Рафаэль Сабатини - Одиссея капитана Блада
– Он держит слово не хуже, чем другие, – прервал красноречие майора
его светловсть.
Он произнес эти слова с ледяным достоинством, которое весьма умело
напускал на себя. У его светлости к тому же было омерзительное настроение.
сообщив министру иностранных дел о блесчтящем успехе своей миссии, он был
поставлен сейчас перед необходимостью послать дополнительное сообщение с
признанием, что успех этот оказался эфемерным. И так как губы майора
Мэллэрда кривились насмешкой над таким доверием к слову пирата, его
светлость еще более резко добавил:
– Мои действия оправданы благополучным возвращением полковника Бишопа.
По сравнению с этим, сэр, ваше мнение не стоит и фартинга note 71. Вы должны
отдавать себе отчет в этом!
– О, как вам угодно, ваша светлость! – с иронией процедил майор
Мэллэрд. – Конечно, полковник вернулся живым и невридимым, но вот там в
море такой же живой и невридимый капитан Блад снова начнет свои пиратские
разбои.
– Сейчас я не намерен обсуждать этот вопрос, майор Мэллэрд.
– Ничего! Это долго не протянется! – зарычал полковник, к которому
наконец вернулся дар речи. – Я истрачу все сове состояние до последнего
шиллинга, я не пожалею всех кораблей ячмайской эскадры, но не успокоюсь до
тех пор, пока не поймаю этого мерзавца и не повешу ему на шею пеньковый
галстук! – От бешеной злобы он побагровел так, что у него на лбу вздулись
вены. Слегка отдышавшись, он обратился к майору: – Вы хорошо сделали,
выполнив указания лорда Джулиана! – И, похвалив Мэллэрда, он взял Уэйда за
руку: – Пойдемте, милорд. Нам нужно все это обсудить.
Они направились к дому, где с большим беспокойством их ждала Арабелла.
Увидев дядю, она почувствовала огромное облегчение не только за него, но
также и за капитана Блада.
– Вы очень рисковали, сэр, – серьезно сказала она лорду Джулиану,
после того как они обменялись обычными приветствиями.
Но лорд Джулиан ответил ей так же, как и майору Мэллэрду, что никакого
риска в этом не было.
Она взглянула на него с некоторым удивлением. Его длинное
аристократическое лицо было более задумчивым, чем обычно, и, чувствуя в ее
взгляде вопрос, он ответил:
– Мы разрешили Бладу беспрепятственно пройти мимо форта при условии,
что полковнику Бишопу не будет причинено вреда. Блад дал мне в этом слово.
По ее печальному лицу скользнула мимолетная улыбка, а на щеках выступил
слабый румянец. Она продолжила бы разговор на эту тему, но у губернатора
было совсем другое настроение. Он пыхтел и негодовал при одном лишь
упоминании о том, что вообще можно верить слову Блада, забыв, что Блад
сдержал свое слово и что только благодаря этому сам он остался жив.
За ужином и еще долго после ужина Бишоп говорил только о своих планах
захвата капитана Блада и о том, каким ужасным пыткам он его подвергнет.
Полковник пил вино без удержу, и речь его становилась все грубее и грубее, а
угрозы все ужаснее и ужаснее. В конце концов Арабелла не выдержала и
поспешно вышла из-за стола, стараясь лишь не разрыдаться. Бишоп не так уж
часто открывал перед своей племянницей истинную свою сущность, но в этот
вечер излишне выпитое вино развязало язык жестокому плантатору.
Лорд Джулиан с трудом выносил омерзительное поведение Бишопа.
Извинившись, он ушел вслед за Арабеллой. Он искал ее, чтобы передать просьбу
капитана Блада, и, как ему казалось, нынешний вечер представлял для этого
благоприятную возможность. Но Арабелла уже ушла к себе на покой, и лорд
Джулиан вынужден был, несмотря на свое нетерпение, отложить объяснение до
утра.
На следующий день, еще до того как жара стала невыносимой, он из своего
окна заметил Арабеллу в саду, среди цветущих азалий. Они служили прекраснымобрамлением для той, которая своей прелестью выделялась среди всех женщин,
так же как азалия среди цветов. Уэйд поспешил присоединиться к ней, и,
когда, пробудившись от своей задумчивости, Арабелла с улыбкой пожелала ему
доброго утра, он заявил, что у него есть к ней поручение от капитана Блада.
Уэйд заметил, как она встрепенулась, насторожилась и как слегка
вздрогнули ее губы. Он обратил внимание и на ее бледность, и на темные круги
под глазами, на необычно печальное выражение ее глаз, не замеченное им вчера
вечером.
Они перешли с открытой территории сада в тенистую аллею, обсаженную
благоухающими апельсиновыми деревьями. Лорд Джулиан, восхищенно любуясь ею,
удивлялся, почему ему понадобилось так много времени, чтобы заметить ее
тонкую своеобразную грацию и то, что для него она была именно той милой и
желанной женщиной, которая могла озарить его банальную жизнь и превратить ее
в сказку.Он заметил и нежный блеск ее мягких каштановых волос и как изящно
лежали на ее молочно-белой шее длинные шелковистые локоны. На ней было
платье из тонкой блестящей ткани, а на груди, как кровь, пламенела только
что сорванная пунцовая роза. И много позже, вспоминая об Арабелле, он
представлял себе ее именно такой, какой она была в это удивительное утро и
какой он раньше ее никогда не видел.
Так, молча, они углубились в тень зеленой аллеи.
– Вы сказали что-то о вашем поручении, сэр, – напомнила она, выдавая
свое нетерпение.
Он в замешательстве перебирал кудри своего парика, несколько смущаясь
предстоящим объяснением и обдумывая, с чего бы ему начать.
– Он просил меня, – сказал он наконец, – передать вам, что в нем все
же сохранилось еще кое-что от того джентльмена… которого вы когда-то
знали.
– Сейчас в этом уже нет необходимости, – печально сказала она.
Он не понял ее, так как не знал, что еще вчера ей все казалось в другом
свете.
– Я думаю… нет, я знаю, что вы были несправедливы к нему.
Арабелла не спускала с лорда Джулиана своих карих глаз.
– Если вы передадите мне то, о чем он вас просил, может быть, я сумею
лучше разобраться…
Лорд Джулиан смешался. Дело было весьма деликатным и требовало очень
осторожного подхода; впрочем, его не столько заботило то, как выполнить
поручение капитана Блада, сколько то, как использовать его в своих
собственных интересах. Его светлость, весьма опытный в искусстве обращения с
женским полом и всегда чувствовавший себя непринужденно в обществе светских
дам, испытывал сейчас странную неловкость перед этой прямой и бесхитростной
девушкой – племянницей колониального плантатора.
Они шли молча к освещенному ярким солнцем перекрестку, где аллею
пересекала дорожка, ведущая по направлению к дому. Здесь в солнечных лучах
порхала красивая, величиной с ладонь бабочка, шелковистые крылышки которой
отливали пурпурными тонами. Блуждающий взгляд его светлости следил за
бабочкой до тех пор, пока она не скрылась из виду, и только после этого он
