа.
— Надеюсь, и других опасностей не предвидится?
— Это трудно сказать. Наша стихия — беспокойна, и никогда не исключается возможность неожиданных сюрпризов. В сегодняшних беспорядках я и сам несколько виноват. Я распустил своих людей, но волнение промчалось, как вихрь, и теперь снова все спокойно.
— Я часто видала подобные сцены на военных судах, но обыкновенно они являлись результатом старой вражды, и вспышки кончались благополучно.
— Да, но если волнения повторяются слишком часто, то это ведет к катастрофе, — пробормотал сквозь зубы Корсар.
— А Уильдер так же добр, как и вы? С его стороны это было бы большим великодушием, так как возмущение было направлено, главным образом, против него.
— Как вы видели, у него были и друзья. Заметили вы двух людей, которые с беззаветной отвагой кинулись его защищать?
— Да, это тем более удивительно, что он за короткий срок сумел привязать к себе таких суровых людей.
— Ну, двадцать с лишком лет — не совсем короткий срок.
— Как двадцать лет?
— Мне пришлось случайно слышать их разговоры. Очевидно, у них есть какие-то особые связи, и, вероятно, эти люди не в первый раз оказывают ему подобную услугу. Вообще, это странный молодой человек. Я дал бы сейчас тысячу полновесных королевских гиней, чтобы знать историю его жизни.
— Так вы его мало знаете? — спросила Гертруда.
— Кто может похвалиться, что знает человека? Все нам незнакомы, кроме тех редких преданных существ, которых мы знаем и понимаем, кажется, до самых сокровенных изгибов их души.
Корсар, видимо, не спешил уходить. Немного опасаясь этого человека, от которого они вполне зависели, и желая перевести разговор на другую тему, мистрис Уиллис указала на разные музыкальные инструменты, находившиеся в каюте.
— По этим мелочам вы хотите судить обо мне? А впрочем, может-быть, вы желаете послушать музыку? — сказал Корсар. — Я могу исполнить мелодию на гонге.
Он три раза ударил в гонг. Едва замолкли эти звуки, как вслед за ними снаружи раздались другие, словно заиграли какие-то невидимые, заранее приготовленные музыканты. Лицо Корсара осветилось торжеством. А звуки лились и, отражаясь в воде, доносились какой-то волшебной музыкой.
— В этих звуках слышится Италия, — сказал Корсар, — прекрасная, волнующая, опьяняющая страна. Видали ли вы эту страну, богатую воспоминаниями и бедную настоящим? Может-быть, и вы что-нибудь споете? — обратился он к Гертруде. Когда она отказалась, он слабо ударил в гонг.
— Родерик, вы еще не ложитесь спать?
— Нет, — отвечал нежный и слабый голос.
— У него замечательно мягкий голос, — пояснил Корсар, — Родерик, станьте там, в дверях. Спойте нам что-нибудь под музыку.
Родерик стал на указанном месте. Тень скрывала его лицо. Музыка проиграла вступление раз, другой, но пение не начиналось.
— Нет, Родерик, нам одна музыка без пения не понятна. Дополните ее вашим голосом.
Юноша запел сильным и полным контральто, дрожавшим от волнения:
Там, за гранями морей,
Там — свобода и любовь,
Трепет пламенных речей,
Пыл любовных слов…
Там Испания!..
— Довольно, Родерик! — вскричал нетерпеливо Корсар. — Спойте нам матросскую песню, как настоящий матрос.
Родерик замолчал, и лишь звуки музыки продолжали звенеть в воздухе.
