Рафаэль Сабатини - Одиссея капитана Блада
сообщал полковнику Бишопу о начале войны с Францией, что должно было
отразиться и на колониях. В связи с этим в Вест-Индию направлялсягенерал-губернатор лорд Уиллогби, и с ним для усиления ямайской эскадры, на
всякий случай, следовала эскадра под командованием адмирала ван дер Кэйлена.
Полковник Бишоп понял, что его безраздельной власти в Порт-Ройяле
пришел конец, даже если бы он и остался губернатором. Лорд Джулиан не
получал никаких известий лично для себя и не имел понятия, что ему следует
делать. Поэтому он устанавливал с полковником Бишопом более близкие и
дружественные отношения, связанные с надеждами получить Арабеллу. Полковник
же, опасаясь, что политические события вынудят его уйти в отставку, еще
сильнее, чем прежде, мечтал породниться с лордом Джулианом, так как отдавал
себе ясный отчет, что такой аристократ, как Уэйд, всегда будет занимать
высокое положение.
Короче говоря, между ними установилось полное взаимопонимание, и лорд
Джулиан сообщил полковнику все, что он знал о Бладе и Арабелле.
– Единственное наше препятствие – капитан Блад, – сказал он. –
Девушка любит его.
– Вы сошли с ума! – воскликнул Бишоп.
– У вас, конечно, есть все основания прийти к такому выводу, –
меланхолически заметил его светлость, – но я в здравом уме и говорю так
потому, что знаю об этом.
– Знаете?
– Совершенно точно. Арабелла сама мне в этом призналась.
– Какое бесстыдство! Клянусь богом, я с ней разделаюсь по-своему!
– Не будьте идиотом, Бишоп! – Презрение, с каким лорд Джулиан
произнес эти слова, охладило пыл работорговца гораздо скорее, чем любые
доводы. – Девушку с таким характером нельзя убедить угрозами. Она ничего не
боится. Вы должны сдерживать свой язык и не вмешиваться в это дело, если не
хотите навсегда погубить мои планы.
– Не вмешиваться? Боже мой, но что же делать?
– Послушайте! У Арабеллы твердый характер. Я полагаю, что вы еще не
знаете своей племянницы. До тех пор, пока Питер Блад жив, она будет ждать
его.
– А если Блад исчезнет, то она образумится?
– Ну, вот теперь вы, кажется, начинаете рассуждать здраво! – похвалил
его Джулиан. – Это первый важный шаг на пути к нашей цели.
– И у нас есть возможность сделать его! – воскликнул Бишоп с
энтузиазмом. – Война с Францией аннулирует все запреты по отношению к
Тортуге. Исходя из государственных интересов, нам следует напасть на
Тортугу. А одержав победу, мы не плохо зарекомендуем себя перед новым
правительством.
– Гм! – пробурчал его светлость и, задумавшись, потянул себя за губу.
– Я вижу, вам все ясно! – грубо захохотал Бишоп. – Нечего тут долго
и думать: мы сразу убьем двух зайцев, а? Отправимся к этому мерзавцу прямо в
его берлогу, превратим Тортугу в груду развалин и захватим проклятого
пирата.
Два дня спустя, то есть примерно через три месяца после ухода Блада из
Порт-Ройяла, они снова отправились охотиться за неуловимым корсаром, взяв с
собой всю эскадру и несколько вспомогательных кораблей. Арабелле и другим
дано было понять, что они намерены совершить налет на французскую часть
острова Гаити, поскольку только такая экспедиция могла послужить удобным
предлогом для отъезда Бишопа с Ямайки. Чувство долга, особенно ответственное
в такое время, должно было бы прочно удерживать полковника в Порт-Ройяле. Но
чувство это потонуло в ненависти – наиболее бесполезном и разлагающем
чувстве из всех человеческих эмоций. В первую же ночь огромная каюта
"Императора", флагманского корабля эскадры вице-адмирала Крофорда,
превратилась в кабак. Бишоп был мертвецки пьян и в своих подогретых виннымипарами мечтах предвкушал скорый конец карьеры капитана Блада.
Глава XXV. НА СЛУЖБЕ У КОРОЛЯ ЛЮДОВИКА
А примерно за три месяца до этих событий корабль капитана Блада,
гонимый сильными ветрами, достиг Кайонской гавани и бросил здесь якорь. Блад
успел прибыть в Тортугу несколько раньше фрегата, который накануне вышел из
Порт-Ройяла под командой старого волка Волверстона. В душе капитана Блада
царил ад.
Четыре корабля его эскадры с командой в семьсот человек ожидали своего
капитана в гавани, окруженной высокими скалами. Он расстался с ними, как я
уже сообщал, во время шторма у Малых Антильских островов, и с тех пор пираты
не видели своего вожака. Они радостно приветствовали "Арабеллу", и радость
эта была искренней – ведь многие всерьез начали беспокоиться о судьбе
Блада. В его честь прогремел салют, и суда разукрасились флагами. Все
население города, взбудораженное шумом, высыпало на мол. Пестрая толпа
мужчин и женщин различных национальностей приветствовала знаменитого
корсара.
Блад сошел на берег, вероятно, только для того, чтобы не обмануть
всеобщего ожидания. На лице его застыла мрачная улыбка, он решил молчать,
потому что ничего приятного сказать не мог. Пусть только прибудет
Волверстон, и все эти восторги по поводу его возвращения превратятся в
проклятия.На молу его встретили капитаны Хагторп, Кристиан, Ибервиль и несколько
сот корсаров. Он оборвал их приветствия, а когда они начали приставать к
нему с расспросами, предложил им дождаться Волверстона, который полностью
сможет удовлетворить их любопытство. Отделавшись от них, он протолкался
сквозь пеструю толпу, состоявшую из моряков, плантаторов и торговцев –
англичан, французов и голландцев, из подлинных охотников с острова Гаити и
охотников, ставших пиратами, из лесорубов и индейцев, из мулатов –
торговцев фруктами и негров-рабов, из женщин легкого поведения и прочих
представителей человеческого рода, превращавших Кайонскую гавань в подобие
Вавилона.
С трудом выбравшись из этой разношерстной толпы, капитан Блад
направился с визитом к д'Ожерону, чтобы засвидетельствовать свое почтениегубернатору и его семье.
Расходясь после встречи Блада, корсары поспешно сделали вывод, что
Волверстон должен прибыть с каким-то редким военным трофеем. Но мало-помалу
с борта "Арабеллы" начали доходить иные слухи, и радость корсаров перешла в
недоумение. Однако простые моряки из небольшого экипажа "Арабеллы" в течение
двух дней до возвращения Волверстона в разговорах со своими тортугскими
друзьями были все же сдержанны во всем, что касалось истинного положения
вещей. Объяснялось это не только их преданностью своему капитану, но также и
тем, что если Блад был повинен в ренегатстве, то в такой же степени были
виноваты и они. Их недомолвки и умолчания, однако, не помешали возникновению
самых тревожных и фантастических историй о компрометирующих (с точки зрения
корсаров) поступках капитана Блада.
Обстановка накалилась так сильно, что, если бы в это время не вернулся
