Рафаэль Сабатини - Одиссея капитана Блада
Волверстон, и все эти восторги по поводу его возвращения превратятся в
проклятия.На молу его встретили капитаны Хагторп, Кристиан, Ибервиль и несколько
сот корсаров. Он оборвал их приветствия, а когда они начали приставать к
нему с расспросами, предложил им дождаться Волверстона, который полностью
сможет удовлетворить их любопытство. Отделавшись от них, он протолкался
сквозь пеструю толпу, состоявшую из моряков, плантаторов и торговцев –
англичан, французов и голландцев, из подлинных охотников с острова Гаити и
охотников, ставших пиратами, из лесорубов и индейцев, из мулатов –
торговцев фруктами и негров-рабов, из женщин легкого поведения и прочих
представителей человеческого рода, превращавших Кайонскую гавань в подобие
Вавилона.
С трудом выбравшись из этой разношерстной толпы, капитан Блад
направился с визитом к д'Ожерону, чтобы засвидетельствовать свое почтениегубернатору и его семье.
Расходясь после встречи Блада, корсары поспешно сделали вывод, что
Волверстон должен прибыть с каким-то редким военным трофеем. Но мало-помалу
с борта "Арабеллы" начали доходить иные слухи, и радость корсаров перешла в
недоумение. Однако простые моряки из небольшого экипажа "Арабеллы" в течение
двух дней до возвращения Волверстона в разговорах со своими тортугскими
друзьями были все же сдержанны во всем, что касалось истинного положения
вещей. Объяснялось это не только их преданностью своему капитану, но также и
тем, что если Блад был повинен в ренегатстве, то в такой же степени были
виноваты и они. Их недомолвки и умолчания, однако, не помешали возникновению
самых тревожных и фантастических историй о компрометирующих (с точки зрения
корсаров) поступках капитана Блада.
Обстановка накалилась так сильно, что, если бы в это время не вернулся
Волверстон, возможно, произошел бы взрыв. Едва лишь корабль старого волкавстал на якорь, как все бросились за объяснениями, которые уже намеревались
требовать от Блада.
У Волверстона был только один глаз, но видел он им гораздо лучше, чем
многие видят двумя. И хотя голова Волверстона, живописно обвязанная пестрым
тюрбаном, серебрилась сединой, сердце его было юным, и большое место
занимала в нем любовь к Питеру Бладу.
Когда корабль Волверстона обходил форт, высившийся на скалистом мысе,
старый волк увидел "Арабеллу", которая стояла в бухте на якоре. Эта
неожиданная картина поразила его. Он протер свой единственный глаз, выпучил
его снова и все же не мог поверить тому, что видел. Но Дайк, ушедший вместе
с ним из Порт-Ройяла и сейчас стоявший рядом с Волверстоном, своим
восклицанием подтвердил, что он был не одинок в своем замешательстве.
– Клянусь небом, это "Арабелла" или ее призрак!
Волверстон уже открыл было рот, но тут же захлопнул его и сжал губы.
Старый волк всегда проявлял большую осторожность, особенно в непонятных для
него делах. В том, что это была "Арабелла", уже не оставалось никаких
сомнений. Ну, а если это было так, то ему, прежде чем что-то сказать,
следовало хорошенько подумать. Какого черта торчит здесь "Арабелла", когда
ему известно, что она осталась в Порт-Ройяле? Продолжал ли Блад командовать
"Арабеллой" или же остатки команды ушли на ней, бросив своего капитана?
Дайк повторил вопрос, и на этот раз Волверстон ответил ему укоризненно:
– У тебя же два глаза, Дайк, а у меня только один.
– Но я вижу "Арабеллу".
– Конечно. А ты чего ожидал?
– Ожидал? – Разинув рот, Дайк уставился на него. – А разве ты сам
ожидал, что увидишь тут "Арабеллу"?
Взглянув на него с презрением, Волверстон засмеялся, а затем громко,
чтобы слышали все окружающие, сказал:
– Конечно! А что же еще? – Он снова засмеялся – как показалось
Дайку, издевательски – и отвернулся от него, занявшись швартовкой корабля.
Когда Волверстон сошел на берег, его окружили недоумевающие пираты. Их
вопросы помогли ему выяснить положение дел. Он понял, что либо из-за
недостатка мужества, либо по каким-то другим мотивам Блад не рассказал
корсарам о том, что произошло после того, как шторм оторвал "Арабеллу" от
других кораблей эскадры. Волверстон искренне поздравил себя с той выдержкой,
какую он проявил в разговоре с Дайком.
– Уж очень наш капитан скромничает, – глубокомысленно заявил он
Хагторпу и другим, столпившимся вокруг него пиратам. – Он, как вы знаете,
никогда не любил хвастаться. А дело было так: встретились мы с нашим старым
знакомым доном Мигелем и, после того как потопили его, взяли на борт одного
лондонского хлыща, который не по своей воле оказался на испанском корабле.
Здесь же выяснилось, что этого придворного шаркуна послал к нам министр
иностранных дел. Он предлагал капитану принять офицерский патент, бросить
пиратство и вообще вести себя паинькой. Капитан послал его, конечно, ко всем
чертям. Но вскоре мы встретились с ямайской эскадрой, которой командовал
этот жирный дьявол Бишоп. Капитану Бладу и каждому из нас угрожала веревка.
Ну, я пошел к Бладу и сказал ему: "Да возьми ты этот паршивый королевский
патент, и ты спасешь от виселицы и свою шею и наши". Он, конечно, ни в
какую. Но я уломал его, и он меня послушался. Лондонский хлыщ сразу же выдал
ему патент, и Бишоп чуть не лопнул от злобы, узнав о таком сюрпризе. Но
сделать с капитаном он уже ничего не мог. Ему пришлось примириться. Ну, мы
уже как люди короля прибыли вместе с Бишопом в Порт-Ройял. Однако этот
чертов полковник не очень нам доверял, так как слишком хорошо знал нас. Не
будь там этого франта из Лондона, Бишоп наплевал бы на королевский патент и
повесил бы капитана. Блад хотел скрыться из Порт-Ройяла в ту же ночь, но эта
собака Бишоп предупредил форт, чтобы за нами хорошенько следили. В конце
концов Блад все же перехитрил Бишопа, хотя на это и потребовалось две
недели. За это время я успел купить фрегат, перевел на него две трети наших
людей, и ночью мы бежали из ПортРойяла, а утром капитан Блад на "Арабелле"
бросился за мной в погоню, чтобы поймать меня… понимаете! Вот в этом и
заключался хитроумный план Питера. Как ему удалось вырваться из порта, я
точно не знаю, так как он прибыл сюда раньше меня, но я и полагал, что Бладу
